Дороти Кумсон - Спокойной ночи, крошка

— Лео в коме. Врачи… Я хочу, чтобы ты повидался с ним. Он должен узнать, кто ты, пока не стало слишком поздно.

Папа выглядел как обычно, когда пришел проведать Лео, прежде чем тот уснул. Он принес Лео новую игру «Звездные войны». Игра только появилась в магазинах, и папа говорил, что сможет купить ее, только если мама позволит. И теперь папа ее купил. Какой хороший день!

— Пока, пап, увидимся, — сказал Лео, когда его каталку повезли к двери.

Ему даже не пришлось идти в операционную.

Папа поцеловал Лео в лоб.

— Ты отважный мальчик, — сказал он. — Увидимся.

Папа служил в армии, и раз он думал, что Лео — отважный мальчик, значит, так оно и было.

Мама шла рядом с каталкой, держа Лео за руку и улыбаясь.

Это была улыбка, предназначенная лишь ему. Мама не улыбалась так ни папе, ни дедушке, ни бабушке, ни бабуле Мер, ни тете Корди, ни Эми, ни Рэнделу, ни Риа. Никогда. Это была его улыбка.

Мама и папа остановились у двери операционной.

— Я буду здесь. Буду ждать тебя, — сказала мама, склонившись к Лео. — Я позабочусь о том, чтобы к твоему пробуждению тут было мороженое и желе, ладно?

— Ладно.

Она поцеловала его в лоб, в правую щеку, потом в левую щеку, погладила его подбородок. Все еще улыбаясь.

— Доброй ночи, радость моя, — сказала она.

Лео в возрасте семи лет и пяти месяцев

Он еще может успеть.

Если он вбежит в аэропорт прямо сейчас, бросит багаж женщине на пропускнике и она зарегистрирует его в рекордное время, а потом мы побежим к пятнадцатому терминалу, то мы успеем.

Но он должен приехать сейчас. Прямо сейчас.

Я оглядываюсь, всматриваясь в толпу: отдыхающие, бизнесмены, уборщики, провожающие, встречающие. У всех есть цель. Они все знают, где должны находиться. Они все знают, куда нужно идти.

Они не похожи на меня, брошенную на произвол судьбы мужем, который так и не пришел.

Я нажимаю на кнопку вызова на мобильном, и включается автоответчик. Мэл всегда выключает телефон, когда едет в машине. Или, может быть, он в метро? Значит, он едет сюда. Он должен был приехать на метро. Я приехала на машине после йоги и оставила автомобиль на парковке, чтобы мы могли уехать домой, вернувшись из отпуска. Если вдуматься, то это я должна была взять с собой вещи, но почему-то казалось логичным, что их возьмет Мэл. И теперь нет ни Мэла, ни вещей.

Я вновь нажимаю на кнопку вызова на мобильном. Автоответчик.

— Мэл, я понятия не имею, где ты, но лучше бы у тебя была уважительная причина. Собственно, лучше бы твои оправдания заканчивались словами: «И теперь я в больнице, истекаю кровью». Иначе я найду, что сделать с твоими яйцами.

Зная Мэла… Наверное, ему позвонил кто-то с работы. Видит Бог, его не будет всего пять рабочих дней, да еще выходные, но это уже привело к панике в его офисе. Наверное, Мэл пытался решить какие-то проблемы на работе и поэтому опоздал в аэропорт.

Я еще раз нажимаю на кнопку вызова на мобильном.

Автоответчик.

Мы опоздали.

Терминал 15 закрыт.

Мы не поедем в отпуск.

Это стало бы для нас еще одной попыткой сблизиться. Начать новую жизнь. Это подарило бы мне возможность искупить свою вину.

А теперь самолет взлетает. Взлетает без нас.

— Подонок! — говорю я на автоответчик. — Ты чертов подонок!

Жутко.

Вот как у нас дома.

Жутко.

Мы собирались уезжать, поэтому тут очень чисто. Убрано. Все приборы, кроме холодильника, выключены.

В моей душе расцветает страх. Нашего багажа здесь нет.

И сообщений на автоответчике тоже.

Я набираю номер Мередит, но она вне зоны действия сети. Она никогда не включает мобильный, сколько Мэл ее ни уговаривал. Виктория наверняка ничего не знает.

Я опять звоню Мэлу. Автоответчик.

«Не надо было мне оставлять то сообщение», — думаю я, садясь на крыльцо с мобильным в руках.

Меня трясет. Меня трясет с того самого момента, как я вошла в холодный, пустой дом.

