– Я не понимаю, что вы имеете в виду, мадам. Я не отхожу от станка с того самого дня, как вернулась в школу. – Ее голос зазвенел от невольных слез. За годы, проведенные в балетной школе, Анна не привыкла получать выволочки. Еще никогда ее труд не подвергался такому унижению. Напротив, мадам Маркова не скрывала, что гордится Анной, вплоть до недавнего времени. Похоже, теперь от одного вида некогда любимой ученицы наставница приходила в ярость.

– Ты стараешься работать как можно больше. Но этого недостаточно. В твоей работе больше нет жизни, нет одухотворенности. Я ведь говорила не раз, что ты добьешься совершенства только в том случае, если отдашь свою любовь, свое сердце, свою кровь и даже саму жизнь тому искусству, которому мы призваны служить. Иначе не стоит и пытаться. Лучше отправляйся чистить выгребные ямы или ковыряться в земле – по крайней мере принесешь хоть немного пользы. Потому что на свете нет ничего хуже танцовщицы, не способной вложить в танец частицу своей души.

– Я очень стараюсь, мадам! Мне пришлось сделать слишком большой перерыв. Я и сейчас еще не до конца восстановила силы! – При этих словах она не смогла удержаться от слез, но у мадам Марковой они не вызвали ничего, кроме брезгливости и возмущения. У нее был такой вид, будто она поймала Анну на воровстве.

– Кажется, я говорила о твоем сердце. И о твоей душе. А не о мышцах на руках и ногах. Мышцы вернутся. А сердце – нет, если тебя угораздило где-то его потерять. Тебе придется выбирать, Анна. До сих пор ты выбирала правильно. А теперь ты ничуть не лучше остальных. Ты никогда не была такой. Ты была на голову выше. Невозможно иметь все на свете. Невозможно отдавать свое сердце мужчине и оставаться воистину великой танцовщицей. А ведь ни один мужчина в мире не стоит твоей карьеры… ни один из них не стоит настоящего балета.

Как бы он ни был хорош, рано или поздно он разочарует тебя. Так же, как разочаровала меня ты и как пытаешься задурить себе голову. Тебе незачем было возвращаться сюда. Ты же пустышка, ничтожество, одна из тех серых мышек, которым не светит ничего, кроме кордебалета. Ты больше не похожа на приму!

Это был жестокий, смертельный удар, поразивший Анну в самое сердце.

– Это неправда! Ведь у меня остался прежний талант, и мне нужно всего лишь восстановить форму!

– Ты позабыла, как это делается! Ты стала равнодушной! В твоей жизни появился некто, присвоивший всю любовь, отданную когда-то балету! Я это вижу, я это чувствую! Ты больше не танцуешь, ты просто машешь руками и ногами!

От этих слов у Анны возникло такое ощущение, будто с нее содрали кожу. Наверное, от этой женщины вообще невозможно что-то скрыть!

– Ведь это мужчина – я не ошиблась? И ты позволила себе влюбиться? Да разве мужчины этого стоят? Разве ты ему нужна? Какая глупость – пожертвовать своим даром, своим талантом ради него!

Прошло немало времени, пока Анна справилась с потрясением и попыталась ответить, с чрезвычайной осторожностью подбирая слова.

– Это очень хороший человек, – вымолвила она наконец, – и мы действительно любим друг друга.

– Ну вот, поздравляю, ты стала настоящей шлюхой – ничуть не хуже других! Теперь ты будешь заодно с такими же ничтожествами отплясывать, что прикажут – лишь бы было под музыку! Тебе место в бродячем цирке, в парижском кабаке, а не на сцене Мариинского театра! Здесь тебе нечего делать, Анна! Я ведь предупреждала: ты не можешь оставаться такой, как они. Выбор за тобой.

– Но, мадам, я же не смогу провести на сцене всю свою жизнь, хотя люблю балет всей душой. И я хотела бы сделать правильный выбор, стать великой и оправдать ваши надежды… Но я не могу не любить и его.

– Тогда лучше уйди сразу. Не трать попусту время – и мое, и остальных учителей. Никто не пожелает иметь с тобою дело, если ты не станешь такой, какой была прежде. Или все – или ничего. Выбор за тобой, Анна. И если ты выберешь его – это будет неправильным решением. Поверь мне. Он никогда не даст тебе то, что ты получила бы у нас. Ты никогда не почувствуешь себя такой, какой была бы на сцене. Знать, что твой танец зрители не забудут никогда, – вот высшее счастье. Ты была великой, когда уезжала от нас в Царское Село. А вернулась к нам полным ничтожеством.

