— Я действительно собирался вывести ее в свет, — согласился герцог. — Теперь я не знаю, как подействовать на нее, как убедить, что мужчины играют важную роль в жизни каждой девушки. Мне просто необходимо приучить Фелицию к этой мысли, ведь искать девушке мужа буду я.

— Уверена, ваша светлость, что Фелиция выйдет замуж. Более того, возьмитесь за поиск мужа для нее как можно скорее. Фелиция уже раз заговаривала о своем желании стать монахиней, но ей не подходит такой образ жизни. Монашки из нее не получится.

— Почему? — спросил герцог.

Дарлингтону не терпелось услышать ответ.

Настоятельница была на удивление категорична.

— Хотя бы потому, что Фелиция слишком умна и жизнелюбива, — объяснила она. — Посвятить себя простой монашеской жизни с ее-то умом и способностями — противоестественно. Есть и другая причина. Вам будет достаточно только взглянуть на нее, чтобы понять, о чем я говорю. По-моему, она просто создана для роли супруги, а впоследствии и матери.

Герцог оставил последнее замечание без внимания.

Настоятельница встала, показывая, что разговор подошел к концу.

— Я пришлю Фелицию к вам, — сказала она. — И раз уж вы решили увезти племянницу с собой, я прослежу, чтобы ее вещи собрали и отнесли в вашу карету.

Герцог поднялся вслед за ней.

— Спасибо, преподобная матушка. Позвольте поблагодарить вас за то, что вы с такой добротой и заботой относились к моей племяннице целых пять лет. Я считаю уместным и нужным сделать благодарственное пожертвование. Я уверен, вы найдете этим деньгам достойное применение. Выберите любой вид благотворительности или используйте на нужды обители. Я оставляю эти деньги вам, заранее уверенный в правильности вашего решения.

— Вы бесконечно добры, ваша светлость. Я неоднократно слышала о вашей щедрости, многие в городе благодарны вам. Верьте, однажды вам воздастся сторицей.

Герцог едва сдержался от насмешливой улыбки.

В Париже он редко вспоминал о щедрости и милосердии. Он был щедр только по отношению к себе. Красавчик пользовался репутацией повесы и распутника, но никак не филантропа.

Дарлингтон, правда, умел быть щедрым и справедливым, умел отдавать и делиться с ближним, но только когда считал это необходимым. Однако ему было приятно, что настоятельница осталась о нем хорошего мнения. Ее благосклонность к герцогу была важна для Фелиции.

Герцог открыл настоятельнице дверь, и она вышла из комнаты. Дарлингтон остался ждать. Судя по размерам монастыря, ожидание могло затянуться. Чтобы чем-нибудь занять себя до прихода Фелиции, герцог взял записки, полученные девушкой.

До сих пор они лежали на маленьком столике рядом с его креслом.

Герцог внимательно перечитал послания.

— Как смеет Роланд Дарл писать ей о подобных вещах!

Этот молодой человек не понравился герцогу в первый же день их знакомства. Дарлингтона привела в бешенство мысль о том, что Роланд прикрывался родством с ним и использовал имя дальнего незнакомого родственника для собственных целей, скорее всего низменных.

«Я преподам этому проходимцу урок вежливости при следующей встрече», — решил герцог.

То же касалось и Дениса Арлена. Ему не мешало бы поучиться вежливости. Склонять неопытную школьницу к тайным встречам было в высшей степени неприлично.

«Если память мне не изменяет, — подумал герцог, — Арлену уже за тридцать».

И верно, Арлен был его ровесником, но так и не преуспел в жизни. Вечный неудачник, он едва сводил концы с концами и тянул деньги у своей многострадальной семьи.

И что это за история с закрытой коляской и подозрительного вида мужчинами, которые чересчур внимательно разглядывали воспитанниц школы, возвращавшихся из церкви? Возможно, монахиня возвела на них напраслину, ошиблась, преувеличила событие. Может быть, в их намерения вовсе не входило похитить Фелицию. С другой стороны, настоятельница правильно поступила, поделившись с герцогом своими подозрениями.

«Я отвезу девочку в Англию, приставлю к ней благоразумную строгую даму, которая не допустит повторения подобного», — решил для себя герцог.

В это время ручка двери медленно повернулась. Последовала длительная пауза, и наконец на пороге появилась Фелиция.

