Робин Хейзелвуд - Студентка с обложки

— Здравствуйте!

Моя спортивная сумка громко шлепается на каменный пол.

— Эй!.. Есть кто дома?

Согласно инструкциям, я прибыла в дом 55 по улице Саут-Клэпхем-Коммон. Снаружи дом выглядел элегантным городским особняком, но внутри оказался самой что ни на есть типичной общагой. На крючке висит байка Майамского университета. На перилах сушится ярко-розовое пляжное полотенце. Поверх ряда практичной английской обуви — три пары роликовых коньков.

По лестнице спускается высокий мужчина с седоватой шевелюрой.

— Наконец-то брюнетка! — восклицает он.

— Рада сделать вашу жизнь ярче, — говорю я… Кому? Видалу Сассуну?

— Эдвард Джонс, — улыбается он и протягивает руку.

— Эмили Вудс.

У меня еще никогда не было квартирного хозяина. Я ожидала увидеть мистера Роупера из сериала «Трое сверху». Хотя Эдвард почти того же возраста, во время обхода дома обнаруживается, что он гораздо дружелюбнее и вообще ведет себя гораздо приличнее. Дом тоже симпатичный, даже очень: сочетание белых диванов в чехлах с эбеновой колониальной мебелью. Куда элегантнее, чем сулила прихожая, и гораздо лучше, чем обещанное Байроном (мол, моделей селят в настоящих трущобах). А мне, похоже, повезло.

— Это что? — спрашиваю я, указывая на гигантское сооружение у кухни, которое подозрительно напоминает телефон на последнем месяце беременности.

Эдвард кривится.

— Таксофон. После того как уехали прошлые девушки, мне пришлось оплачивать три страницы разговоров с Испанией. На две сотни фунтов.

Я присвистываю.

— Вот именно. Правда, этот новый ужасно неудобный. Знаешь что? Будешь вести себя хорошо — дам тебе пользоваться своим, — говорит Эдвард и подмигивает.

Я широко улыбаюсь.

— Спасибо!

Тур по дому включает холодильник — на полке моделей пусто, если не считать полутора бутылок шампанского и нескольких коробок какого-то английского варианта «Капитана Кранча», — и завершается в заднем холле. Эдвард открывает дверь, за которой обнаруживаются запущенный газон и две блондинки в шезлонгах.

— Эмили Вудс, познакомься с Вивьен Дю Шамп и Рут Фут.

Заслышав голос Эдварда, парочка подает слабые признаки жизни, как ящерицы, которым тучка перекрыла солнце.

— М-м-м-н-н, — мычит платиновая блондинка, лежа на животе.

Золотистая блондинка поднимает козырек и меряет меня взглядом.

— Рут, вот Эмили, она из…

— Америки, — объявляю я.

Эдвард со смешком отвечает:

— Да, милая, они тоже. Из какого штата?

Американки?! A-а. Почему-то — теперь совершенно неясно, почему, — мне казалось, что этим летом я буду в Лондоне единственной моделью из Америки. А значит, экзотичной и популярной. Я воображала себе, как прихожу на собеседование в наряде, слегка отдающем патриотизмом, — «Хэлстон» или «Боб Маки», — и меня сразу же узнают. С криками «США! США!» все кидаются ко мне, сопя носами и пытаясь уловить бодрящий аромат настоящего кофе. Если мне уж суждено делить кров с двумя блондинками, почему им было не оказаться шведками… Некрасивыми шведками?

— Висконсин, — бормочу я. — Привет.

— Привет.

Рут бросает сигарету на землю и поправляет чашечку бикини: самого что ни на есть бикинистого бикини — крошечного, тесного, желтого в горошек.

Эдвард напрягается.

— Рут, разве я не просил тебя пользоваться пепельницей?

— Ой, пра-а-асти, Эдвард, забыла! — Она эффектно надувает губки. — Пойду возьму.

— Ладно, дорогая, — смягчается Эдвард, — только в следующий раз не забудь, ладно? Итак, на чем я остановился? Наша мисс Фут из Скрэнтона, Пенсильвания, а мисс Дю Шамп…

— Уф-ф-ф!

Вивьен встает на четвереньки и перекатывается с живота на спину. Ее лифчик тянется следом, словно тоже обессилел от этой полуденной сиесты.

— Мисс Дю Шамп… Э-э, она… Она из…

— Оцеола, Флорида.

Вивьен протягивает жирно намазанную маслом руку к пачке «Мальборо лайтс», и ее лифчик соскальзывает наземь.

Я кошусь на Эдварда: тот покраснел, как вареная свекла.

