– Но Таня... – пролепетала она растерянно. – Что за шутки, ты меня напугала!

– Очень хорошо! – сказала я. – Сегодня необыкновенный день, такая погода...

– Вот человек – а ведь только что по телефону умирала, – с неприязнью заметила она, подвергая тщательному анализу мой внешний вид – платье, туфельки, весенние краски на лице. – Знала бы – ни за что не купилась бы на твою провокацию.

– Нет-нет-нет! – энергично запротестовала я. – Мне с тобой просто необходимо было встретиться, дорогуша! Есть одно важное, очень важное дело...

В лице у нее что-то промелькнуло – так облачко пробегает по чистому летнему небу, на миг закрывая солнце. Через мгновение она была по-прежнему собранной и высокомерной.

– Что за дело? Кстати, Танюша, ты похудела еще больше... А где твои знаменитые веснушки, все-таки окончательно их вывела? Но это глупо и некстати, оригинальность теперь в большой моде.

Опять эта странная манера унижать меня под прикрытием дружеского совета!

– Здесь рядом летнее кафе, посидим там?

Возле метро действительно было кафе. Мы взяли себе по стаканчику газировки и расположились за плетеными столиками.

– Что за дело, рассказывай... Ты, верно, наконец решила продать мне тот розовый костюм?

– Недавно была у нас в школе – все по-старому, болтала с Флорой Лаврентьевной, – начала я издалека.

– Ну и что?

– Тебя вспоминали, Сержа...

– Флора Лаврентьевна – старая дура, – довольно грубо заявила Шурочка. – Или она имеет какое-то отношение к твоему делу?

– Некоторым образом – безусловно... Да, что-то я совсем невежливой стала – забыла спросить: как у тебя-то дела?

Шурочка ослепительно улыбнулась, положив ногу на ногу. Сидящий за соседним столиком восточного вида мужчина послал ей воздушный поцелуй – она засмеялась, отмахнулась с досадой и одновременно польщенно.

– Отлично.

– Я рада за тебя. Неужели нашла для Витюшки отца? Шурочка, тридцать лет скоро, пора хотя бы формально разок побывать замужем!

Я подшучивала над ней, говорила с откровенной насмешкой, но для моей собеседницы, похоже, все было всерьез – она побледнела и нахмурилась.

– Шурочка, не морщи лоб! – с притворным испугом воскликнула я. – Будут морщины! Вон, возле глаз, – я нагнулась, пристально вглядываясь в ее лицо, – «гусиные лапки» стали еще заметнее. Ты каким кремом пользуешься?

Шурочка менялась на глазах – она покраснела, победная улыбка исчезла с ее губ. Я пользовалась самыми дурацкими, дешевыми приемами и даже не ожидала, что они так на нее подействуют. Впрочем, она сама любила бить ниже пояса.

– Да какая разница! – с досадой воскликнула она. – Так что у тебя случилось?

– Я наняла частного детектива, – официально заявила я.

– Кого?

– Частного детектива. Очень милый молодой человек. – Ожидающий результатов моего блефа, Алексей, наверное, икнул от моих заочных комплиментов.

– Зачем? – нахмурившись, спросила Шурочка – неясная тревога тенью легла на ее личико.

– Шурочка, а ты ведь меня обманула. Ты всех обманула...

– Я не понимаю, какая-то ерунда...

– Мой детектив ездил к Сержу, их разговор запечатлен на видеокамеру.

Пластиковый стаканчик с газировкой опрокинулся. Темная жидкость, пузырясь и шипя, потекла со стола на оливковый костюм.

– Что за черт! – Шурочка схватилась за салфетку, руки у нее дрожали. – Танеева, ты сумасшедшая!

– Дорогуша, ведь это ты подтолкнула Сержа на убийство, сам он ни за что бы не взял в руки нож.

– Он что, в этом признался? Да кто поверит психу...

– Помнишь, зимой я спросила – за что ты меня ненавидишь, почему завидуешь? И ты ответила, что я ошибаюсь, что это я скорее должна тебе завидовать. Шурочка, милая, ты лгала. Если раньше, в юности, ты меня просто терпеть не могла, ограничиваясь словесными унижениями, – холодно, спокойно говорила я, – то теперь ты перешла ко вполне конкретным действиям уголовного характера.

– Чушь, бред...

– Сначала ты пыталась разлучить меня с Митей, влюбить его в себя – о, как мне должно было быть больно от измены возлюбленного! Но у тебя ничего не получилось, и ты решила свести меня с Сержем, больным, несчастным шизофреником. Прекрасная месть – Таня Танеева бросает доброго, нормального Митю и связывается с сумасшедшим, совершенно ни о чем не догадываясь... Ты знала, что Мельников болен, именно из-за этого вы когда-то расстались, хотя в последнем разговоре ты и пыталась меня убедить, что причиной вашего разрыва был твой новый роман. Неправда, все неправда! Флора Лаврентьевна подтвердила.