Анна не верила своим ушам, ей казалось, что это просто поток жестоких, хотя и знакомых слов. Она и прежде знала, что думает об этом мадам Маркова. Для нее балет заменял любовь и веру, на алтарь которой не жалко было положить собственную жизнь. Именно так поступила когда-то она – и теперь ожидала, что ученицы последуют по ее стопам. И Анна честно выполняла свой долг, но теперь такая жертва была для нее не под силу. Она не желала ограничивать свою жизнь балетным станком.

– Да кто он такой? – спросила наставница под конец. – Разве он так для тебя важен?

– Да, он важен для меня, мадам, – прошептала Анна, все еще стараясь держаться почтительно, все еще надеясь, что ей удастся сохранить и свою любовь, и свой талант. Что она сумеет с честью уйти из балетной школы, дождавшись того дня, когда Николай будет готов ее принять.

– И что ему от тебя надо?

– Жениться на мне. – Анна совсем оробела при виде отвращения на лице у мадам Марковой.

– Так с какой стати ты все еще здесь? Ну как прикажете это объяснять? К тому же Анне не хотелось сейчас вдаваться в подробности.

– Я бы хотела сначала выполнить свой долг перед труппой, может, даже поехать с ними на гастроли, если меня возьмут обратно и если мне удастся вернуть прежние навыки.

– Откуда такая щепетильность? – И тут хозяйка балетной школы подозрительно прищурилась и спросила, в очередной раз подтвердив репутацию всеведущей особы: – Он что, уже женат?

И снова Анна не нашлась, что ответить, и в комнате повисла напряженная тишина.

– Ну, так, стало быть, ты еще глупее, чем я считала! Даже эти ничтожные шлюхи стократ умнее тебя! Им по крайней мере удается заполучить мужа, заплыть жиром и наплодить детей! Я никогда о них не жалела – туда им и дорога! Но ты… ты гробишь свой талант ради женатого типа! Мне тошно об этом думать, и я больше не желаю ничего об этом слышать! Послушай, Анна, я хочу, чтобы ты взялась наконец за работу – так, как делала это прежде, как можешь работать лишь ты одна, как ты должна работать ради меня! И не далее чем через два месяца я желаю услышать из твоих собственных уст, что с ним покончено, что ты поняла, для чего живешь и для чего была рождена. Анна, тебе придется пожертвовать всем… ты слышишь, всем… ибо только тогда твоя жертва будет иметь смысл и только тогда ты познаешь истинную любовь. Такую любовь, которой ты достойна и которую завоевать сумеешь ты одна. А этот твой мужчина – просто глупость. Он же ничего для тебя не значит. От него у тебя будут одни неприятности. И чтобы я больше не слышала ни о чем подобном. А теперь ступай работай!

Приказ сопровождался столь небрежным и недвусмысленным жестом, что Анна подчинилась не раздумывая. Все еще содрогаясь от того, что ей довелось выслушать, она выскочила из кабинета и поспешила вернуться в класс.

Так вот какой жертвы от нее ждали! Она должна поступиться всем, даже Николаем… Но это свыше ее сил! Да она и не желала губить собственную любовь. Она не обязана отчитываться перед ними в своих чувствах! И они не вправе требовать этого от нее! Она не желает добровольно превращаться в безумную фанатичку, живущую исключительно ради балета! Теперь-то Анна это понимала. Ей вовсе не улыбалось повторить судьбу мадам Марковой и дожить до старости, не зная ничего, кроме танцев, не имея ни детей, ни мужа, ни хотя бы светлых воспоминаний – помимо выступлений на некогда знаменитых спектаклях, память о которых давно превратилась в прах!

Однажды она попыталась рассказать об этом Николаю и объяснить, чего от нее ожидают наставники в балетной школе, однако он наотрез отказался ей верить. А ведь это было правдой – от нее требовали именно такой жертвы! Им нужно было окончательно завладеть ее душой и заставить отказаться от Николая! Но Анна не поступится своей любовью, чего бы это ни стоило. Вспыхнувший в ней гнев вызвал новый прилив сил и желание работать и доказать свое право на Николая. Теперь она начинала первую разминку в четыре часа утра, а заканчивала заниматься не раньше десяти вечера. Она почти не ела, не спала, не отдыхала – лишь упрямо повторяла знакомые упражнения, выжимая из своего тела все возможное и даже невозможное. Ведь именно этого самоотречения добивались от нее непреклонные учителя… И когда две недели спустя мадам Маркова снова вызвала ее к себе в кабинет, Анна выглядела осунувшейся и бледной, как после болезни.

