Робин Хейзелвуд - Студентка с обложки

И вдруг Келли взвизгивает:

— Фу!!!

Мы смотрим, куда указывает ее палец. На балконе дома напротив стоит мужчина. Голый. И мастурбирует. Он видит, как мы кривимся, счастливо улыбается и кончает.

Джордан сует деньги в окошко.

— Это ж надо, билет в кино уже стоит семь долларов! — ворчит она.

— Разбой средь бела дня.

После этого съемки закончились. Я соскребла с лица грим, завязала волосы в хвост и убежала из номера.

Джордан берет сдачу и кладет ее в кошелек ядовитого оранжевого цвета, в тон ее гардеробу. «Такой труднее украсть», — всегда говорит она. «Потому что никто не позарится», — отвечаю я.

В лифте Уэйд спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить.

— Я несовершеннолетняя, — бросаю я, отворачиваюсь и ухожу вниз по Двадцать третьей, перекинув через плечо рюкзак. Обычная студентка, собравшаяся в кино.

Пока мы ждем газировку и попкорн, Джордан, с которой мы живем этим летом, рассказывает мне о работе. Хотя от карьеры в политике она не отказывается, в этот раз Джордан выбрала практику на торговом этаже. «Идеальная работа для настоящих леди вроде меня», — говорит она. Конечно, то, что Бен на лето остался здесь и проходит практику в Международном комитете спасения, тоже плюс.

— …нет, ты представляешь?

— Нет, — неуверенно отвечаю я.

Я прибежала к кинотеатру на несколько минут раньше и решила воспользоваться таксофоном на углу. «Отлично, — заявила Джастина, когда я рассказала ей обо всем, что случилось. — Значит, у тебя наконец получилось что-то сексуальное».

Мы входим в кинотеатр. Обычно мы долго спорим о том, куда садиться — Джордан нравится впереди, мне посередине, — но сегодня я говорю: «Где угодно» — и плюхаюсь на первое же предложенное место.

— От Пикси ничего? — спрашивает Джордан.

Пикси до августа учится в Венском университете на курсах искусства и немецкого языка.

— Нет… А тебе?

— Нет. Знаешь, для такой болтушки она ужасно редко пишет.

— Ага…

Джордан пододвигает ко мне попкорн.

— Что с тобой такое?

Я отстраняю кулек с попкорном.

— Ничего. Тяжелый день.

— Что делала?

— А, снималась в занюханном гостиничном номере в одном жемчужном ожерелье без одежды, в то время как на балконе напротив кто-то мастурбировал… А ты?

Во время моей тирады Джордан сначала широко раскрывает глаза, потом сощуривает, прикрывает рукой рот и старается не засмеяться. Она ищет, как бы подвести всему этому итог.

— Знаю, знаю: ты очень не любишь такие гадости.

Но дело не в этом.

— Нет, погоди… Ты что, серьезно была голая?

— Да, но ничего не было видно.

— Правда? — с сомнением протянула Джордан. — Тогда какой смысл сниматься?

— Ну, в одном кадре было видно, но только выше пояса.

— Значит, ты была топлесс?

— Ну да.

— И какой-то мужик напротив мастурбировал.

— Да, но это не вошло в кадр!

Мое сердце начинает биться сильнее, когда я вижу картину в собственном описании. Второсортная гостиница. Жемчужное ожерелье. Мастурбатор.

— Это просто случайность, — отмахиваюсь я с притворным равнодушием. — Сама знаешь, Нью-Йорк.

Джордан кивает. Часть истории с мастурбатором ее не беспокоит.

— Ты же говорила, что никогда не будешь позировать топлесс.

— Разве?

Вообще-то, да.

— Да.

— Ну, сейчас было по-другому. Это было… — я ищу подходящее слово, — художественно.

— Что именно?.. — начинает Джордан, но я не хочу продолжения.

— Все, — отрезаю я.

Приходят фотографии с двух проб. Из серии в бумажном бикини мы не берем ничего — я умоляю! — но Джастине понравилась несколько снимков, где я в костюме шоу-герл. Крупный план головы, черно-белая фотография, где я спокойно смотрю в объектив, а корона из перьев развевается ветерком. В пару к ней подбирается фотография в полный рост, где я иду прочь от камеры, блестки горят на солнце, а тонкая паутинка сетчатых чулок идет параллельно среднему ряду шоссе. Мимо несутся машины.

Я смотрю через плечо, сощурившись и стиснув зубы.

— Ты выглядишь такой злой… — одобрительно бормочет Джастина и смотрит на список моих встреч. — Злой и жесткой.

