А теперь она вновь помогла мне. И эта услуга была несравнимо большей. Нова могла бы сказать всем, каким чудовищем я оказалась. Чудовищем, которое разрушило ее жизнь и лишило ее лучшего друга. Даже краткого — без подробностей — описания того, что случилось, было бы достаточно, чтобы настроить всех против меня. Но Нова этого не сделала. Она никому не сказала. Теперь я уверена в этом. Если об этом не знает Мередит, то не знают и родители Новы — они с Мередит слишком близки, чтобы такое могло остаться тайной. Наверное, они все догадываются, что Мэл — отец Лео, одного взгляда на этого ребенка достаточно, чтобы понять это. Наверное, они осуждают Нову, полагая, что она соблазнила женатого мужчину. Нова приняла позор, которого не заслужила.

Вот почему Мередит так на меня посмотрела, когда я спросила ее о фотографиях Лео. Теперь понятно, почему она так мила со мной, почему так со мной нянчится. Она думает, что меня предали. Что мне изменили. Наверное, ей стыдно оттого, что она общается со своим внуком. Ей стыдно оттого, что она рассказывает Мэлу о Лео.

— У Новы и Мэла не было романа, — говорю я Мередит.

Я хочу обелить имя Новы. Помочь ей. Наверное, втайне все считали ее лживой похотливой интриганкой, даже те люди, которые любят ее. Наверное, им было немножко жаль ее, они задумывались, почему у Новы настолько низкая самооценка, что она связалась с женатым мужчиной, который к тому же не настолько любил ее, чтобы уйти от жены. А потом она забеременела. И люди, наверное, думали, сделала ли она это намеренно, чтобы разрушить его брак, или беременность была случайной и теперь Нове приходилось расплачиваться за свои грехи. Они все любили Лео, обожали его, но всегда испытывали… нет, не стыд, но тень стыда… при мысли о том, как он появился на свет.

Если я восстановлю ее репутацию, может быть, она не будет так меня ненавидеть. Может, тогда хватка вины, сжимающей мое сердце, станет слабее. Может быть… Я смотрю на снимки. Может быть…

— Они даже не… — Я поднимаю брови и легонько морщусь. Я ни за что не произнесу слово «секс» при свекрови, это уж точно. Она должна сама понять, что я имею в виду. — Я… Я не могу… иметь детей, понимаете? Не могу. Нова согласилась помочь нам. — Я не свожу взгляда с улыбчивой мордашки мальчика на снимке. «Мой милый, прекрасный малыш». — Она собиралась родить нам ребенка.

Я не могу взглянуть на Мередит, но я знаю, что она шокирована. Я чувствую, как этот шок распускается над нами, словно гриб ядерного взрыва. С каждым моим словом, с каждым выданным секретом шок растет, наполняя собой комнату.

— Нова была суррогатной матерью, Лео должен был стать моим сыном.

Глава 11

Кейт лежит на кровати, когда я вхожу в спальню после душа. Волна ужаса захлестывает мое сознание.

— Что случилось? — спрашиваю я, хватаясь за полотенце.

У меня кружится голова, тело немеет от головы до пят.

— Ничего. Ничего не случилось. С Лео все в порядке. — Кейт на мгновение задумывается над произнесенной фразой. — Ничего не изменилось, — уточняет он.

Ужас спадает, я вновь могу дышать, вновь чувствую свое тело.

— Так почему же ты здесь?

Я ушла не так давно. Три часа я готовила сладости в кафе, минут десять просидела в ступоре у двери. Минут десять, не больше, плескалась в душе.

— Кто сидит с Лео?

— Мелисса. Медсестра. Она сказала, что ее смена закончилась и она посидит с ним, пока мы не вернемся.

Я, может, и не ревную, когда другие женщины обращают внимание на моего мужа, но мне не нравится то, что он пользуется их чувствами и заставляет их оказывать ему какие-то услуги. Особенно в таком важном вопросе.

— Зачем? — едва разлепляя губы, спрашиваю я.

Кейт спускает ноги с кровати и садится на край.

— Нам нужно провести какое-то время вместе. Когда приедут твои родственники, нам будет не до этого. Мы не сможем уединиться.

— Мы все время проводим вместе, — прикидываюсь я дурочкой.

Я знаю, что он имеет в виду. Чего он хочет. Что ему нужно.

