Робин Хейзелвуд - Студентка с обложки

Я очень хочу получить этот заказ!

Задул сильный ветер. Джордан вздрагивает и по-птичьи ежится, надувает нарумяненные щеки.

— Боже, ну и холодрыга, — бормочет она сквозь стиснутые зубы, пока мы пробираемся сквозь толпу студентов у Батлеровской библиотеки. — Омерзительная погода!

Джордан приехала сюда из Демополиса, Алабама, где в колледжах почитают Иисуса и молятся на королев красоты, где самый популярный клуб — это «Ротари»[48]. Кстати, именно «Ротари» дал Джордан стипендию на учебу в Колумбийском. «Не за особые заслуги, — призналась она как-то вечером, — а чтобы от меня избавиться». Я не очень поверила, пока не услышала подробности. Во время выпускного года Джордан проводила ток-шоу для подростков на местном радио. Ток-шоу называлось «Любовь зла» и было посвящено свиданиям и взаимоотношениям, но «не сексу», как предупредили Джордан. Джордан свято соблюдала это правило, пока однажды вечером, «доооолгим»-предолгим вечером в студию не позвонила расстроенная девочка-подросток с вопросом, нужно ли надевать резиновые перчатки, делая руками мужчине «как та девушка в фильме «Бриолин». Первой фразы Джордан — «Обычно мужчины не в восторге от перчаток» — хватило, чтобы с треском вылететь из эфира.

Уж вылетела, так вылетела. Теперь наша изгнанница мерзнет в северном Манхэттене и спасается от холода желто-горчичным плащом, неоново-зелеными перчатками и ярко-синим шарфом. Впрочем, подобная эксцентричность даже идет девушке, которая несколько минут назад спрашивала преподавателя, рифмуется ли Аквинея с гонореей.

— Вообще-то, мне туда, — говорю я.

Джордан с прищуром смотрит на библиотеку.

— Сейчас? Зачем?

— Хочу почитать про чероки.

— Придуриваешься!

— Привет!

Мохини уклоняется от чьего-то рюкзака и протискивается мимо Джордан, которая тут же хватает ее за плечи и кричит:

— Хини! Выкладывай, что знаешь об индейцах чероки, живо!

— Чероки живут преимущественно в штате Оклахома. В свое время они перебрались на запад, и этот тяжелый путь был назван «Тропой слез». Еще они плетут корзины, — говорит Мохини без запинки, как человек, давно смирившийся с ролью кладезя информации из самых разных областей знаний.

Джордан торжествующе улыбается.

— А зачем тебе это? — спрашивает Мохини.

— Эмили нужно притворяться индианкой для «Франклин Парклин».

Мохини меряет меня взглядом, какой у нее бывает всякий раз, когда я говорю о Луи или Байроне: мол, странные вы люди.

— Прости, но… им нужна модель, так? Они что, будут тебя экзаменовать по истории твоего этноса?

Я хихикаю:

— Вряд ли.

Джордан берет нас под руки.

— Тогда пошли, перекусим!

— Эмили? Тебя вызывают.

В 16.10 я следую за женщиной по имени Энн в глубь здания «Софер Фитцджеральд», нового и очень крутого рекламного агентства у Юнион-сквер, которое занимается самой актуальной рекламой обуви, пива и машин. После нескольких кружений, поворотов и двойных дверей Энн останавливается, улыбается и говорит:

— Мы пришли. Готова?

— Готова, — отвечаю я.

Видно, неубедительно, потому что Энн пожимает мне локоть:

— Ты выглядишь прекрасно!

— Спасибо, — отвечаю я с благодарностью.

Едва я устроилась в «Шик», Байрон внушил мне, что я одевалась на собеседования совсем неправильно. «Ты как будто слишком стараешься — этого не нужно! — учил меня он. — А надо просто выглядеть хорошо! Неформально, но хорошо». Я так и не поняла, что он этим хочет сказать, и просто начала ходить в черном, как сейчас. Правда, сегодня Пикси настояла, чтобы я добавила пояс из бисера: мол, «индейцы любят яркое».

— Хорошо, пошли.

Почти все собеседования проводятся с фотографом, или с представителями рекламного агентства, или с ассистентом дизайнера. Даже если все проходит удачно, тебя представят максимум двоим-троим людям. Но участие в рекламной кампании — совсем другое. Я понимаю это, когда Энн открывает последние двери и заходит в небольшой конференц-зал, где за овальным стеклянным столиком сидит как минимум девять человек.

