Вокруг кровати стоит жутковатого вида аппаратура, она пищит и мигает, на мониторе отражается ритм сердца. Белый шланг тянется от одной из машин к кровати, ко рту Лео. Иногда они вынимают этот шланг, потому что Лео в основном может дышать сам. К руке присоединена капельница.

Когда входишь в комнату в первый раз, кажется, что Лео такой маленький на фоне всех этих машин. Маленький, хрупкий, ранимый.

Это напоминает о том, насколько удивительно все-таки человеческое тело. Оно может выполнять работу всех этих машин самостоятельно.

И это напоминает о том, насколько человек слаб, потому что при мельчайшем сбое в сложной системе тела он попадает сюда.

Мэл в ужасе смотрит на меня. Его глаза широко распахнуты.

Я нежно беру его под руку и веду к моему стулу.

— Все в порядке, садись. Скажи ему, кто ты. Поговори с ним. — Я усаживаю его на стул. — Посмотри, кто пришел, — говорю я Лео. — Это мой старый друг, Мэл. Он сын бабули Мер. Как ты мой сын, он сын бабули Мер. И он твой второй папа. Помнишь, ты как-то написал, что у тебя два папы. Так вот, он тот самый другой папа.

Я глажу Мэла по руке, а потом отхожу в угол комнаты, к двери.

— Э-э-э… Привет, Лео. Я Мэл. Я видел тебя, когда тебе было всего несколько дней от роду. Ты был такой крохотный, что мне хотелось взять тебя на руки. Мне казалось, что ты поместишься у меня на ладони. А еще я видел тебя на свадьбе твоей тети Корди. Твоя бабуля Мер все время показывает мне твои фотографии. А вообще-то знаешь, кто я? Я тот мальчик с фотографии, которую ты показывал бабуле Мер и спрашивал, почему я похож на тебя. Это я. Твоя мама сказала, что ты любишь играть на приставке. И любишь футбол. Я тоже это люблю. Так что нам стоит сыграть как-нибудь, чтобы узнать, кто выиграет. Я очень хорош в этом, знаешь. Меня мало кто может обыграть на приставке. Но я уверен, что ты можешь попробовать.

Мне нравится голос Мэла. То, как он говорит. Мне нравится это. Ведь сейчас Мэл наконец-то говорит с Лео.

Глава 48

— Нужно быть осторожными, когда мы лжем, — говорю я Кэрол. — Потому что ложь — живая. Она живая. Когда ты солгал кому-то, породил ложь, то нужно присматривать за ней, подкармливать ее, уделять ей внимание. Ей нужна любовь и забота, как и любому живому существу, за которое мы в ответе.

Кэрол смотрит на меня. Она сидит напротив за деревянным столом у меня в кухне, в одной руке у нее сигарета, во второй — чашка чая. И она смотрит на меня. Она понятия не имеет, о чем я говорю.

Но Кэрол нужна мне. В момент просветления, после того как я разбила чайный сервиз и повторила ритуал распития вина и раскладывания детской одежды, я поняла, что это предвестник обострения. И что мне нужно поговорить с кем-то, пока все не вышло из-под контроля.

Кэрол — как раз такой человек. Из нашей компании она, полагаю, моя ближайшая подруга. Мы жили в одной комнате в университетском общежитии пару недель, пока многие наши соученики не поняли, что университет — не для них, и не отчислились, освободив комнаты. Кэрол спала на втором ярусе кровати и переехала в соседнюю комнату, когда девчонка, жившая там, решила вернуться домой и выйти замуж за своего парня, вместо того чтобы проводить три года в разлуке с ним. Вообще-то у нас с Кэрол должны быть немного натянутые отношения, ведь я встречалась с Винсом два года, а Кэрол впоследствии вышла за него замуж. Но это не так. Нам с Винсом с самого начала не суждено было остаться вместе, но понадобилось два года слез, истерик, рукоприкладства и угроз отчисления, чтобы это понять. Кэрол — надежная, милая, спокойная. Она не такая, как я.

Кэрол подносит чашку к губам, и я осознаю свою ошибку. Я подала чай в кофейных чашках. Я плохо соображала, и, надеюсь, через пару минут Кэрол это поймет и не станет рассказывать о моей ошибке остальным. Мы настоящие стервы, что правда, то правда, и, бывает, обсуждаем ошибки друг друга за глаза.

Я смотрю на белую фаянсовую чашку с розовой полоской внизу. «Как же я не заметила, что этот оттенок розового отличается от полоски на чайнике, блюдцах, молочнике и сахарнице? Как?»