Кейт подходит и обнимает меня. Обычно в такие моменты я млею, чувствуя, как во мне вспыхивает желание. Страсть. Обычно уже через пару секунд мы оказываемся в кровати. Обычно Кейту достаточно обнять меня, и мне хочется большего — хочется его прикосновений, его поцелуев, жара его тела, нежности в его взгляде. Так происходит обычно. Но сейчас все не так, как всегда.

Я ничего не испытываю, когда он гладит меня по спине.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Да, я знаю, что он имеет в виду.

Кейт целует меня в шею, не замечая, что я реагирую не так, как обычно.

Я перестала испытывать влечение к Кейту. И дело не в том, что случилось с Лео. Я перестала испытывать влечение три месяца назад.

Сразу после того разговора.

С тех самых пор мне не хочется секса. Мне хочется заняться любовью не больше, чем хочется проверить, достаточно ли в машине бензина, не пора ли прочистить желоба, не нужно ли купить вина. Дело не в Кейте, дело во мне. В моем отношении к тому, чего он хочет.

Три месяца назад Кейт завел разговор о том, что нам стоит завести еще одного ребенка: «Мы не становимся моложе, Звездочка. И мы всегда хотели детей».

После этого я не могла заниматься сексом. Сама мысль об этом…

Мне всегда хотелось родить троих детей, но это было до того, что случилось. Наша с Кейтом ситуация совершенно иная, и на сознательном уровне я понимаю, что такого больше не повторится, но в глубине души страшусь этого.

Из-за того, что Кейт не знает, как Лео остался со мной, я не могу объяснить ему, почему мне страшно.

Вместо того чтобы поговорить с Кейтом начистоту, я начала избегать близости. Не просто секса, но и объятий, поцелуев, прикосновений. Мне кажется, что это может привести к чему-то большему.

Пока Кейт целует меня в шею, я закрываю глаза (наверное, Кейт думает, что это от страсти) и пытаюсь убедить себя в том, что я смогу это сделать. Смогу расслабиться и дать всему идти своим чередом. Еще я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз принимала противозачаточные таблетки. Мой распорядок дня полетел ко всем чертям, и я не помню, когда их принимала. Я не могу попросить Кейта подождать, пока я проверю, сколько таблеток осталось. И я не помню, когда у меня в последний раз были месячные. И уж конечно, я не могу попросить его воспользоваться презервативом.

Я пытаюсь расслабиться, пытаюсь смириться с этим. Я все сделаю, а завтра утром выпью дополнительную таблетку противозачаточного. Куплю таблетки в аптеке при больнице.

Я не могу забеременеть вновь. Не могу и все. Не сейчас. Может, и никогда.

Его губы — его прекрасные полные губы, то, во что я сразу влюбилась, едва увидев его, — касаются моих уст.

Мое сердце сжимается от разочарования. Кейт не хочет секса по-быстрому. Он хочет насладиться процессом. Ему нужны ласки, нежные слова, долгие поцелуи, царапины, нанесенные в пылу страсти, неспешная беседа после секса. Может, я и смирилась бы с быстрым сексом, но что-то большее… Для меня это уже слишком.

Его губы ласкают мою шею, одна рука лежит на моей спине, вторая срывает с меня полотенце и швыряет его на пол.

— О боже, Звездочка, — хрипло шепчет Кейт, и его страсть греет мою кожу. — Как же давно мы этого не делали.

Ему это нужно. И он сотворил для меня снегопад. И он меня любит. И я люблю его. И нам нужно что-то, что сплотит нас.

Я принимаюсь расстегивать пуговицы на его рубашке, но пальцы не слушаются меня. Пуговицы будто уменьшились, я не могу ухватиться за них.

Кейт выцеловывает линию на моем плече, и я протягиваю руку, чтобы погладить его шею, но пальцы немеют, я не чувствую тепла его кожи.

Я запрокидываю голову — этого от меня ожидает Кейт.

Его пальцы спускаются ниже.

«Я не могу. Не могу».

Он берет меня за руку, прижимает мою ладонь к своим чреслам, резко вздыхает, когда я касаюсь его члена. А я холодна, точно лед. Мое тело занемело, оно отказывается воспринимать воздействия внешнего мира. Моя кровь остыла, разум отключился. Я ничего не чувствую.

— Не надо. — Мне кажется, что я кричу эти слова во весь голос, но с моих губ срывается лишь шепот.

Кейт не слышит меня, его губы ласкают мои плечи, пальцы касаются лобка, проникают внутрь меня. Кейт притягивает меня к себе.

— Пожалуйста, Кейт, не надо! — Мне удается повысить голос.

Он тут же останавливается и отстраняется.

— Что случилось?