Я иду за ней по пятам. Во всю стену висит огромная доска с фотографиями индейцев в боевой раскраске, лоскутками ковров навахо и перьями. Несмотря на огромные окна, откуда открывается впечатляющий вид на центр города, зал кажется каким-то тесным.

Энн откашливается.

— Это Эмили Вудс, начинающая модель из нового агентства «Шик». Мы рассматриваем ее кандидатуру для серии чероки.

— Здравствуйте!

— Добрый день.

Отовсюду улыбки, включая Тома, которого я узнаю из недавней публикации в «Вог» по фирменной ковбойской шляпе. Хотя он и скрестил руки, выглядит Том довольно дружелюбно — как улыбающееся костлявое пугало.

— Присаживайтесь.

Я сажусь рядом с Энн и продолжаю осматриваться. Рядом с Энн сидит мужчина в свитере в черно-белую клеточку — вероятно, сотрудник рекламного агентства, как и две женщины рядом с ним. За ними женщина и мужчина в шерстяной одежде теплых землистых тонов, а потом женщина в черном дениме — два представителя «Франклин Парклин» и одна — «Франклин Парклин спорт». Дальше — Том, перед доской — женщина в больших красных очках, за ней — девушка, скорее всего, ее ассистентка, потом несколько пустых стульев и я. На столе много кофейных чашек из белого фарфора. Точно посередине блюдо с десертом, почти пустое, если не считать нескольких крошек от шоколадного печенья, двух тарталеток с киви и одной клубничины в шоколаде.

Энн поворачивается к трио из «Франклин Парклин».

— Что интересно, в жилах Эмили течет кровь чероки!

О боже… Присутствующие зашевелились, и мне кажется, что задрожали стены. Сердце бешено стучит.

— Индианка! — ахает Землистый.

— Поразительно! — охает Землистая.

Черная Джинса громко хлопает себя по груди:

— Простите!

Простите?

— От имени моих европейских предков я хочу извиниться перед вами, — говорит она. И ее глаза наполняются настоящими слезами.

Я глубоко вдыхаю. Все, приехали.

— От имени своих предков я принимаю извинение.

Черная Джинса снова хлопает себя по груди.

— Спасибо!

— Как вы ухитрились найти ее? — поражается Землистая.

Энн сияюще улыбается мне.

— Удача!

— Вы чероки на сколько процентов? — спрашивает Красные Очки.

— На четверть.

— На четверть индианка, боже!

— Это просто чудо!

— Я чувствую дух индейских предков!

— По линии отца или матери? — уточняет Красные Очки.

Я тренировала все ответы в метро.

— Матери. Ее отец был чероки.

— У Эмили есть и другое имя, — говорит Энн. Она улыбается не просто тепло, а чуть ли не с материнской гордостью. — Падающая Вода.

— Как прелестно!

— Как живописно!

— Я вижу ее на берегу Колорадо!

Может, лучше на берегу какой-нибудь мексиканской реки?

— Падающая Вода — разве это не название дома Фрэнка Ллойда Райта[49]? — спрашивает Красные Очки.

— О, точно!

— О, идеально!

— Еще одна американская икона!

— Откуда вы родом? — спрашивает Красные Очки.

Или я слишком нервничаю, или на меня так действует отражение города в ее очках, но готова поклясться: она настроена недружелюбно.

— Из Оклахомы. Мы переехали в Висконсин, когда мне было пять лет, из-за работы отца, — отвечаю я.

— Висконсин? Совсем как Райт!

— Может, ее предки были с ним знакомы!

— Может, ее предки его вдохновляли! Скажите нам, Падающая Вода, — кричит Черная Джинса, — он как-то связан с вашей семьей?

— Моя мама выросла возле Талисина[50], — признаюсь я.

— Значит, наверняка!

— Конечно!

Черная Джинса начинает бормотать, что в моем лице отражается американская прерия, и я прячу усмешку. Не умею врать, да? Теперь я не только чероки, но еще и связана с одним из самых знаменитых американских архитекторов, и все проглотили мое вранье как печенье с тарелочки!

Почти все.

— Скажите нам, Падающая Вода… — Красные Очки отодвигает свой стул и медленно подходит к кофейнику на буфете. — Как ты можешь жить в Висконсине, если ты УГВИЮ УВЕТСИАТИ?

Чего?

— Простите?

Красные Очки осторожно дует на свеженалитую чашку кофе и делает маленький глоток.

— Может, я неправильно произношу? У-ГВИ-Ю У-ВЕТ-СИ-А-ТИ.