Анна не имела представления о том, что ей придется выслушать на этот раз. Наверное, просто прикажут собрать вещи и незамедлительно убираться. Пожалуй, оно и к лучшему. Все равно она вымотана до предела, а от Николая нет ни слуху ни духу – впору сойти с ума. Он ответил лишь на первое ее письмо… И вдруг Анна подумала: а что, если все остальные письма так и остались неотправленными?! Все воспитанники балетной школы складывали свои письма на специальном столике в передней, так же делала и она. Кто поручится, что ее письма не отобрали и не выбросили в корзину? С этими невеселыми мыслями Анна перешагнула порог кабинета – и обмерла от счастья при виде его. Да, это был Николай, и, судя по всему, он о чем-то мило беседовал с мадам Марковой. А когда услышал, что вошла Анна, обернулся и посмотрел на нее с улыбкой. От одного его вида у нее сладко заныло в груди, а ноги стали ватными и непослушными.

– Как вы здесь оказались? – удивленно спросила она. Уж не собрался ли Николай рассказать мадам Марковой об их тайне?!

Но по его многозначительному взгляду Анне стало ясно, что это не так. Тем не менее ему было понятно ее недоумение и то, что нужно как можно быстрее объяснить свое присутствие в этом кабинете, чтобы Анна не сделала какой-нибудь ошибки во время их беседы при посторонних.

– Мадемуазель Петровская, согласно желанию государя императора я приехал сюда, чтобы справиться о вашем здоровье. Поскольку с тех пор, как вы покинули нас, мы не получили никаких известий, государь захотел убедиться, что у вас все в порядке. Его супруга, императрица, очень волновалась, не стало ли вам хуже. – Он как можно непринужденнее улыбнулся мадам Марковой, и той ничего не осталось, как изобразить верноподданническую улыбку. Впрочем, она тут же поспешила отвести взгляд.

– Разве вы не получали моих писем? Ни одного моего письма?

К полному ужасу Анны, он лишь отрицательно покачал головой.

– Я оставляла свои письма вместе с общей почтой, как обычно. Наверное, их почему-то не отправили.

Мадам Маркова с преувеличенным вниманием разглядывала что-то у себя на столе.

– Но вы по крайней мере здоровы? У вас очень бледный вид, и вы сильно похудели с тех пор, как уехали от нас. Боюсь, вы слишком изматываете себя, Анна. Я угадал? Вам нужен щадящий режим после столь тяжелой болезни.

– Ей следует привести в порядок свое тело, – резко вмешалась мадам Маркова, – и приучить его к обычным нагрузкам. Она и так успела позабыть все, что умела. – И она сама, и Анна понимали, что это неправда. Однако Николая не так-то просто было сбить с толку.

– Я уверен, что ей очень быстро удастся восстановить прежнюю форму, – заявил он как ни в чем не бывало, – но это совсем не значит, что следует истязать свой организм. Полагаю, что вы, мадам Маркова, отдаете себе в этом отчет, – продолжал Николай с вежливой, но уверенной улыбкой опытного врача. – А теперь не оставите ли вы нас с пациенткой на минуту наедине? У меня для нее есть личное послание от их величеств.

Против этого трудно было возражать, и мадам Марковой волей-неволей пришлось выпустить их вдвоем из своего кабинета, хотя она не скрывала недовольства. Достойная дама явно что-то заподозрила, но не могла с уверенностью обвинить Николая в переменах, произошедших в характере Анны, и вынуждена была молчать. Тем не менее она сама распахнула перед ними дверь, и Анна повела Николая наружу, в небольшой палисадник перед парадным. На улице было довольно прохладно, и ей пришлось накинуть шаль, чтобы не озябнуть в тонком трико. При виде ее болезненной худобы и бледности у Николая тоскливо сжалось сердце, но он не мог позволить себе обнять и утешить любимую на глазах у чужих людей.

– Ты не заболела? – прошептал он, усаживаясь рядом с Анной на садовой скамейке. – Я ужасно скучал без тебя… и беспокоился, потому что долго не получал вестей.

– Они наверняка перехватывали мои письма. Отныне мне самой придется их отправлять. – Хотя одному Богу известно, как ей удастся улучить хотя бы минуту, чтобы выскочить из школы. – Что-нибудь случилось? – с тревогой спрашивала она, не в силах скрыть счастливую улыбку. Как это прекрасно – повидать его вновь! – У тебя все в порядке, Николай?

– Конечно, Анна… Я так тебя люблю… – Он говорил это тихо, но с тоской и болью… Николай и сам не ожидал, что будет так страдать вдали от любимой.