Я заманила к себе Кэрол, предложив ей побегать вместе. Но вместо пробежки я усадила ее за стол, накрытый к чаю. Тут Кэрол уже ждал тортик и пачка сигарет.

Я была слишком осторожна и слишком смущена, чтобы пригласить Кэрол в гости. Она могла бы рассказать об этом кому-то до того, как я сумею убедить ее в том, что это никому нельзя рассказывать. Этим ни с кем нельзя делиться.

Кэрол милая. Ей нравится Мэл и нравится то, что мы вместе.

Сигаретный дым на мгновение скрывает лицо Кэрол. При нормальных обстоятельствах мы бы не курили здесь. Но сейчас…

— Кэрол, я хочу рассказать тебе один секрет. Об одной моей лжи. Лжи, которой требуется любовь и внимание, — продолжаю я, отводя взгляд от чашки. Может, она не заметила. Может, она не расскажет всем, как я напортачила. — Я… Пожалуйста, только не говори никому. Я… Пожалуйста!

Кэрол делает затяжку, хмурится и кивает. Потом складывает руки на животе, словно готовясь к тому, что я сейчас скажу.

— Конечно.

— Однажды я солгала своему мужу. Мэлу. Я солгала ему. Давным-давно. Это произошло всего лишь раз, но той лжи нужны были сообщники, чтобы она могла выжить. Много сообщников. И в результате той лжи и ее сообщников сын Мэла умирает.

Кэрол хмурится еще сильнее. Я вижу, что сейчас она думает о своем сыне и дочери. Она надеется, что с ними все в порядке. Полагаю, так поступают любые родители. Услышав о том, что с чьим-то ребенком что-то случилось, они думают о своих детях. И надеются, что с их малышами все в порядке. С малышами все в порядке, и они там, где и должны быть.

— Это по моей вине мальчик умрет, — говорю я.

И на мгновение груз вины становится немного легче. Это признание сняло с меня часть вины. Надеюсь, когда я расскажу все остальное, станет еще легче.

Кэрол отстраняется немного, совсем немного. Она думает: что же я натворила? Как я навредила ребенку? Как ей реагировать, когда она узнает, что я способна навредить ребенку?

— Что случилось? — Ее голос дрожит.

Я выбрала правильного человека. Она спросила, что случилось. А не «что ты сделала?». А значит, она полагает, что произошел несчастный случай. Я не нарочно привела малыша в такое состояние. Кэрол не верит, что я могу быть злой. Значит, она сможет понять, когда я расскажу ей остальное.

— Много лет назад, вскоре после того, как мы начали встречаться с Мэлом и эти отношения стали серьезными, я почувствовала, что он готов сделать мне предложение. Тогда я сказала ему, что не могу иметь детей.

Кэрол смягчается, она уже не так напряжена и напугана. Затем она вспоминает тот ужин, и на ее лице отражается стыд.

— Не можешь? — Она говорит это с таким сочувствием, что я едва могу рассказать ей все остальное.

— Не могу. Но тогда Мэл не понял, что я имею в виду. Я имела в виду, что у меня не будет детей.

Сигарета замирает на пути к губам Кэрол. Она накрасила губы розовой помадой, хотя мы собирались отправиться на пробежку.

— Что значит «не будет»? — осторожно спрашивает она, опуская сигарету в хрустальную пепельницу.

Я смотрю, как горит табак, и не смею поднять на нее глаза.

— Это значит, что много лет назад я приняла решение не рожать, потому что это огромная жертва. Жертва, на которую я просто не способна.

Глава 49

Кейт явно со мной не разговаривает. У меня болит в груди, как после удара, всякий раз, когда я думаю об этом. Мы с Кейтом всегда все обсуждали, и без этих разговоров мне очень плохо. За последние шесть дней мы не перебросились и сотней слов.

Кейт приходит в больницу посидеть с Лео ночью, хотя мои родные предлагали подменить его, чтобы он побыл дома со мной. Кейт отказывается, чтобы не пришлось спать рядом со мной. Теперь он подписывает сообщения просто «Кейт». Ни «люблю тебя», ни смайлика. Я думаю, ему хочется написать мне «я тебя не знаю». Прошлой ночью я настаивала на том, чтобы остаться с ним. Но Кейт сказал: «Нет, иди домой. Лео нужно, чтобы ты завтра оставалась бодрой». Он все еще в ужасе от того, что узнал обо мне. Что я человек, который мог бы отдать своего ребенка. Человек, который мог бы отдать своего ребенка, если бы родители, к которым малыш должен был попасть, не передумали. Кейт не верит, что кто-то может поступить так и после этого примириться с собой. Он полагает, что любая суррогатная мать, независимо от того, платят ей или нет, станет кошмаром для будущих родителей ребенка, потому что не сможет отдать им свое дитя. Мысль о том, что я была готова отдать Лео его «настоящим» родителям потрясла Кейта. А Кейт не любит потрясения. Ему и так нелегко, оттого что Лео в больнице. А тут еще такое.

