Робин Хейзелвуд - Студентка с обложки

— Я подумаю.

Ночью, лежа у себя в комнате, я действительно думаю. Год назад в «Милуоки джорнал» на первой странице раздела «Стиль» напечатали статью под заголовком «Выпускница балзамской школы — студентка-модель». В нескольких столбцах с продолжением на странице 14 высказывались ТАМИ! и другие: мол, они «даже не сомневались», что я добьюсь успеха. Без Конрада тоже не обошлось: он назвал меня «классической красавицей» с «безупречной кожей» и «чертами лица, словно выточенными скульптором».

Наши двери буквально не закрывались, автоответчик еле успевал принимать звонки. Знакомые из Балзама бросали мне веселые фразочки вроде: «Не забывай старых друзей, Эм!» или «Автограф, пожалуйста!»

А если я сейчас вернусь домой, что они напишут? «Студентка-модель переросла конкуренцию»? «Незвездный час «королевы молока»? «Аппетит — враг карьеры»?

Самое ужасное, что никакого заголовка не будет. Если я приеду домой, то стану всего лишь девушкой, которая проводит лето у озера, а в этом нет ничего интересного.

Я хочу быть такой, как все, только лучше других.

На улице темно, но светит круглая и тяжелая луна. Еще не полнолуние, однако мне хватит, чтобы исполнить задуманное. Это долго, только я не спешу. Мне не нужна спешка. Мне нужен идеал.

Я смотрю на Синди и Татьяну, Кэрри и Элль, Клаудию, Эшли и Рейчел. Они все со мной: моя поддержка, моя компания.

Как там говорит мама? «Делай, но делай, как следует»? Что ж, девушки, скоро я буду среди вас! Вот увидите!

Каждое утро Сэм дает мне список собеседований. Я очень быстро обнаруживаю, что Лондон — очень, очень большой город. Хотя за моим расписанием должна следить сама Сигги, мои встречи располагаются во времени и пространстве совершенно беспорядочно. В десять утра я встречаюсь с фотографом в Сохо, а в 10.30 должна быть в студии в Кемдене, куда надо ехать на метро с пересадкой, а потом еще полмили пройти пешком. Очень удобно: если учесть, что следующая встреча на другом конце города в 11.15 на Оксфорд-стрит (в квартале оттуда, где я начинала).

Но я решила, что обязательно добьюсь в Лондоне успеха, и лихорадочно бросаюсь на каждое задание. Сохо — Кемден — Сохо? Нет проблем, Сэм, эти ботинки просто созданы для пеших прогулок. Ноттинг-Хилл — Кенсингтон — Мейда-Вейл — Сохо — Сити — Кенсингтон? Ничего, Сэм, вода у меня с собой. Сити — Ковент-Гарден — Сити — Кенсингтон — Сити? Не вопрос, Сэм, я знаю, где все общественные туалеты. Найтсбридж — Марилебон — Южный Кенсингтон — Кемден — Челси — Айлингтон? Я бывалая, Сэм. Я эти улицы знаю, как свои пять пальцев! Кентиш-Таун — Клеркенвелл — Ковент-Гарден — Пимлико — Сент-Джеймс? Я секретный агент, Сэм, хитропопая американская модель на операции «Журнальная вырезка»! Сохо — Ламбет — Найтсбридж — Воксхолл — Сохо — Айлингтон — Сохо — Ламбет — Сохо? Что-что ты говоришь, Сэм? Лондон зовет?.. Я справлюсь, Сэм, я справлюсь! Я самая ловкая! Я лучшая! А теперь назови меня агентом «ноль-ноль толстая задница», и ВСЕ СНАЧАЛА!

Две недели в таком духе — и ни одного заказа. Ни одного. (Меня, правда, взял на съемку униформы медсестер один фотограф в Марилебоне, но работа сорвалась. Я плакала). У меня на ногах появились мозоли везде, где они обычно бывают, и в нескольких необычных местах (как вам между безымянным и мизинцем?). Когда я сморкаюсь, сопли у меня серовато-черные. Если говорить о плюсах, я сбросила три фунта благодаря тому, что овладела умением моделей одновременно идти, курить и игнорировать резь в желудке.

— Мне кажется, меня гоняют просто так, — ворчу я однажды вечером, завершив очередной день пробежкой вокруг нашей улицы. — В буквальном смысле слова.

Вивьен перестает красить ногти и машет кисточкой от лака в воздухе.

— Возможно.

Я замираю.

— Что «возможно»?

— Я о таком слышала, — говорит она.

— О чем слышала?

Моя соседка не спеша проводит пальцем по ногтю большого пальца ноги. В ожидании какого-нибудь вразумительного ответа я залпом пью воду. Через дно стакана Вивьен похожа на картину в стиле Ренуара «Девушка с педикюром».