— Что ж, уверен, вам есть о чем друг с другом поговорить, так что я вас оставлю, знакомьтесь! — бросает он.

Дверь закрывается с громким стуком. Вивьен провожает хозяина пристальным взглядом.

— Такой, блин, размазня!

Эдвард ошибается: мне совершенно нечего сказать Скрэнтону или Оцеоле. Хотя…

— Можно стрельнуть сигарету?

Рут резко протягивает мне пачку. Вивьен бросает тяжелую зажигалку «под золото». Несколько секунд мы молча дымим, изучающе глядя друг на друга. Со своими румяными щечками, веснушчатым носиком и пшеничными ресничками Рут похожа на куклу, только посексуальнее. Вивьен выглядит опытнее — гораздо опытнее. Ее волосы спадают темно-золотистыми кольцами, глаза скрываются за огромными очками в черепаховой оправе. Трусики ее бикини чисто черного цвета, как и соломенная шляпа, которую она осторожно располагает на голове с помощью тщательно отполированных ногтей. Вероника Лейк[67], голливудская старлетка.

— Рут, ты горишь! — замечает Вивьен.

Рут ахает и начинает мазаться кремом от загара с фактором 4. Вивьен поворачивается ко мне.

— Ты сюда надолго?

— Думаю, до августа.

— В августе застой, — ворчит она. — И сейчас застой.

— Я тут три недели, а поработала всего два раза, — тихо говорит Рут.

Вивьен кивает.

— Да, Рут совсем мало работает.

— Плохо дело.

— И я не одна такая, — снова вставляет Рут. Она уже намазалась и сердито теребит бантик на трусах от бикини. — Многие девушки сидят без работы.

— Это верно, — говорит Вивьен.

Прелестно. Буду толстой и безработной.

— Я вот, правда, много работаю, — продолжает Вивьен. — У меня куча всяких классных заказов.

— Здорово.

— Да, Лондон для меня — то, что надо.

— Угу.

Вивьен высовывает кончик языка, обнаруживает на губах крупинку табака и смахивает ее указательным пальцем.

— Любишь вечеринки?

— Э-э, да, — отвечаю я. — Конечно.

— Где?

— Ты про здесь?

— Ну да, — говорит она.

Тьфу.

— Я тут в первый раз.

Вивьен скрещивает ноги, потом снова кладет их ровно.

— A-а… Ну. А где ты была — в Токио?

— Не-а.

— В Париже?

— Нет.

— В Милане?

— Не-а.

— Ты никогда не была в Милане? — повторяет она. Конечно, я просто не расслышала вопроса.

— Нет. — Я смотрю на свои замшевые кроссовки. Они не такие уж старые, но на ярком солнце выглядят неряшливыми, даже потертыми. — Я учусь.

— Учишься? — Ее лоб пересекает складка. — Где?

— В универе.

— Понятно… В каком?

— В Колумбийском.

Вивьен приоткрывает рот, словно я мимоходом заявила: мол, летала на Венеру или на Марс. Я прячу усмешку. Наконец я ее сделала!

— Универы для тупых, — говорит она.

A-а. Ну да, конечно.

— То есть не пойми меня неправильно. Я училась пару лет назад, было здорово и все такое, но потом меня нашли и… — Она обнимает руками шляпу. — Теперь я даже не могу себе представить, что туда вернусь, понимаешь? Жизнь гораздо интереснее, чем учеба.

— Ага, — говорю я.

Крыса.

В моей комнате прямо на пол без всяких церемоний бросили матрас. Я ложусь. В университетском общежитии стены моей комнаты давно обклеены всякими меню и компрометирующими фотографиями. По сравнению с ней этот чердак кажется еще более пустым.

— Не буду скучать! Не буду скучать! — шепчу я, пока глаза не устают и не закрываются. Когда я просыпаюсь, вокруг темно. За дверью странные звуки. Я выхожу за порог.

— Что с тобой?

Вивьен резко оборачивается и смотрит на меня злыми глазами-щелочками не шире щели в двери. Я уже и так поняла, что с ней все в порядке, что она так и хотела, что я влезла не в свое дело.

— Идиотка! — шипит она.

Дверь туалета со стуком закрывается.

Я залезаю под одеяло, смотрю на тоненькую трещинку на потолке и слышу приглушенные звуки рвоты.

На следующее утро у меня и Вивьен общая цель: делать вид, что ничего не произошло. Я ухитряюсь сохранить невозмутимость даже при виде горы бекона, яиц и намазанных маслом тостов на ее тарелке. В девять утра мы едем на метро в Южный Кенсингтон, на Бонд-стрит, в офис «Дебюта», нашего лондонского агентства. Девушки отправляются на кастинг, а я — на встречу с исландкой Сигги, вице-президентом «Дебюта» и женой владельца.