И поэтому он предпочел игнорировать меня. Говорить со мной, только если в этом будет необходимость.

— Ты думаешь, я просто смирюсь с тем, что в тебе растет ребенок другого мужчины?! — кричал на меня тогда Кейт.

Мы уже поговорили, не вопя друг на друга, теперь же Кейт предпринимал очередную попытку меня образумить, на этот раз с помощью скандала.

— Я не могу притворяться, что все в порядке, если у тебя живот с каждым днем будет расти. Мы будем идти по улице, и все будут смотреть на нас, думая, что это наш ребенок. Они будут задавать нам вопросы, и что нам тогда делать? Лгать?

— Я тебе уже говорила, мне все равно, что подумают другие люди. Важно, что думаешь ты, а не какие-то прохожие.

— Я думаю, что ты принимаешь неправильное решение.

— Как может быть неправильным решение сделать кого-то счастливым?

— Это неправильно для тебя. Это решение тебя раздавит.

— Ты хочешь сказать, что плохо будет тебе, потому что я буду раздавлена, а тебе не хочется поддерживать меня?

— Почему ты говоришь так, словно у меня нет права волноваться о том, как это изменит наши отношения? Ты не сможешь пить, у тебя начнется токсикоз, еще и они постоянно будут заявляться сюда, чтобы повидаться с тобой. Твое тело изменится, ты не сможешь вести привычный образ жизни. Я буду чувствовать, как шевелится ребенок в твоем теле. Мы сможем заниматься сексом только в одной позе. И после всего этого мы даже не получим ребенка!

— Так вот в чем дело? В сексе?

— Звездочка, если ты думаешь, что я смогу трахаться с тобой, когда в тебе растет ребенок другого мужчины, то ты меня плохо знаешь.

— Этот разговор зашел в тупик, — сказала я.

Кейт был прав, я не могла отрицать этого. Я не принимала во внимание его мнение, соглашаясь на роды. Мне казалось, что в этом нет необходимости. Я думала, что Кейт поймет меня. А ведь на самом деле я поставила потребности двух других людей превыше потребностей Кейта. Нужно было посоветоваться с ним. Или быть готовой к тому, что я его потеряю.

— Я тебе вот что скажу. Если ты согласишься, то… — Кейт осекся. Он не хотел произносить этих слов.

В нашем разрыве не было его вины. Мэл и Стефани не были его друзьями, он не знал Мэла с детства, так почему теперь он должен настолько кардинально изменять свою жизнь, хотя у него нет никаких чувств к этим двум людям? И почему он теперь должен разрывать отношения со мной?

— Я сделаю это. Я люблю тебя, но я сделаю это. Я им обещала. Так что, полагаю, на этом все.

Мне хотелось расплакаться. Когда он уйдет, я разрыдаюсь.

Кейт медленно смерил меня взглядом, словно пытаясь запомнить такой, какой я была тогда.

— Пойду соберу свои вещи.

Вскоре он вернулся с двумя сумками одежды, книг, дисков и прочей дребедени, которую держал у меня.

— Всякий раз я напоминаю себе о том, что не следует сходиться с тобой. — Он вновь смерил меня взглядом. — Потому что всякий раз мне все сложнее пережить разрыв.

— Мне тоже. — Я чувствовала, как слезы подступают к глазам.

И мне хотелось, чтобы Кейт убрался из моего дома до того, как я разрыдаюсь. Потому что каждый раз, когда мы расставались, я плакала, он утешал меня, мы оказывались в постели, а потом я плакала опять.

Когда я встретила Кейта в следующий раз, он приехал навестить меня, потому что узнал, что я живу в Восточном Сассексе, а он жил в Западном.

Я сразу сказала ему, что у меня сын, и когда Кейт узнал его возраст, то предположил, что я решила оставить ребенка…

— Пожалуйста, поговори со мной, — говорю я.

Все ушли пару часов назад, а я читала Лео и пыталась придумать, как помириться с Кейтом. На этой неделе он снова ходит на работу в костюме, а не в униформе, и впервые в жизни мне хочется спросить Кейта, что сейчас происходит в полиции. Тогда он пустился бы в подробные объяснения, почему не может рассказывать мне о своей работе. Я хочу услышать его голос, хочу, чтобы он поговорил со мной.