Лишь одного маленького намека на существование молодого человека оказалось достаточно, чтобы Такер занервничал. Но чем больше Джоселин врала, тем сложнее было доказать, что все сказанное – истинная правда.

Она решила сказать правду:

– У вас великолепная дедукция, Шерлок. У меня нет парня.

– Элементарно, моя дорогая Джонези, элементарно, – тут же подхватил Такер.

– Не называйте меня так, – проворчала она. Джоселин раздражало это имя, потому что оно было созвучно с нее собственным.

Она выпрямилась и сняла перчатки. Обедиа сдирал полоски с пластыря. Рядом на столе лежали большой марлевый рулон и тюбик с противовоспалительным кремом.

– А что не так, Джонези? – спросил Такер с невинным видом. – Разве это не ваше имя?

– Меня зовут Линн Джонс, а не Джонези. – Она открутила крышку на тюбике.

Он прищурился и внимательно посмотрел на нее.

– Не знаю почему, но мне кажется, Линн вам не идет. Не поймите меня неправильно. Линн – прекрасное имя, – поспешно добавил он. – Но когда вы произносите его, оно как будто стекает с ваших губ водой и звучит при этом как-то легко, немного мечтательно, безмятежно.

– И вы считаете, что Джонези мне больше подходит? – Она восприняла это как сомнительный комплимент.

– Я допускаю, что Джонс распространенная фамилия, но это придает ей сильное звучание. И именно поэтому вы меня зацепили – сильная, прекрасная, сногсшибательная и без обмана.

В том-то и заключалась проблема. Джоселин вся была сплошным обманом. Вовсе не Линн Джонс, а Джоселин Уэйкфилд. Не школьная учительница, а дочь президента.

– Это очень точная характеристика, мисс Джонс. – Обедиа с одобрением посмотрел на Такера. – Она действительно сильная. Когда вы упали, она отреагировала очень быстро и не выказала ни малейшего намека на панику. Разумеется, мисс Джонс привлекательная, а что касается сногсшибательности, то лучшее тому доказательство – ее отношение к вашим ранам. А ее доброе и заботливое сердце не вызывает сомнений.

– Вы правы! – Такер был абсолютно согласен с Обедиа.

– Прекратите! Оба! – приказала Джоселин, совесть которой не позволяла ей все это выслушивать. Почти в гневе она выдавила большую горошину мази на палец, проворчав: – Вы меня смущаете.

– К тому же она еще и скромная. – Похвала Обедиа была мягкой и простой, но его взгляд таил в себе секрет, который был понятен только им двоим.

У Джоселин появилось желание его толкнуть.

– Хватит! – запротестовала она. – Вы его поощряете, Обедиа.

– Хоть кто-то меня поощряет, – обрадовался Такер. – Вот вы еще ни разу меня не поощрили.

– Но это не дает вам права так говорить, – парировала Джоселин с вызовом.

– Нет, но это говорит о том, что я очень усердный, – заявил он угрюмо, а затем объяснил: – Поймите, у меня ведь мало времени.

– И у меня мало. А я трачу его на то, чтобы обмениваться с вами замечаниями. – Джоселин злилась и на себя, и на Такера. Она оторвала немного марли и снова опустилась на колени, чтобы было удобнее приложить ее к ране.

Такер благоразумно перевел разговор на другую тему:

– Ну, и на что же похожа моя коленка?

– На коленку, которую стукнули о бетон и содрали с нее пару лоскутков кожи. – Джоселин намазала крем на марлевую подушечку.

– Что, все так плохо?

В тот момент, когда Такер наклонился, чтобы осмотреть свое колено, Джоселин наклонилась, чтобы приложить к нему повязку. И они стукнулись головами. Джоселин моментально ухватилась за голову, главным образом, чтобы убедиться, что не съехал парик. Ушиб был не сильным.

– Вы поранились? – забеспокоился Такер. – Дайте я посмотрю.

Она оттолкнула его руку, понимая, что если он дотронется до ее волос, то сразу же поймет, что на ней парик.

– Я не поранилась. Но кто-то из нас обязательно поранится, если вы не будете спокойно сидеть на стуле и не дадите мне наложить вот это!

– Ладно, ладно. – Такер демонстративно откинулся назад. – Я просто беспокоюсь о вас.

– Не беспокойтесь. Я в порядке. – Но с каждой минутой Джоселин убеждалась, что находиться рядом с Такером опасно. Она аккуратно наложила марлевую подушечку на рану и протянула руку Обедиа: – Дайте мне, пожалуйста, пластырь.

– Конечно.