«Самая главная ВИП-персона — это она, — предупредил меня Байрон до отъезда. — Обязательно заручись ее поддержкой».

Во время вчерашнего осмотра я не могла не заметить, что мои соседки гораздо больше напоминают Твигги, а не Ферджи. Я уверена, это не норма, а отклонение, но все-таки для уверенности надела огромный черный свитер и черные леггинсы. Проблема в том, что на улице «жарко не по сезону», как выразился Эдвард, и к тому времени, как мы поднялись на второй этаж приземистого серого здания без особых примет, я покрылась капельками пота.

— Вот и «Дебют», — говорит Рут.

Я промокаю лоб рукавом и осматриваюсь. Агентство располагается в одном длинном помещении. По контрасту с высокими окнами, узорной лепкой и двумя мраморными каминами яркая пластмассовая мебель выглядит временной и хлипкой, словно ее склеил из картона гигантский малыш.

— А которая из них Сигги? — спрашиваю я. Шепотом — чуть громче, и все развалится.

Рут разворачивает меня в сторону маленького офиса в самом углу. За стеклянной стеной в клубе дыма кто-то ожесточенно жестикулирует.

— Она вон там, — говорит Рут и стискивает мне руку. — Удачи!

— Спасибо!

Вивьен кривится.

— Не потей.

Я подумываю, не ответить ли ей что-нибудь вроде: «Главное, чтоб не тошнило», но самой же потом придется общаться с ней! Я молча подхожу к офису, стучу в стеклянную дверь и говорю:

— Сигги?

Из табачных миазмов вырывается рука и жестом приглашает меня войти.

Как только Байрон назвал мне имя Сигги, я почему-то представила себе Снагги, медвежонка из рекламы кондиционера для полотенец. И этот медвежонок будет заниматься моей карьерой в Лондоне, то есть твердить: «Выберите Эмили!», зловеще моргая голубыми глазенками. Когда дым рассеивается и воздух становится прозрачнее, я вижу, что Сигги похожа на Снагги разве что цветом глаз, а так она маленькая, сухощавая, с волосами, торчащими пучками в разные стороны, и встрепанным видом человека, у которого хобби — играть с электрическими розетками.

— Садись! — говорит Сигги одними губами. Она на громкой связи. — Si, Джанни, si! — восклицает она и выпаливает совершенно непонятную мне тираду по-итальянски. — Лотта! — Она наклоняется к микрофону, словно в танце, — Лотта! — и отпрыгивает от стола, включая вилку чайника в розетку. — Presto! — насыпает в чашку «Нескафе» и сахар, — Лотта! — заливает кипятком, — «Вог»! — перемешивает и выпивает, так и не выпустив из руки сигарету.

Я смотрю сквозь стеклянную стену. Комната заполняется девушками, пришедшими на кастинг. Несколько (все — небывалой красоты) прохаживаются по офису и болтают.

— Чао! — Сигги выключается и вылетает из кресла, словно ее катапультировали. — Пора зажигать звезды. Эмили! Добро пожаловать!

Я улыбаюсь: зажигать звезды. Моя очередь! Мы целуемся, а потом я сажусь на свой стул и жду вдохновляющей речи нового агента. Как показывает опыт, в отличие от самого поиска агентства, это даже приятно — да что там, праздник любви! Короче говоря, я жду продолжения трогательной речи Байрона, озаглавленной «Славься, Британия!», которая должна начаться со слов Сигги о том, как они рады, что я приехала в Лондон.

— Байрон звонил мне на прошлой неделе и сказал, что ты приедешь, — говорит Сигги.

…Какое я замечательное добавление к их коллекции талантов…

— И я сказала: «Байрон! Этим летом у нас уже и так куча девушек!»

…Какая я уникальная…

— И особенно много американок.

…Как им не терпится помочь мне сделать карьеру…

— Но, скажем так, мы кое-что ему должны. В конце концов, ведь это он прислал нам Сюзи Бик.

Сюзи Бик?..

— А с калифорнийкой все равно ничего не получается.

С калифорнийкой?..

— И мы решили втиснуть еще одну.

Еще одну?..

— То есть…

Меня.

— Тебя.

Прелестно.

— Так что… — Сигги подскакивает. — Как это говорится? Яблоку негде упасть? Очень смешно, потому что…

И Сигги просто-напросто исчезает, выбегает из кабинета и пределов досягаемости. Я вижу сквозь стекло, как она обегает девушек, как эльф. «Яблоку негде упасть?» О чем она толкует? Господи…