Мне кажется, что я больше никогда не увижу Мэла.

Мэл стоит у кухонного стола. Его рубашка заправлена в черные костюмные брюки, верхняя пуговица расстегнута. Пуговицы на рубашке прикрыты тканью, на запястьях — серебряные квадратные запонки. Это дорогая рубашка. Не знаю, почему я сейчас думаю об этом, но это так.

Тишина взрезает нас, словно нож — нежную плоть, поглощая даже наше дыхание.

Мэл в моем доме. У меня дома.

Я впитываю его присутствие. Мэл изменил ауру этого дома, как изменили ее мама, папа, Корди и тетя Мер, когда приехали сюда. Но иначе. Они приехали помочь. И их помощь влияла на ауру дома.

Корди вернулась домой, потому что Джека срочно вызвали на работу подменить кого-то. Остальные в гостинице.

А Мэл приехал сюда познакомиться с сыном.

Мэл все понял, когда я попросила его не заходить сюда. Но теперь он здесь. И аура дома поменялась. В ней чувствуется налет безумия. Беды. Спешки. Мы оба хотим, чтобы Мэл сделал то, что должен. Мы не уверены в том, что это сработает, но все равно чувствуем, что он должен пойти туда. Быть там.

Ну вот.

Его левая рука ложится мне на щеку, его привычное, но в то же время чуждое мне тепло разливается по моему телу. Мэл приближается, его вторая рука опускается мне на плечо и притягивает меня к нему. Эта рука словно отрицает все те годы, что мы пробыли врозь.

Не раздумывая, я прижимаюсь к нему, закрыв глаза. Так просто. Так просто. Я обнимаю Мэла, прижимаюсь к нему еще крепче, преодолеваю эту пропасть между нами.

Оно все еще существует, то уникальное место в целом мире, место, где мы вместе. Когда мы не думаем обо всем остальном, обо всех остальных, мы вместе, мы настолько близки, что могли бы быть единым существом.

Я отступаю первой. Легонько отталкиваю Мэла и отступаю. Мы так больше не делаем. Может, я и ненавижу его жену, но боль мне причинил Мэл. Потому что он поступил так. Смог поступить так. Я этого никогда не забуду.

— В комнате для гостей все готово. Я принесу тебе чистые полотенца, — говорю я, не глядя ему в глаза.

Правая рука Мэла тянется к затылку, к определенной точке за ухом. Лео так делал. Делает. Чешет в затылке, а потом медленно приглаживает вихры пальцем. Обычно Лео так делает, когда хочет чего-то добиться, — например, поиграть на приставке, когда ему запретили это делать, или забраться к нам с Кейтом в кровать в воскресенье утром, или пойти гулять в парк, хотя идет дождь.

— Мне, пожалуй, нужно позвонить Стефани, — говорит Мэл. — Она, наверное, все еще ждет меня в аэропорту.

Мне не нравится, что ее имя упоминается в моем доме. Конечно, странно расстраиваться по такому поводу, но я все равно расстраиваюсь. Это словно привносит частичку Стефани в мой дом. Привносит ее в мою жизнь.

— Да, конечно. — Слова застревают у меня в горле.

Я уже в дверном проеме, когда Мэл ровным голосом спрашивает:

— Что мне сказать ей? Как долго я здесь останусь?

Я не оборачиваюсь. Он спрашивает меня, сколько осталось Лео. Когда, по моему мнению, наш сын умрет.

— Столько, сколько захочешь, — говорю я.

На самом деле я должна была бы сказать: «Столько, сколько потребуется»

Вся моя хорошая косметика, мои эксклюзивные духи, моя лучшая одежда и самое дорогое белье (ты платишь тем больше, чем меньше ткани) — все это осталось у Мэла.

Он в пятидесяти милях отсюда, в Брайтоне. И он не знает, когда привезет вещи обратно. Мой план «соблазнить» мужа, «стать уникальной, не похожей на других» — я где-то вычитала эти слова, не помню где — с треском провалился.

— Но что же мне надеть? — спрашиваю я, чувствуя отвращение к слезливой нотке в собственном голосе.

— Да хоть занавески из гостиной, мне все равно, — отвечает он.

Я его не виню. Я веду себя как стерва, потому что так легче, чем сказать ему, что я хочу быть там. Что я в ужасе от того, что может случиться с Лео, и я хочу помочь. Ему пришлось бы отказать мне, а я этого не выдержала бы.

— Ты уверен, что не можешь забросить вещи домой, а потом вернуться?

