«Не слишком ли Наоэ усердствует? Если это всего лишь исследование…» – подумала Норико.

– Когда же вы делаете эти снимки?

– По воскресеньям или вечерами, если доктор дежурит.

– Как, прямо во время дежурств? А я и не подозревала.

– Мы всегда закрываемся на ключ, чтобы никто не вошел.

– Так вот куда он исчезает!..

– Обычно он говорит, что идет выпить, – ухмыльнулся Савада.

– Но ведь такое тоже бывает! Он и в самом деле ходит в бар.

– Ад. Но чаще в рентгенкабинет.

– Кто бы мог подумать!..

В Норико боролись противоречивые чувства. Она не знала, разозлиться ей или вздохнуть с облегчением. Вся эта история была весьма странной.

– Только я вас очень прошу, не говорите никому. Он меня каждый раз предупреждает, чтоб я молчал.

– Ладно.

Норико поднесла к губам чашку с остывшим кофе.

Репортажи, живописующие происшествие с Дзюнко, начали появляться в прессе лишь на пятый день ее пребывания в клинике.

«Звезда падает». «Внезапный приступ аппендицита. Срочная операция». «Пресс-конференция прервана обмороком». «Бабочка теряет сознание»…

Некоторые журналы ограничивались сообщением о том, что Дзюнко упала в обморок от переутомления, другие помещали фотографии, запечатлевшие Дзюнко без чувств, однако все репортеры сходились в одном: во время пресс-конференции Дзюнко Ханадзё внезапно потеряла сознание и была доставлена в клинику, где ей сделали операцию аппендицита. Лишь голос женского еженедельника «Сюкан лейди» звучал диссонансом дружному хору.

«Подозрительный недуг Дзюнко Ханадзё. Аппендицит ли это?

«Мы уже рассказывали нашим читателям о состоянии Дзюнко Ханадзё после того, как она потеряла сознание в гостинице Р. и была доставлена в клинику «Ориентал». Однако версия врача И. значительно отличается от заявления врача К. Из слов последнего мы смогли заключить, что болезнь Дзюнко Ханадзё вызвана отнюдь не аппендицитом, как говорилось ранее, а…»

Далее журнал подробно излагал содержание разговора с Кобаси. Всем в клинике было ясно, что Н. – это Наоэ, а К. – Кобаси. На другой день после выхода этого номера «Сюкан лейди», когда Наоэ во время утреннего обхода заглянул к Ханадзё, импресарио протянул ему журнал.

– Доктор Кобаси действительно мог заявить это? – Когда импресарио злился, он говорил невнятно, глотая слова.

Наоэ раскрыл журнал, пробежал глазами злополучную статью.

– Разве может врач позволить себе такое? Что теперь делать?

– Здесь какая-то ошибка.

– Чем вы это объясняете?

– Я разберусь, – заверил его Наоэ.

Во время их разговора Дзюнко угрюмо глядела в окно и не проронила ни слова.

После обхода, записав назначения в истории болезни вновь поступивших больных, Наоэ перед приемом в амбулатории пригласил Кобаси в ординаторскую.

– Ты, конечно, в курсе дела? В «Сюкан лейди» ссылаются на твои слова.

– Да, мне уже об этом сказали медсестры, – беспечно ответил Кобаси.

– Как это вышло?

Наоэ встал и, подойдя к окну, взглянул на зажатый между каменными стенами крохотный внутренний дворик.

– В тот вечер в клинику позвонил какой-то человек, представился хорошим знакомым Ханадзё…

– И ты ему сразу все выложил?

– Не все, конечно, но… – Кобаси потупился.

– Разве ты не знаешь, что по телефону такие разговоры вести не положено? Только лично, с глазу на глаз. Это непростительное легкомыслие.

Кобаси молчал.

– Это неслыханно – врач разглашает медицинскую тайну!

– Но… – Кобаси вскинул голову. – Я же сказал правду. Ничего не сочинил, не выдумал, сказал только то, что есть на самом деле.

Наоэ, резко обернувшись, смерил Кобаси недобрым взглядом.

– По-твоему, врач имеет право выбалтывать все, что ему известно?

– Зачем же так? – возразил Кобаси. – Но лгать больным и их родственникам так, как это делаете вы, – недопустимо.

– На что ты намекаешь?

– Да вот хотя бы эта история с Исикурой.

– Кобаси, раковый больной – это случай особый. Нельзя равнять Исикуру и Ханадзё.

– Что ж, пожалуй.

– Но каждый больной вправе хранить свою болезнь в тайне, и святая обязанность врача – эту тайну не разглашать.