— Они уже гоняли девушек — некоторых, — наконец говорит она.

Стоп…

— Что?!

— Ну, как… — Она описывает ногой круг в воздухе — то ли экспансивный жест, то ли сушит лак. — Посылают их к левым клиентам, безработным фотографам и всякое такое.

Я вспоминаю седого фотографа, с которым встречалась сегодня в Кентиштауне. На его фотографиях лежал такой толстый слой пыли, что я приняла его за «эффект размытости».

— Да какой же в этом смысл?

— А что, разве не очевидно? Избавиться от них.

Избавиться?!

— Н-но почему нельзя сразу сказать им, чтобы уезжали?

Вивьен смотрит на меня так, словно я из Милуоки.

— Ну, это ведь было бы неловко, правда? Представь, что «Дебют» звонит твоему нью-йоркскому агенту и говорит: «Э-э, знаешь, мы думаем, что девушка, которую ты нам прислал…»

— Отстой, — вяло заканчиваю я.

— Отстой, — соглашается она. — Нет смысла их злить, ведь следующая девушка, которую они пришлют, может оказаться настоящей звездой. — Она указывает на себя пальцами: как moi.

Я ударяю кулаком по диванной подушке.

Некоторые модельные агентства, например, «Элит», создают собственную сеть по всему миру. Большинство же заключает неформальные альянсы, которые действуют по бартерной схеме: вы посылаете несколько девушек нам, мы — вам. Расходы оплачивают сами модели: билеты на самолет, жилье, портфолио, печать фотографий, международные телефонные переговоры, даже ксерокс (агентство даст тебе аванс, но не более того), так что агентства почти ничем не рискуют. Все это я знала, но… Заставлять меня бегать просто так?.. Чтобы избавиться?

— Но это же ужасно! — возмущаюсь я.

Я еще не заработала на билет в одну сторону, а что они вытворяют?

— Сочувствую, — говорит Вивьен, хотя по ее виду не скажешь. — Вот так оно.

* * *

Всю ночь я плохо сплю и много курю, а рано утром направляюсь прямо в офис к Сигги.

Глава «Дебюта», конечно, сидит на телефоне и чирикает на каком-то неизвестном мне языке. Я сажусь на стул перед ней и принимаю позу, говорящую: «Не трахайте мне мозги».

Сигги кладет трубку.

— Ты как-то раздражена.

Раздражена?!

— Я не «раздражена», я зла как черт, потому что все мои собеседования — сплошное дерьмо!

Сигги откидывается назад. Волосы у нее торчат еще больше обычного, словно она, как летучая мышь, спала в какой-то пещере вниз головой.

— Ты хочешь сказать, что больше не будешь ходить на собеседования?

Моргает.

— Нет, я…

— Эмили, ты ведь должна ходить на встречи, чтобы получить заказ.

— Я понимаю, просто…

— Вы, американцы, не любите работать ногами, — говорит она, бросая восхищенный взгляд на собственные нижние конечности. — Вы все немножко ленивые. Вас портит телевизор, я так думаю. Или неправильное питание.

Кого она обвиняет в лени, меня или всю мою страну?

— Лично я не ленивая, Сигги. Я просто хочу работать, — заявляю я. — Прошло уже две недели, а я не заработала ни цента.

Моргает.

— Здесь пенсы, Эмили. Не центы, а пенсы. Ты теперь в Англии, и твоя карьера пойдет в гору не сразу.

— У меня всего пара месяцев!

— Вот именно. Вы, американцы, — снова заводит она волынку, — не любите тратить время.

И чем это, интересно, плохо? Теперь я раздражена: в разговоре зазвучали геополитические обертоны, которых я не ожидала. Я бы хотела в ответ сказать что-нибудь обидное про Исландию, хотя, если честно, не знаю об этой стране ничего (видимо, потому что я американка).

— Нет, мы не такие, Сигги…

— Снагги, — поправляет она.

— Послушай, Снагги. Я знаю только одно: ты назначаешь мне отстойные собеседования. Заставляешь бегать впустую, и мне это надоело до чертиков!

— A-а… Вот в чем дело. — Сигги крутится на стуле, наполняет чайник и снова поворачивается ко мне. — Ну, к настоящим собеседованиям ты была еще не готова. — Моргает. — Ты была толстая: тридцать семь дюймов, если помнишь. Хотя, надо признать, сейчас ты выглядишь чуть лучше.

Идут секунды. В воздух поднимается струя пара. Чайник громко щелкает.

— Диета от Снагги! — хихикает она. — Диета от Снагги!

— «Диета от Снагги»! Ты представляешь? Сказать такое: «Диета от Снагги»!.. Кейт!