— Испуганной, — отвечаю я, вспоминая, как через несколько секунд какой-то водитель фургона бросил мне под ноги бутылку с мочой. Причем я уверена, не нарочно.

— Неважно. — Джастина берет карандаш и ставит на этих снимках жирные синие звезды. — Они сексуальные, они мощные. Они сработают.

Результаты действительно есть. От новых ли снимков, нет ли, но моя карьера идет в гору. Выходят страницы «Аллюр» и добавляются в мое портфолио. В «Л'Ореаль» решили заказать меня для печатной рекламы серии «Студио лайн». «Мадемуазель» подтверждает заказ. «Сакс» сменили гнев на милость. Звонят из журнала «Гламур». Да, всего три недели в Нью-Йорке, и я добилась этого, я вышла на более высокий уровень, в другой масштаб. Я известная модель, которая зарабатывает в год шестизначную сумму. Ощущение великолепное.

И все-таки… Я не девушка Байрона. Я все еще не звезда. И каждый раз, когда я захожу в агентство, до меня доносятся разговоры о тех, кто стали звездами. Фонья. Или семнадцатилетняя дочь вождя тайского племени. Или пятнадцатилетка из Минска с объемами 34-22-34.

— Господи, как ты всех их находишь! — шепчу я однажды, когда мы с Байроном сталкиваемся у стены трофеев, где стало еще больше обложек «Вог» и новых для меня лиц.

Байрон пожимает плечами.

— Легко. Неоткрытой красоты не существует. Уже давно.

Луи тоже так говорил. Я потупилась и задумалась об улицах города шестью этажами ниже. Там ходят не только всякие свистуны и извращенцы, но и скауты, агенты по поиску юных талантов. Некоторые работают на конкретные агентства, но большинство — фрилансеры, которые находят девушку, а потом бродят от агентства к агентству, пытаясь заключить сделку повыгоднее. Охотники за премиями, которые беспощадно прочесывают свою территорию. Наткнуться на одного из них нетрудно.

— Вудс… «Шик», — бормочет один такой с Таймс-сквер каждый раз, как я прохожу. Он стоит у станции метро и прочесывает глазами толпы туристов в поисках одной-единственной девушки, обнаружение которой покроет его квартплату за месяц.

Так что неоткрытой красоты нет — может, это и правда. Но как насчет открытой? Как насчет меня? Я снова смотрю на стену трофеев.

— Хочу еще одну обложку, — шепчу я.

Но Байрон уже ушел.

Неделю спустя я снова в «Шик», однако думаю о другом. Например, о том, почему Джастина оставила мне сообщение, чтобы я обязательно зашла, и еще о том, как бы забрать просроченный чек у Жавье, нашего бухгалтера.

О, нет! Я вижу темный офис.

— Только не говори мне…

— Здравствуйте, это «Шик». Пожалуйста, секунду… Да-Эмили-ты-упустила-Жавье-он-уехал-в-Хэмптон.

— Но еще два часа!

— Движение-очень-сильное… Чем могу вам…

Гррр… Мои кулаки еще не разжались, как тут мимо меня пробегает девушка, прикрыв лицо руками. Не поняла. Открытые кастинги проводят по вторникам. Сегодня пятница.

— Алистер, что происходит?

Алистер нажимает несколько кнопок, встает и наклоняется вперед, пока шарики, вышитые на его красном жилете, не приплюскиваются о столешницу.

— Плохие новости! — театрально шепчет он. — Байрон увольняет девушек!

У меня по позвоночнику пробегает холодок. Увольняет девушек — я о таком слышала. Периодически агентства подчищают свои ряды, отказываясь от части моделей, иногда от целых дюжин. Обычно это объясняют «низкой производительностью», но критерии еще никто точно не определил. Ходят слухи, что первыми всегда прогоняют «проблемных» девушек — конечно, если они не приносят самый большой доход. (Учтите, что категория «проблемности» включает в себя все: от чрезмерной настойчивости до игл в венах. Или кокаина. Я уже давно уяснила: если хоть увлечешься наркотиками, с работой можешь распрощаться). В профессии, где имидж — действительно все, если от тебя отказывается агентство, ни одно хорошее агентство с тобой не будет и разговаривать.

Вот почему меня вызвала Джастина!

Чтобы пройти по основному офису, мне требуется целая вечность. Я стою у стола заказов, все внутри застыло. Я угрюмо смотрю, как четыре агента говорят по телефонам, и жду неизбежного.

— Речь идет о двух сюжетах, каждая по шесть страниц, или одна на двенадцать?

— …Я полагаю, да, но разве Гавайи уже не готовы?