Кобаси, понурившись, молчал.

– Ханадзё не простая смертная. Она – актриса. Звезда. За ней следят миллионы любопытных глаз. Следовало ожидать, что репортеры так просто не успокоятся.

– Возможно. Только… Раз это так существенно, почему же вы не предупредили меня?

– О чем?

– Что у нее «аппендицит». Если бы я хоть краем уха слышал про такую версию…

Наоэ, не оборачиваясь, перешел к другому концу подоконника.

– Даже медсестрам сказали. А мне ни слова! Разве бы я проболтался?!

Наоэ наконец оглянулся и посмотрел Кобаси в глаза.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что ты врач?

– Конечно.

– Ты не девчонка-практикантка и не сиделка, а врач. Понимаешь – врач! Тебе доверены тайны больного. Неужели ты сам не в состоянии сообразить, что можно, а что нельзя говорить?

– Я… э-э…

– В этом, между прочим, тоже специфика нашей профессии.

– Согласен. – Кобаси наконец обрел дар речи. – Но так опекать больную лишь потому, что она звезда, по-моему, неверно.

– Ты не прав.

– В чем же?

– Не в том дело, больной звезда или заурядный человек. Врач обязан охранять тайны всех больных в равной мере. Мне не хочется повторять тебе прописные истины, но… – Наоэ отошел от окна и сел на стул перед Кобаси. – Тебе случалось когда-нибудь читать «Закон о врачах»?

Кобаси растерянно наморщил лоб. По правде говоря, он только слышал об этом документе, но держать его в руках ему не доводилось.

– В университетах профессора и врачи интересуются только научными статьями и исследованиями, а в «Закон о врачах» или в «Закон о страховании на случай болезни» даже не заглянут. Ведь и ты не читал?

Наоэ попал в точку. Кобаси смущенно спрятал глаза.

– Охрана тайны больного – основа основ этого «Закона».

Кобаси нечего было возразить, но так быстро складывать оружие было не в его привычках. В принципе Наоэ прав. Но речь-то идет о какой-то девчонке, которой едва-едва исполнилось двадцать. Ну и что с того, что она довольно мило распевает песенки? Значит, уже звезда?.. Может, врачебная тайна и в самом деле важна, но столько шуму из-за какой-то певички? Кобаси еле сдерживал раздражение.

– В общем так, – сухо сказал Наоэ. – Впредь, кто бы ни спрашивал тебя о Ханадзё, будь осторожней.

– Ясно. – Кобаси был уже по горло сыт всей этой историей.

– А про статью скажем, что репортер, вероятно, сам что-то пронюхал и пытался вытянуть из тебя пикантные подробности, а ты дал уклончивый ответ.

– Неужели из-за такой чепухи и в самом деле могут возникнуть какие-то проблемы? – не выдержал Кобаси.

– В «Ориентал» лечится много знаменитостей. Если поползут слухи, что врачи клиники не умеют держать язык за зубами, все больные разбегутся.

– Это так важно – знаменитости?

– Они занимают самые дорогие палаты. А таких палат в клинике большинство. Следовательно, знаменитости – наши самые желанные гости.

– Я противник подобной сегрегации. – В глазах Кобаси заплясали злые огоньки. – Мне отвратителен дух наживы, который насаждает в клинике главный врач!

Наоэ придвинул к себе стоявшую на середине стола пепельницу и стряхнул в нее пепел.

– Кое в чем ты не прав. Главный врач действительно стремится увеличить доходы, но не он повинен в существовании подобной системы.

– Это почему же? Разве не он приказал большую часть палат превратить в люксы?!

– Он. Но одного его желания было бы недостаточно.

– То есть?

– Предложение рождается спросом. На палаты люкс существует спрос. Есть люди, готовые, не раздумывая, платить по пятнадцать тысяч в день за палату лучше, чем у других.

Кобаси не нашелся что ответить.

– Когда профессора в университетских клиниках берут деньги, которые больные суют им в конвертах, в этом прежде всего повинны сами больные, готовые заплатить любую сумму, чтобы попасть на прием к «светилу». Так что и в этом случае виноваты обе стороны.

– О профессорах я судить не могу.

– Это потому, что ты пока – пустое место. Мелко плаваешь – откуда тебе знать?

У Кобаси от возмущения перехватило горло.

– Значит, и вы, когда работали в университете…

– И я, – весело признался Наоэ. – Давали – брал.

Зажав в зубах сигарету, он рассмеялся.

– А… если вы не получали за операцию дополнительный «гонорар»?

– Тоже особо не горевал. Наоэ выпустил дым.