Глаза Кейт остаются плотно закрытыми: Вайолет, визажистка, растушевывает ее черные тени. Я только что прибежала к подруге в съемочный микроавтобус, который стоит (со специального разрешения) прямо напротив Британского музея. Как только закончится ее шестистраничная фотосессия для «Харперс & Куин», мы хотим пойти за покупками в «Кемден-маркет».

— Нет, не представляю. — Кейт, не открывая глаз, махает в сторону музея. — Ты там уже была? Замечательная коллекция.

— Нет еще… Так что скажешь насчет прозвища? Тебя когда-нибудь заставляли называть человека его прозвищем?.. Кейт?.. Ну, скажи, заставляли?

— Нет. Тебе действительно стоит туда сходить, — говорит она. — Хоть сейчас забеги, пока у меня съемки. Времени будет мало, конечно, но хватит для затравки. В этом музее роскошное собрание египетских произведений искусства, скульптуры из Парфенона…

— Как-нибудь в другой раз, — отмахиваюсь я. И вообще, египетское искусство есть у нас в «Метрополитене», а парфенонский мрамор я видела на слайдах на семинаре по истории искусств. — Разве это не лишает прозвище всякого смысла? Если заставляешь кого-то так себя называть?

— Ну да, — соглашается Кейт, хотя с меньшим жаром, чем мне бы хотелось.

Вайолет оборачивается.

— Эмили, ты не могла бы чуточку отойти? Ты загораживаешь свет.

Я сдвигаюсь на два шага вправо, не совсем понимая, почему Вайолет так суетится, если фотографии черно-белые. А ее «Нескафе»? Да кто вообще его пьет? Он же отвратный!

— Эмили…

Кейт встает и поправляет комбинезончик «Кэтрин Хэмнетт» из черного бархата. Ее огненно-рыжие волосы слегка начесаны, полные губы покрыты нейтральным блеском, глаза обведены черным — самый модный стиль на осень 1989 года, и ей он идет. Невероятно идет.

Кейт вздыхает.

— Мне просто очень не нравится видеть тебя такой расстроенной, вот и все. Ты принимаешь разговор с Сигги слишком близко к сердцу.

— Как же иначе? Разговор же про меня!

— Про тебя и не про тебя, понимаешь?

Теперь вздыхаю я. Почему эти британцы заканчивают каждую фразу вопросом?

Гай, стилист, помогает Кейт надеть «зебровые» полусапожки и застегивает молнии.

— Ой, какие высоченные!

Кейт семенит по кругу и рассматривает сапожки в зеркало. Сюжет съемок — «животные» узоры, и она знает, что сапожки будут в центре внимания, как и пояс, который Гай выбирает из пары дюжин. Все это прислали в журнал дизайнеры в надежде увидеть их на страницах «Харперс & Куин». А после работы их носят редакторы.

— Так, «конский хвост» мне нравится. Возьмем тоже зебру, чтобы не получилась лихорадка в джунглях. Или этот… Или этот, — говорит Гай, вытаскивая из стопки два пояса.

Кейт не колеблется.

— У этого пряжка красивее.

— Согласен, зато этот от Харви Николса, — говорит Гай, проверив этикетки. — Редактор настаивает, чтобы я взял именно этот. Так тому и быть.

— Ах, власть рекламодателей… — бормочет Кейт и смотрит на полусапожки. — А знаешь, я начинаю к ним привыкать. Может, есть шанс купить их выгодно?

— Сомневаюсь, — качает головой Гай. — Они слишком новые. Слишком актуальные. Хотя, возможно, мне удастся их убедить, если ты готова заплатить розничную цену.

— Которая составляет?..

— Двести семьдесят пять фунтов.

— Двести семьдесят пять фунтов? — ахает Кейт. — Козлы! Кто их вообще делает?

— Мано…

— Ну, хватит про сапоги! — сердито обрываю я. Мы отвлеклись от темы — от вашей покорной слуги. И вообще, какая женщина согласится платить столько за дополнительное мучение? — Кейт, что ты имела в виду? «Про меня и не про меня»?

Кейт вздыхает.

— Я хочу сказать, эта работа связана только с твоим лицом и телом, Эмили, а не с душой.

Я закатываю глаза.

— Кейт, если ты собираешься говорить о Будде, я пошла!

Вообще-то, уходит Кейт. Ассистент фотографа ведет ее вниз по лестнице к музейной площади — фон, на котором есть только солнечный свет и каменное здание музея (а значит, идеальный выбор для осеннего сюжета, который снимают в разгаре лета). Зачем женщине рыскать вокруг культурного заведения в узком комбинезоне и полусапожках на стилетах — этот вопрос никого не волнует. А меньше всего — толпу туристов, которые во всех подробностях снимают, как Гай располагает выбранный пояс на несуществующих бедрах Кейт. Вайолет наносит последние и самые последние штрихи, фотограф осматривает композицию.