Со сложенными на груди руками Такер наблюдал, как Обедиа передал Джоселин пластырь. Но прежде чем она успела наклеить его на повязку, сказал:

– Я вовсе не собираюсь указывать вам, как поступать, но мне кажется, что пластырь не приклеится к влажной коже.

К своему великому огорчению, Джоселин поняла, что он прав. Она промыла рану, и кожа вокруг нее еще не успела высохнуть.

– Нужно пропитать полотенцем.

– Я принесу. – Обедиа быстро направился к шкафу.

– Полотенца на верхней полке, с правой стороны от раковины, – подсказал ему Такер. – Возьмите любое.

Обедиа принес большое белое полотенце, обшитое по углам рыжими нитями.

– Это подойдет?

– Отлично, – одобрила Джоселин.

В следующий момент перед ней возникла другая дилемма. Одной рукой она придерживала марлевую подушечку на колене, а в другой держала пластырь.

Такер сам взял у Обедиа полотенце.

– Давайте лучше я, – предложил он. Нагнувшись, Такер медленно вытер полотенцем кожу с одной стороны раны, затем занялся другой, в то время как Джоселин начала наклеивать пластырь. Она низко наклонила голову, чтобы не встречаться с Такером глазами.

Вдруг совершенно неожиданно он спросил:

– Зачем вы так сильно накрасились?

Вздрогнув, Джоселин откинулась на пятки. Ее сердце бешено заколотилось. Но, посмотрев в его глаза, не заметила ничего, кроме простого любопытства.

Переведя дыхание и немного успокоившись, она взяла у Обедиа другой пластырь и проговорила с умеренной критикой в голосе:

– Вам не кажется, что это мое личное дело?

– Возможно, – согласился Такер. – Но у вас такое прекрасное лицо, что мне пришло в голову, может, вы маскируете шрамы?

– А если и маскирую, неужели вы думаете, я вам признаюсь? – Уверенная, что лучшая защита – нападение, Джоселин решила атаковать. – Я не собираюсь доверять вам мои секреты. Мы совсем не знаем друг друга!

– Но я как раз пытаюсь это изменить! Разве вы не понимаете, почему я задаю вам все эти вопросы? – объяснил Такер. – Но несправедливо, что вопросы задаю только я. Может быть, вам тоже у меня что-нибудь спросить?

– Простите, мне нечего у вас спрашивать.

На самом деле Джоселин знала о нем уже очень многое, включая и то, что он ей нравится. Более того, ее влекло к нему, чему она несказанно удивлялась. При любых других обстоятельствах Джоселин могла бы позволить себе проверить, к чему все это приведет.

Но как это сделать здесь и сейчас? Она подумала: «Только не в этой жизни».

Такера расстроил ее резкий ответ.

– Наверное, не стоило вас просить задавать мне вопросы?

– Наверное. – Она приложила марлевую подушечку к его колену и отодвинулась назад. – Все готово.

– Хорошо. – Такер удовлетворенно кивнул. – А теперь перейдем к рису.

– К рису? – Джоселин вспомнила, что невесту и жениха обсыпают рисом, и ее сердце екнуло.

– Да, к рису. К заключительной части нашего мероприятия. Мне нужно наложить на рану лед, подсунуть под ногу подушки и оставить ее в полном покое. – Он потянулся к аптечке. – Там должен быть пузырь для льда, где-то среди прочей ерунды. А лед в пластиковой коробке в морозильной камере. Обедиа, убедитесь, что он там есть.

Старик, двигаясь маленькими шажками, поспешил к холодильнику. Джоселин снимала яркую обертку с пузыря для льда.

– А вы умеете отдавать приказания, – заметила Джоселин и снова опустилась на колени, готовясь привязать к колену Такера пузырь со льдом.

– Я бы так не сказал, – спокойно поправил ее Такер. – Просто я знаю, что нужно делать и где что лежит. Если бы вас обоих здесь не было, я ковылял бы по квартире, делая все сам. Мне повезло, что вы здесь.

Таким образом, Джоселин была справедливо наказана за свою необоснованную критику. Она начала перевязывать коленку. Обедиа принес коробку с кубиками льда. Один из них упал на пол, Молли сразу же его схватила и разгрызла.

– У вас есть братья или сестры? – полюбопытствовал Такер и тут же ответил за себя: – Я – единственный ребенок.

– Я тоже.

– Забавно, почему-то я считал, что у вас большая семья. А как на счет ваших родителей?

Оказалось, что проще ответить на вопрос, чем от него увиливать. К тому же эта информация вряд ли что-то ему откроет.