– Все-таки какая несправедливость! Везде деньги, одни деньги. Только они помогают попасть к первоклассному врачу, в первоклассную палату, получить первоклассное лечение.

– Ай-я-яй, – усмехнулся Наоэ.

– Разве я не прав? Бедняк или богач – их жизнь имеет одинаковую ценность. Разве можно лечить людей по-разному только потому, что у одного есть деньги, а у другого нет? Средневековье какое-то, Мэйдзи[15] или Эдо.[16] Даже хуже!

– Ну уж это ты хватил… Незачем так углубляться в историю. Даже до недавнего времени, скажем в начале Сёва,[17] бедняк не привередничал: хороший врач или плохой. У него вообще не было никакого врача. Хорошо, если врач приходил к нему хотя бы раз в жизни – перед смертью. Теперь все иначе.

Кобаси обескураженно молчал.

– Видишь, для тебя проблема заключается не просто в том, лечат или не лечат больного. Тебя волнует уже другое: лучше или хуже врач, лучше или хуже палата. Ты хочешь, чтобы больного окружал комфорт. То есть тебя беспокоит качество медицинского обслуживания.

– Верно.

– Правда, у нас еще остались деревни, где не налажена медицинская помощь, но если исключить отдельные случаи, то, в общем, в современной Японии к врачу может попасть каждый.

– Только к какому?..

– Совершенно верно. Безусловно, далеко не одно и то же, когда тебя лечит опытный врач или зеленый юнец, только что закончивший университет. Но страховка таких нюансов уже не предусматривает.

– Значит, и лечение в этих случаях будет отличаться?

– Естественно.

Наоэ сидел боком к окну, и проникавший сквозь стекло свет освещал только правую половину его лица.

– Гарантирован лишь необходимый минимум. Все остальное зависит от больного. Тот, у кого есть деньги, лежит в люксе и лечится у профессора, тем, у кого денег нет, приходится довольствоваться общей палатой и врачом вроде тебя.

Кобаси нервно дернулся.

– Одежда, пища, жилье – только если у тебя есть деньги, ты можешь рассчитывать на хорошее качество, и ничего тут не изменишь. Наше общество – общество капитала.

– А я считаю, когда речь идет о человеческой жизни, условия должны быть равны для всех.

– Равны?.. – Наоэ презрительно скривил губы. – Ты предлагаешь уравнять того, кто с юности трудился не покладая рук, с тем, который пьянствует и прожигает жизнь?

– Человек есть человек!

– Конечно. С анатомической точки зрения все одинаковы, – усмехнулся Наоэ.

– Что?

– Кишки и сосуды у всех устроены одинаково.

– Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что ценна жизнь любого человека! – возразил Кобаси.

– Так… Ну хорошо. Допустим, в клинике лежит десять человек, которым требуется операция. А врачей только двое – ты и я. Предположим, все десять захотят, чтобы их оперировал я. Что тогда?

– Надо отобрать самых тяжелых и начать с них.

– Предположим, они все тяжелые.

– Тогда…

– Ну, что?

Кобаси уныло молчал.

– Придется начать с того, кто заплатит больше денежек, а?

– Но…

– А тем, кто не может заплатить, как бы они ни протестовали, придется иметь дело с тобой, недоучкой.

От унижения у Кобаси запылали щеки. Однако на ум не приходило ни одного довода, которым можно было бы сразить Наоэ.

– Ладно. Странный у нас разговор получился. – Наоэ поднялся. Часы на стене ординаторской показывали десять. – Если тебя начнет расспрашивать импресарио Ханадзё, говори, что знать ничего не знаешь.

– Поскольку я – первопричина всех этих неприятностей, я встречусь с корреспондентом «Сюкан лейди» и дам официальное опровержение, – подчеркнуто сухо ответил Кобаси.

– Ни к чему. – Наоэ сверил свои часы со стенными. – Они на это и рассчитывают. Обычная ловушка.

– Но если все оставить как есть, ответственность будет лежать на мне.

– От тебя требуется только одно – молчание.

– Нет, я…

– Раз уж проболтался, что толку теперь заводить разговор об ответственности? Не строй из себя чистоплюя.

– Но…

– Больные в амбулатории ждут, – почти миролюбиво закончил Наоэ и направился к выходу.

На другой день, когда Наоэ, прооперировав больного с язвой желудка, вернулся в комнату медсестер, к нему пришел импресарио Дзюнко Ханадзё. Было около пяти, дневные медсестры сдавали смену ночным дежурным. Чтобы не мешать занятым работой девушкам, Наоэ усадил импресарио на диван, стоявший в дальнем углу комнаты.