Произнесла она медленно, но понятнее мне точно не стало. У меня защипало ладони, глаза невольно забегали.

Том вонзает нож в тарталетку с киви.

— На доске написано, — говорит он, перемещая тарталетку себе на блюдце.

Правда? Слава богу. Я шарю глазами по густо усеянной разными предметами доске в поисках слов… слов. Где они? Проходят секунды. Я ощущаю на себе взгляд девяти пар глаз. Стоп… Что там между краем пейзажа Адамса Анселя[51] и перьями из петушиного хвоста?

Я вижу надпись на совершенно неизвестном языке.

— Что за фигня? — бормочет Шахматный Свитер.

Энн наклоняется к его уху и шепчет. Не очень тихо.

— По-моему, Гвен сказала, это ее имя: принцесса Падающая Вода.

Да!

— Ну, мы с семьей часто ездим в Оклахому, но в наши дни роль принцессы племени церемониальная: ну, там, корзины плести, ходить на парады и тому подобное, — говорю я, надеясь, что мой небрежный тон показывает, как мне надоело ездить на платформах для парадов.

— Как принцесса Ди! — восхищается Черная Джинса.

— Да, точно.

Том проглатывает остатки тарталетки, запивает кофе и говорит:

— Эмили, мы снимаем нашу кампанию в январе. Тебе это подходит?

— Да. Я так и планирую. То есть надеюсь! — щебечу я.

Все снова улыбаются.

— Надеюсь, нам удастся ее заказать!

— Невероятно!

— Обязательно надо!

Красные Очки поднимает руку.

— Почему вас зовут не Мужеубийца?

Я издаю тихий смущенный смешок.

Она ждет.

— Э-э, спасибо за комплимент, — помолчав, говорю я.

Она отмахивается:

— Я к тому, что разве вас не должны звать Мужеубийца, как Вилму Мужеубийцу, нынешнего вождя чероки? Если, конечно, под титулом «принцесса» вы понимаете то, что вы из рода вождей, а не «мисс чероки», как чероки называют церемониальную роль, описанную вами?

У меня в голове стало пусто-пусто.

Красные Очки помешивает свой кофе.

— А я-то, глупая, вчера говорила с Вилмой. Которая слыхом не слыхивала о принцессе Падающая Вода.

Теплая, доброжелательная атмосфера в зале индевеет. Девять пар глаз переглядываются. Нет, восемь. Красные Очки буравит взглядом меня.

Первой заговаривает Энн. Она, сморщившись, поворачивает лицо ко мне.

— Эмили, ты ведь чероки? Скажи нам, что хотя бы это правда.

Красные Очки выжидающе смотрит на меня.

— …Ну?

— Нет… вообще-то… я просто… я просто Эмили. Эмили Вудс.

Том разражается хохотом и хлопает. На секунду мне кажется, что еще не все потеряно.

— Значит, ты нас обманула, — тихо говорит Энн.

Я смотрю на стол.

— Ясно! — отрезает Красные Очки. — Спасибо, Эмили. Можете идти.

Я еще сижу, боюсь не удержаться на ногах. Энн с оглушительным щелчком открывает папку.

Колесики моего стула жужжат по ковру. Я скриплю стулом и встаю.

— До свидания.

В ответ молчание. Я как можно тише закрываю за собой дверь.

Период «чтения»: официальный перерыв между занятиями и сессией. Увидев «чтение» в расписании в первый раз, я мечтательно улыбнулась и представила себе студентов, которые, удобно устроившись в кожаных креслах, медленно переворачивают страницы великих классиков перед огнем, потрескивающим в камине, а снаружи окна тихо заметает снег.

В Батлеровской библиотеке нет каминов, они пожароопасны. Снег есть — внутри, потому что все окна распахнуты так широко, как только позволяют металлические косяки: так студенты пытаются опустить температуру в читальном зале ниже внутриутробной жидкости. Кресла тоже есть, но окружены книгами, конспектами и маркерами, как место преступления — полицейской лентой. Хотите честно? «Чтение» — это просто длиннющая зубрежка.

— Уф-ф-ф! — пыхчу я, честно выполнив норму: просмотрела больше двухсот страниц «Королевы фей» Спенсера. Занятие, для меня сравнимое с восковой эпиляцией в зоне бикини на доске, утыканной острыми гвоздями.

Кстати, об острых предметах: Джордан барабанит своими алыми когтями по открытой странице.

— Послушай меня, милочка! Тебе надо поменять специальность. Мы на экономике таких книжек не читаем.