Спросите любого храбреца, намного легче плохо себя вести, чем признать, что ты уязвим и боишься чего-то. Плохо себя вести или трахаться.

— Ты хочешь, чтобы я повесил трубку?

— Нет. — Я вздыхаю. — Значит, ты будешь жить у Новы все время, что пробудешь там?

На самом деле я хочу узнать, как там Нова. Как она справляется. Но это прозвучало бы лицемерно. Мэл не знает, что после того, как Нова исчезла из нашей жизни, я горько раскаивалась в содеянном. Когда Мэл так страдал оттого, что потерял своего лучшего друга, я поняла, кем они были. Да, они когда-то были влюблены друг в друга, но Нова была нужна Мэлу. И я не могла заменить ее.

Нова была фундаментом его личности, лесами, которые выставляют вокруг дома во время ремонта. Она поддерживала его.

Благодаря ей у него была сила оставаться собой со мной.

Я не настолько ревновала к этому, как думала, потому что дело тут было не в любви, как я опасалась. Дело было в привычке. Я поняла это через несколько месяцев после того, как заставила его сделать это. Сейчас, оглядываясь на наше прошлое, я понимаю, почему Нова была так важна для Мэла, когда мы с ним познакомились. Почему он постоянно говорил о ней. Мэлу было нужно, чтобы Нова его слушала. Я поняла, что никто не слушал его так, как она. Я не могла этого сделать. Меня не было рядом с ним, когда он был маленьким. Когда мать Мэла не могла слушать его, когда отец Мэла не мог слушать его, когда сестра Мэла была слишком маленькой, чтобы слушать его, Нова всегда была рядом. Она хвалила его, поздравляла с победами, грустила при поражениях, она спорила с ним, ругала его. Она слушала.

Многие люди не понимают, насколько важно, чтобы тебя слушали.

Я его слышала и слушала, но это не было для него привычным. Без Новы Мэл начал закрываться. Словно цветок, складывающий свои лепестки. Все части его души, которые я знала, начали ускользать от меня. Будто Мэл лишился уверенности в себе. Он не мог и дальше оставаться собой. И дело было не в том, что он сердился на меня, — конечно, сердился. Но главное, что он утратил основу своей индивидуальности, утратил память о том, кем он был. И теперь он затрачивал все усилия для того, чтобы его индивидуальность не развалилась на части.

Вот почему он все время плакал. Вот почему он не прикасался ко мне больше года после того, как Нова ушла из нашей жизни. Он потерял себя, когда потерял ее.

Сейчас он нужен ей, и я хочу, чтобы он был вместе с ней, не думая, что я буду злиться на него за это. Но я не могу сказать ему об этом. Не могу сказать…

— Завтра я найду гостиницу, — резко отвечает Мэл. — Тебя это устроит?

— Я просто спросила.

— Слушай, мне пора. Не знаю, почему ты себя так ведешь, но это сводит меня с ума. Я тебе завтра позвоню. Надеюсь, мы оба будем в лучшем настроении.

— Надеюсь, — эхом отвечаю я. — Я люблю тебя.

— Хм… — отвечает Мэл и отключается.

В доме так пусто. И уже поздно идти в спортзал. Уже поздно звонить кому-то и приглашать сюда гостей. Уже поздно звонить Мэлу и просить у него прощения. Уже поздно говорить ему, что я приеду поддержать его. Я сижу на крыльце, глядя на мой дом, и думаю, что уже поздно сказать ему правду и все исправить.

— Я знал, что найду тебя здесь, — говорит Мэл, перекрикивая шум волн.

Я думала, что он уснул несколько часов назад. После того как я отвела его в комнату, где мы с Корди ночевали пару дней назад, я не смогла уснуть. Не смогла расслабиться.

Мэл был у меня дома, и поэтому казалось, что все неуклонно движется к неизбежной развязке. К ужасному ответу на вопрос о том, проснется ли Лео.

Я лежала на кровати, глядя в потолок, ждала очередного сообщения от Кейта и думала о том, не сотворит ли приезд Мэла чудо. Может быть, Лео услышит его голос и проснется? Или же то, что происходит с Лео, было частью какого-то грандиозного замысла Вселенной? Замысла, по которому мы с Мэлом снова будем вместе.

И, подумав об этом, я, человек, который верит в судьбу и предназначение, поняла, что схожу с ума. Я откинула одеяло и выбралась из постели, решив, что лучше избавиться от подобных мыслей. Я пошла на пляж и уселась на зеленой металлической скамейке, вспоминая, как приходила сюда среди ночи с новорожденным сыном и плакала.