Сперва герцог не поверил своим глазам. В его памяти прочно сохранился образ жалкой заплаканной девочки, которую он спас от жестокого отца. Ему было трудно представить Фелицию другой, а уж такой удивительной перемены он и ожидать не мог.

Перед герцогом стояла прелестная юная девушка и робко глядела на него. Она по-прежнему казалась маленькой и хрупкой, но все же подросла и округлилась в нужных местах. Ее фигурка осталась такой же тонкой, но это была фигура взрослой девушки, а не инфантильного подростка. Ее лицо невозможно было узнать, оно изменилось и перестало быть похожим на заплаканное личико испуганной девочки. Герцог про себя отметил, что оно не похоже и на лица других знакомых ему женщин.

В нем было разительное отличие, неповторимое и редкостное. Взять хотя бы ее глаза: огромные, широко расставленные, они приковывали к себе внимание. Они буквально заполняли все ее личико. Глаза были не голубые, как у многих людей со светлыми волосами, а темно-серые. Солнечный золотистый свет играл в ее волнистых волосах, которые были убраны в изящный пучок. Ее носик, который герцог помнил красным от слез, стал прямым и аккуратным, нежно-розовые губки пленительно изгибались.

Фелиция была прелестна… прекрасна, очаровательна!

Теперь герцог окончательно понял, почему настоятельница сочла преступлением, — она, правда, назвала это другим словом, — оставить Фелицию в монастыре до конца жизни.

— Вы… здесь?

Она едва слышно произнесла эти слова, но герцог различил их.

— Да, как видишь, — ответил он.

— Я так рада… так рада.

Фелиция подбежала к нему, и герцогу показалось, что ее лицо излучало солнечный свет. Сияние и свет шли откуда-то изнутри.

Она остановилась рядом с ним и сбивчиво заговорила:

— Матушка сказала, что написала вам… и вот я молилась, каждый вечер молилась и просила о том… чтобы вы ответили на письмо… но даже когда мне передали, что вы уже в пути… я не поверила.

Она еще не верила своему счастью, и это глубоко тронуло герцога и очень польстило ему.

— Но я приехал, я действительно здесь, с тобой, — успокаивал девушку герцог, — я позабочусь о тебе, и все будет хорошо. Ни тебе, ни преподобной матушке не надо ни о чем волноваться. Поводов для тревоги больше нет.

— Но было так страшно, так неспокойно, — сказала Фелиция. — Я не понимаю… зачем эти мужчины писали мне. Что им нужно?

Про себя герцог подумал, что одна внешность Фелиции могла заставить любого мужчину добиваться ее, а не только охотников за ее состоянием. Вслух он сказал:

— Наверное, матушка уже говорила, что после смерти отца к тебе переходит довольно большое состояние.

Глаза Фелиции стали еще больше от удивления.

— Я узнала о папиной смерти, — пролепетала она, — только два дня назад из письма мистера Рэмсджила, и в нем он как раз сообщал о вашем приезде в Париж. Но я даже понятия не имела, что папа оставил мне наследство.

Герцог не успел сказать и слова, как на лице Фелиции уже засияла радостная улыбка, которая осветила все вокруг.

— Я так рада! Какое счастье! Я боялась, что мне придется просить у вас денег, жить за ваш счет. А это, на мой взгляд, некрасиво и неприлично.

— Отчего же неприлично? — насмешливо спросил герцог.

— Вы мне столько уже дали, — отвечала Фелиция. — Мне было так стыдно за счета, которые вы получали по окончании каждого семестра. Но матушка настаивала, чтобы я не отказывала себе ни в чем и имела не меньше того, что имеют другие девочки.

— Ты уже закончила школу, Фелиция, — сказал герцог немного торжественно. — Тебе восемнадцать лет, а значит, настала пора покинуть монастырь и выйти в мир. Ты уже готова к отъезду? Тогда я предложу отложить все разговоры о твоем будущем. Мы вернемся к обсуждению дальнейших планов, когда уже приедем в мой дом в Париже.

— У вас есть там дом?

— Да. Чудный дом на Елисейских Полях.

— Вот бы мне знать об этом раньше.

— Зачем?

— Я смогла бы смотреть на него, когда мы ездили на Елисейские Поля. Нас иногда возили туда на прогулки. Мне было бы так приятно знать, что там находится ваш дом. Только не смейтесь. Вы, верно, и не вспомнили обо мне ни разу за эти пять лет, а я думала о вас… думала каждый день, — сказала Фелиция порывисто. — Я все время прошу Бога благословить вас, потому что вы спасли меня.