— …Конечно, она профессионал. Ее роман с Ральфом закончился тогда же, когда и контракт!

— …Послушайте, я вам уже говорила: парфюмерная кампания с Петрой будет стоить пятьсот тысяч долларов — будете платить или нет?

Джастина смотрит на меня, выдавливает слабую улыбку и указывает.

На дверь? На табличку «Выход»?

— Что?

— …Вы шутите? Рекламу по всему миру не покупают по цене билета в Диснейленд! Стойте… — Она прикрывает трубку. — Лайтбокс. Иди смотри.

Я обмякаю.

— Так меня не увольняют?

— Сегодня — нет, — говорит Джастина. — Нет, я не вам! Вам сегодня, даже сейчас, а иначе я отдам это время Донне. Уэйд завез негативы, — говорит она мне.

Уэйд?

— А я думала, эти съемки — работа.

— Он был должен Байрону услугу, — отвечает Джастина. — Он даже несколько отпечатал, прежде чем отсылать, так что поди, посмотри. Одна особенно хороша, в стиле Джеки… Да, пятьсот тысяч… Хорошо. Я очень рада. Так вам точно нужно пять дней, или вы могли бы снять за четыре?..

Мои негативы покрывают весь лайтбокс и стойку рядом. Не меньше дюжины роликов. Вскоре я обнаруживаю, что лишь на одном кадре стоят и кружок, и звезда, то есть его одобрили и Джастина, и Байрон. Я с жемчугом.

И причем тут Джеки?

На снимке я высокомерно, почти равнодушно смотрю в объектив. Это выражение лица в сочетании с жемчугом поразительно контрастирует с бледностью моих грудей, темными сосками, и убогим, полупустым гостиничным номером на заднем плане.

О боже… Сниматься — это одно: миг интимности в замкнутом пространстве с несколькими специалистами. Мгновение ока, моргание линзы. А потом — пшик! Через несколько часов мне уже казалось, что ничего не было. Теперь это реально. Очень реально. Я. Голая. В черно-белом.

Если я вставлю этот снимок в свое портфолио — а речь идет не об одном, их пять, дубликаты постоянно рассылают по всему городу, оставляют в приемных, раскрывают в конференц-залах, анализируют на собраниях и рассматривают на столах, — его увидят все. Одна и та же фотография, которую увидят снова, снова и снова.

Ни за что!

Я просматриваю негативы, методично продвигая пленку в поисках менее компрометирующего снимка. Вот, вот этот, с перчатками, где совсем чуть-чуть голой кожи. Почему на ней не поставили звездочку?

— Как насчет…

Я оборачиваюсь. Четыре агента сидят на телефонах.

— …Так, «Норт-Бич лезер» в понедельник, за двадцать тысяч долларов, записано.

— …Тогда вы ее не получите. «Элгорт» заказали ее на всю неделю.

— …Простите, откуда фан-клуб?

— …Обложка «Базар», совершенно верно. И она здесь всего месяц! Разве не прекрасный подарок к четырнадцатому дню рождения?

Четыре агента сидят на телефонах. А за ними — офис Байрона, где Байрон утирает щеки плачущей Диане.

Джастина кладет трубку.

— Как насчет чего?

— Ничего, — говорю я.

Мы вставляем фотографию в мое портфолио.

Через несколько дней — четвертое июля. Я должна поехать в Балзам, но мне предлагают трехдневный заказ для английского каталога, и я остаюсь. В Нью-Йорке тихо. Мои подруги уехали. Почти весь день рождения я провожу среди иностранных туристов в «Барниз». Придя домой, медленно снимаю упаковку со своих последних приобретений: «Лакруа», «Версаче», «Озбек», «Рём»… Я щупаю перья, провожу ладонями по подолам и вешаю богато украшенные наряды в шкаф.

— Все, готово! — кричит фотограф.

Я делаю шаг с площадки.

— Стой, зацепилась! — Мэррон, стилист, открепляет мой шлейф, приклеенный на равных расстояниях, как щупальца осьминога, к бумажному заднику. — И еще нужна нижняя юбка.

— А мне вуаль, — добавляет Аарон, парикмахер.

— Как вы думаете, столько раз изображать невесту — плохая примета? — спрашиваю я; крутясь, — и выхожу из сооружения, похожего на юбку с обручами.

— Зависит от количества женихов, — говорит Мэррон.

— М-м-м… Пожалуй, дюжины три.

— Ты попала.

Аарон отворачивает мое лицо от стремянки, на которой стоит, и выдергивает, наверное, тридцатую шпильку из гребешка вуали. (Шпильки — они как клоуны в автомобиле: только подумаешь, что все уже вылезли…)