Я подбираю полотенце и неловко заворачиваюсь в него.

— Прости, я не могу.

В глазах Кейта все еще горит огонь желания, грудь вздымается.

— Что не так?

— Я не… Я не могу. Прости меня. — Чувства постепенно возвращаются ко мне. — Пожалуйста, не сердись на меня.

— О господи, я не сержусь. — Кейт нежно обнимает меня, сейчас ему хочется лишь утешить меня. Успокоить. Убаюкать. — Я волнуюсь за тебя.

Я прижимаю голову к его груди, чувствую биение его сердца, мерное, спокойное. Когда сердце бьется именно так, это значит, что мир спокоен. Не случится ничего плохого. Не случится ничего хорошего. Все спокойно, плоско, неудивительно. Нормально.

Вот чего я хочу. Я хочу, чтобы Лео проснулся, и это было нормально. Я хочу, чтобы он вернулся домой, и это было нормально.

Я не хочу чего-то удивительного, чего-то, что требовало бы пышного празднества по этому поводу.

Потому что если случается что-то очень хорошее, то случится и что-то очень плохое. Иначе не сохранится баланс. Я просто хочу, чтобы все было нормально. Неужели я многого прошу?

— Скажи мне, что с ним все будет в порядке, — говорю я Кейту.

— Даже более чем. Более чем.

Он не понимает. Я не хочу «более чем». Я просто хочу, чтобы все было в порядке. Все было хорошо. Нам не нужно что-то большее, чем порядок. Чем норма. Нам нужно, чтобы все было нормально. Чтобы все было в порядке.

— Я приготовлю кофе, пока ты одеваешься. А потом мы вернемся в больницу.

— Да, спасибо.

Он целует меня в лоб и выходит из комнаты. Вместо того чтобы подойти к шкафу, я сажусь на кровать, цепляясь за полотенце. Я не свожу взгляда с алого пятнышка на бежевом ковре у подзеркальника. Лео бросил там красный фломастер, не закрыв его колпачком, и я заметила это только через пару часов, когда на ковре уже образовалось пятно размером с монетку.

— Ты специально делаешь такое, чтобы расстроить меня? — накричала я на Лео. Неделя выдалась нелегкая, и это стало последней каплей. — Или тебе нравится, когда я на тебя кричу?

— Мне жаль, — сказал Лео.

— По-моему, ничуть тебе не жаль!

— Жаль! — заныл Лео. — Прости меня!

— Мне тоже жаль, — ответила я. — Мне придется потратить много денег, чтобы отчистить это пятно. А значит, мы не станем покупать новые игрушки и компьютерные игры. Может быть, мне даже придется продать игровую приставку, чтобы оплатить чистку ковра.

Лео убежал, и я услышала его шаги на лестнице. Наверное, он спрятался у себя в комнате, забился в щель между шкафом и окном — там он сидел, когда ему хотелось поплакать и пососать большой палец, пока никто не видит. Конечно, я тоже расплакалась. Дело было вовсе не в ковре. Я не из-за этого расстроилась. В сущности, мне было наплевать на этот ковер. Проблема была в том, что Лео сделал то, что я просила его не делать. Он пришел в мою комнату с фломастерами. Он ослушался меня. Это часть взросления. Мой малыш растет. Отдаляется от меня. Он всегда полагался на меня, позволял мне решать, что хорошо и что плохо. А теперь он пытается расширить границы своего личного пространства.

Но это нормально. Я это знала.

Я знала это тогда. Я знаю это теперь.

Я хотела бы нормально расстаться с Лео. Так, как расстается с детьми большинство матерей, — из-за времени, из-за взросления. Я не хотела потерять его вот так. Я хочу, чтобы все опять стало нормально. Я хочу, чтобы все снова стало хорошо. Разве это так много? Я хочу нормального. Может, это и много. Может, все дело в том, что Лео появился на свет не вполне нормально. Может, все это происходит из-за того, что Лео никогда и не должен был стать моим сыном.

— Как дети выбираются из тела мамы? — спросил Лео.

Они гуляли в парке. Тут не было холодно, но мама все равно уговорила его надеть курточку. Ту самую, особую курточку, с липучками, и змейкой, и пуговками. А ведь они даже не собирались на пляж, где было очень-очень-очень ветрено, и иногда ему приходилось держаться за маму, потому что его сдувало с ног. Лео нравилась мысль об этом. Что будет, если его сдует? Прямо в море? Ему нравилось думать об этом. Только пусть мамочку тоже сдует. Тогда они полетят над морем вместе.