– Ну и что! – ответила моя бывшая одноклассница, тщетно пытаясь оттереть подол своей юбки. – Ну и что, что знала... Это еще ничего не значит! Серж был не такой уж ненормальный. Я просто хотела, чтобы он был счастлив – с тобой, ведь ты его всю жизнь любила. Вы вполне сносно могли бы существовать рядом...

– Я любила его в юности. Нежное чувство испарилось со временем без следа, оставив лишь печальные и светлые воспоминания, ле нюаж...

– Что?

– А ты, милочка, пыталась мне внушить, что я до сих пор люблю его. О, как ты злилась и горячилась, доказывая мне это... А когда я окончательно решила разорвать с Сержем всякие отношения, ты толкнула его на убийство.

– Я? – Она засмеялась, уже не бледная, а какая-то серая. – Это ты подтолкнула Сержа, это из-за тебя он убил Митю...

– Глупость, незнание и легкомыслие... Нет, я не снимаю с себя вины, но у тебя, моя славная, рыльце тоже в пушку. Никакая эпиляция не поможет!

– Бред, демагогия... – Она скомкала салфетку и отбросила ее далеко в сторону. – Ты ничего не сможешь доказать.

– Возможно, – согласно кивнула я. – Наша система правосудия далеко не так совершенна, хорошие адвокаты способны на чудеса, Серж сидит в дурдоме, и никто с ним не будет возиться, суд учтет смягчающие обстоятельства и ограничится условным наказанием. Ах, Шурочка, даже при самом неблагоприятном для тебя раскладе дел ты скорее всего выйдешь сухой из воды...

– Тогда ради чего стараться, нанимать детектива, сотрясать воздух? – криво улыбнулась она.

– Для того, чтобы хотя бы я одна знала правду. Дорогуша, закона ты можешь не бояться, но... ты должна бояться меня.

– Тебя? Ты хочешь меня наказать?

– А мне, милочка, терять совершенно нечего! – рассмеялась я беззаботно и весело – Шурочка вся съежилась, услышав мой смех. Конечно, внутри у меня бурлило и кипело, но я призвала на помощь всю свою выдержку и актерское мастерство, чтобы эта женщина испугалась меня и поверила, что я могу пойти на все.

– Что ты хочешь? – спросила она.

– Я хочу знать всю правду. Искреннее и чистосердечное признание смягчает участь подсудимого.

– Зачем? Ты же и так все знаешь, у тебя даже детектив есть...

– А мотив? А всевозможные мелочи, которые особой роли не играют, но без которых так скучно?

– Скучно? Хорошее ты слово подобрала...

– И потом, Шурочка, разве тебе не хочется облегчить душу, рассказать мне всю правду, выплеснуть то, что давно бродило у тебя в душе, сорвать маску, исповедаться? И кому – именно мне, той, которая... Только представь себе это блаженство! Погоди, я еще закажу газировки...

Я вернулась через минуту – Шурочка сидела в том же положении, съежившись и сжав кулачки. Она даже не сделала попытки удрать, видимо, осознавая, что разговор надо закончить. Она действительно боялась меня.

– Ты хочешь, чтобы я все рассказала? – вдруг спросила она, подняв на меня прекрасные глаза итальянской мадонны, в которых промелькнуло такое страдание, что любой другой человек тут же простил бы ее и благословил. Любой другой, но только не я...

– Ты ничего не теряешь.

– Хорошо, – медленно ответила она. – Дай мне свою сумочку.

– Зачем?

– Дай...

Я без всяких возражений протянула ей свою крошечную сумочку песочного цвета, в которой ровным счетом ничего не было, кроме кошелька, помады и солнцезащитных очков. Шурочка деловито обшарила ее, выдвинула ствол у помады, даже пощупала подкладку, вероятно, ища какое-нибудь записывающее устройство. Этот ее обыск убедил меня, что и закона она тоже побаивается, – значит, она виновата.

– У меня ничего нет с собой, – мягко улыбнулась я. – Ни диктофона, ни прочих секретных устройств. Платьице облегающее, лишь бикини под ним... Шурочка, я же сказала – я стараюсь только для себя.

Она кивнула, глубоко вздохнула и откинулась назад, чтобы ей было удобнее рассказывать. Она решилась все-таки – и даже расслабилась, прежнее высокомерное, снисходительное выражение проступило у нее на лице.

– Что ж, поговорим откровенно... – произнесла она. – Мне действительно нечего терять. В некотором роде это даже акт милосердия, ведь нет ничего хуже неутоленного любопытства...