Герцог снова удивился выразительности ее глаз. Они говорили сами за себя и открывали ему больше, чем любые слова.

— Я в жизни не забуду того странного чувства, когда вы взяли меня на руки и унесли оттуда… Тогда я поняла, что вы уносите меня прочь от отца и его побоев.

— Забудь об этом, — сказал герцог. — Сходи лучше за своей шляпкой. Ты начинаешь совершенно новую жизнь; надеюсь, теперь ты будешь довольна ею. Впереди тебя ждет только радость.

Фелиция направилась к двери, но остановилась на полпути. Она обернулась, на лице ее была написана тревога.

— В чем дело? — спросил Дарлингтон.

— Если я уеду из монастыря, — сказала она тихо, — значит ли, что я буду с вами?

— Ты все время будешь со мной, — заверил ее герцог. — Скажу больше, в Париж я приехал один, а потому никто не помешает нашим беседам о твоем будущем.

Фелиция засияла от радости.

— Я буду с вами! Все время, везде! Как это прекрасно!

Прямо перед дверью она обернулась еще раз и широко улыбнулась герцогу.

Дарлингтон остался в комнате и, не отрывая глаз, смотрел вслед удаляющейся фигурке, словно не верил в ее существование. И тут его буквально пронзила мысль, что тревоги по поводу Фелиции и ее судьбы только начинаются.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

По дороге в Париж герцог сказал:

— Нам надо тщательно продумать и подготовить твое появление.

— Какое появление? — удивилась Фелиция.

— Тот самый момент, когда ты выйдешь из кокона и станешь бабочкой.

Фелиция рассмеялась:

— Так вот кем я стану.

— Мне кажется, да. И при этом одной из самых прекрасных бабочек.

— Но почему вы так думаете? Что заставляет вас пророчить мне такой успех?

Герцог после короткой паузы ответил:

— Наверное, я сначала должен объяснить тебе, Фелиция, какое высокое положение ждет тебя в обществе.

— Но почему? Откуда ему быть? — пробормотала девушка с озадаченным видом. — Я ничем не заслужила такого высокого положения в свете… разве только тем, что я ваша родственница.

— Я твой дядя и опекун, — решительно продолжал герцог. — А ты теперь богатая наследница.

Его слова явно удивили девушку. Она некоторое время сидела молча, а потом несмело поинтересовалась:

— И все же… сколько денег завещал мне папа? Не думаю, что он мог много оставить… ведь он всегда говорил, что у нас ничего нет.

— По-моему, твой отец был порядочным скрягой, — ответил герцог. — Однако, как я слышал, он сам унаследовал крупную сумму от своего крестного отца. С годами эта сумма приумножилась, и все деньги папа завещал тебе.

— Все деньги?

— Все! — подтвердил герцог.

— А как же моя мачеха?

— Твой отец поссорился с нею, около года назад она от него ушла.

Фелиция тихонько вздохнула.

— Она, наверное, была очень с ним несчастлива.

— Судя по твоему тону, можно подумать, что тебе не безразлична ее судьба, — сказал герцог. — В свое время она не очень-то заботилась о тебе и не заступалась за тебя перед отцом.

— Папа был жесток с ней, — пояснила Фелиция. — Он, конечно, не бил миссис Лору, но она часто плакала.

— В любом случае тебе следует, — резко сказал герцог, — забыть обо всем этом кошмаре. Перестань даже вспоминать о том, как ты жила тогда с отцом. Впредь твоя жизнь будет безмятежна и счастлива, хотя, наверное, я слишком много требую от твоей судьбы.

Фелиция засмеялась.

— По-моему, слишком даже многого. Я изучала историю и пришла к выводу, что человеческая жизнь — это сплошная трагедия. Кажется, прежних богов ничего так не радовало, как несчастья простых смертных. И так было в любые времена, у всех народов.

— Мне нравится твой философский подход к жизни, — сухо отозвался герцог. — Мой принцип — выбрасывать из своей жизни все неприятности и невзгоды и навсегда забывать о них.

— Это значит уметь забывать неудачи и разочарования, снова вставать на ноги и начинать все сначала.

— Правильно! — подтвердил герцог. — А потому я хочу, чтобы и ты забыла несчастья и обиды, все случившееся с тобой до того, как я отправил тебя учиться в монастырь.