– Моя мама погибла в автокатастрофе несколько лет назад, – поведала Джоселин.

– Простите, – произнес растроганно Такер. – Но ведь ваш отец жив?

– Да. – И тут она почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.

– А чем он занимается?

– Он… – Джоселин заколебалась, пытаясь сказать правду, но так, чтобы не разоблачить себя. – Он работает на правительство.

Обедиа кашлянул, чтобы прикрыть смешок. К счастью, Такер ничего не заметил.

– В наше время почти половина страны работает на правительство. А здесь, в Вашингтоне, если работают не на наше, то на чьи-нибудь другие правительства, – резюмировал он.

– Да, я это уже слышала. Я затянула не слишком туго? – поинтересовалась она, пытаясь сменить тему разговора.

– Нет, в самый раз, – ответил Такер рассеянно. – А вы верите в Санта-Клауса?

– Мы что, снова возвращаемся к теме Рождества? – скорее удивилась, чем разозлилась Джоселин.

– Обедиа объяснил нам, что о Рождестве можно говорить круглый год в любое время, – напомнил Такер. – А, кроме того, если мы поженимся, и у нас будут дети, я должен знать, что вы будете им рассказывать о Санта-Клаусе.

Бинт выскочил из ее одеревеневших пальцев и запутался на полу. В результате Джоселин намотала его вокруг коленки больше, чем требовалось.

Она разозлилась на слова Такера, на свою реакцию на них и на то, что под конец испортила такую тщательную работу.

– Мы не поженимся, Такер, – отрезала Джоселин.

– Ну не сразу, конечно. Будьте в этом уверены, – великодушно согласился он.

– Вы совершенно неисправимы, – бросила Джоселин и затянула повязку потуже.

– Осторожнее! Вы лишите меня кровообращения, – предостерег ее Такер и хихикнул. – Вот что делает женитьба с мужчинами – лишает их кровообращения.

Обедиа усмехнулся, продемонстрировав на щеках ямочки. Джоселин обвела взглядом обоих мужчин и про себя подумала: «Очень смешно».

Обедиа улыбнулся, мудро заметив:

– Лучше, когда человек смеется над такими вещами, чем когда плачет…

– Хорошо сказано. – Такер поднял руку в знак одобрения, а затем снова повернулся к Джоселин: – Итак, вы не ответили на мой вопрос, Джонези. Вы верите в Санта-Клауса?

– Я уже не ребенок. – Она медленно скатала остатки бинта. – Если я думаю о Санта, то воспринимаю его как красивый миф.

– А откуда появился этот миф? – задал вопрос Обедиа, и глаза его сверкнули, показывая, что он знает ответ. – Мне кажется, что эта история намного красивее.

– История? – Такер поморщился и взглянул на Джоселин, чтобы убедиться, знает ли она, о чем говорит Обедиа. Но она была в такой же растерянности, как и он. – Мне кажется, я никогда не слышал этой истории.

– Я имею в виду святого Николая, – пояснил Обедиа.

– Святой Николай? – повторил Такер в недоумении. – Это другое имя Санта-Клауса?

– Верно. Но я имею в виду именно святого Николая из Патеры, что в Турции. До недавнего времени Католическая церковь почитала его за святого. – Обедиа поставил на стол коробку с остатками льда, и они зазвенели.

– Звучат как бубенцы, – мимоходом заметил Такер. – Но я не католик. А вы, Джонези?

– Я тоже не католичка, но помню, что читала: святой Николай был покровителем детей. А потом он перевоплотился в Санта-Клауса. – Это было все, что Джоселин помнила на эту тему.

– Но это не вся история. – Обедиа выдвинул из-за стола второй стул и сел на него.

Некоторое время он сидел молча, пока, наконец, Такер не выдержал:

– И что?

– Слушайте… – Обедиа еще немного помолчал, собираясь с мыслями, потом начал свой долгий рассказ: – В третьем веке в Турции жил епископ из Миры, Николас. Когда император Константин приказал созвать совет, то епископ Николас был одним из тех, кого пригласили. Совет был созван для того, чтобы отрегулировать вопрос о происхождении Христа. Среди присутствующих были такие, кто считал, что Иисус из Лазарета был великим пророком, но не сыном Божьим. Но Николас горячо доказывал, что Иисус был Богом. Через несколько месяцев обсуждений он так разозлил одного из членов совета, что тот сильно ударил его по лицу. Святой Николай был первым защитником Христа и проповедником его веры.

– Я этого не знал, – признался Такер, немного удивившись. – А как же он стал Санта-Клаусом?