– Спасибо, – поклонилась я.

Над столиками в летнем кафе был натянут легкий тент, но все равно от солнца было не спастись – оно светило низко, прямо мне в глаза. Надевать темные очки я не хотела – я боялась, что пропущу какое-нибудь движение на Шурочкином лице, пробегающую по нему краску, которая могла сказать мне о многом.

Но несмотря на жаркую, почти летнюю погоду, в сердце закрался холод. Сбывались худшие мои опасения – все догадки, совсем недавно казавшиеся мне невероятными, фантастическими, вдруг оказались реальностью: смерть Мити была результатом чьей-то злой воли, а не нелепой случайностью.

– Ты была совершенно безобразной в детстве, – вдруг улыбнулась Шурочка. Видимо, это воспоминание приносило ей какое-то противоестественное удовольствие. – Толстая, рыжая, с вечно слипшимися волосами, кучей веснушек... Таких некрасивых девочек нельзя выпускать из дома, они портят окружающий мир.

Что-то дрогнуло у меня внутри.

– Людей с внешностью, далекой от идеала, очень много, – спокойно сказала я. – Надо своими делами заниматься, а не глазеть на окружающих. Это какие-то детские комплексы в тебе говорят, Шурочка...

– Что ты знаешь о комплексах! – надменно возразила она. – Ты была таким чудовищем, что на тебя нельзя было не смотреть! Я долго не могла тебя забыть после школы. В прошлом году, на встрече выпускников, я вновь увидела тебя – постройневшую, похорошевшую, но все такую же конопатую. «Ах, Танеева у нас актриса, ах, ее в рекламе снимают!» И Пирогова, и Мусатов, и Фогельсон, и Грибов... Все как будто сбесились. В твоем случае были нарушены какие-то всемирные, общечеловеческие законы. Ты не должна была танцевать на первом плане, под аплодисменты и визг, ты не должна была надевать на себя тот розовый вызывающий костюм...

– Так вот ты какие законы решила восстановить, – усмехнулась я. – Зависть, самая настоящая зависть.

– Справедливость, – раздраженно возразила Шурочка.

– Я понимаю – на первом плане должна быть ты, прелестная и милая, тебе должны были хлопать и тобой восхищаться! Несчастная мать-одиночка, жалкая докторишка, тебя даже в рекламу зубной пасты не пригласили...

Я травила Шурочку, но, как ни странно, особой ненависти к ней не чувствовала, мне было как-то особенно грустно, и только где-то внутри, как снежный ком, нарастали рыдания. Только Шурочка их ни в коем случае не должна была видеть, время слез откладывалось на потом.

– Я решила сблизиться с тобой, – продолжила она, блестя своими пустыми глазами. – Мне надо было непременно что-то сделать – сбить с тебя спесь, поставить на место, чтобы восстановить справедливость...

– Лучше бы сама нашла способ прославиться. Совершила бы подвиг, изобрела бы что-нибудь...

– Это уже другой вопрос! – Она вдруг всхлипнула, а потом так же резко успокоилась. – Я решила соблазнить твоего Митю – бесполезно. «Мы будем оба жалеть об этом!» – передразнила она Митин голос. – Ты была несколько раз замужем, и все твои бывшие до сих пор любили тебя: один романы посвящает, другой подарки идиотские делает...

– Аквариум! – подалась я вперед. – Так это тоже ты!

– Не знала? – удивилась Шурочка. – Я думала, догадалась еще тогда. Все-таки ты глуповатая какая-то.

– Но зачем?!

– Чтобы не зазнавалась. Чтобы боялась и плакала. Когда ты сказала мне, что больше не любишь Сержа... Ты ведь плакала, когда твои любимые рыбки сдохли?

– Плакала, – честно ответила я. – И кот мой сдох, то есть умер – он любил пить воду из аквариума. Что ты туда насыпала?

– Крысиный яд, кажется... – небрежно махнула она рукой. – Нет, про кота я не знала, но слышать приятно. Хотела просто стирального порошка насыпать, рыбы и так подохли бы, но в этом не было ничего зловещего, меня не возбуждало. А так... я была права – жертв оказалось больше.

– Как ты попала ко мне?

– Элементарно. У тебя же вечный бардак, вещи разбросаны где попало, ключи лежали в прихожей на самом видном месте. Ты хоть заметила их пропажу?

– Нет.

Шурочка засмеялась, с удовольствием вдохнула в себя теплый летний воздух, пропитанный запахом свежей листвы, щеки ее слегка порозовели. Она ненавидела меня, и сейчас, рассказывая о своих кознях, испытывала настоящее удовольствие. Ей, наверное, уже давно хотелось ошеломить меня этими признаниями.