Нина Баскакова - Свет в окошке для одинокой кошки

— У меня есть два билета на мюзикл, — как бы между прочим сказала Стася, наблюдая, как Мирон возится с пуговицами на рубашке. Он был так поглощён своим делом, что никак не отреагировал на её слова. — Может сходим сегодня? — спросила Стася.

— Смеёшься? — пробурчал Мирон, не поднимая головы от пуговиц. Стасю эти пуговицы уже начали бесить. Она готова была встать и помочь ему их застегнуть, но вместо этого легла на спину, закинув ногу на ногу, и стала покачивать ногой, как маятником.

— Вроде ничего смешного не сказала, — ответила Стася. В голосе прозвучал лёд. Таким тоном она успокаивала аудиторию птушников, у которых вела занятия. Мирон все же посмотрел на неё. Или это случилось потому что он справился со своими пуговицами? Стася постаралась об этом не думать.

— Рыбка, не злись, — ища глазами пиджак, сказал Мирон.

— Ты знаешь, что меня бесит, когда ты так меня зовёшь, — одёрнула его Стася.

— Не злись. Мы с тобой сходим куда-нибудь в четверг. Сегодня у меня совсем нет времени. У сына день рождения. Я и так задержался.

— Так и праздновал бы со своим сыном и женой. Зачем ко мне приехал? — спросила его Стася, чувствуя, что начинает злиться.

— Потому что я не могу без тебя, — ответил Мирон. Так он отвечал своей жене, когда она спрашивала, что ей купить. Ему было все равно. Это равнодушие кольнуло Стасю. Она поднялась с кровати, нашла брюки, которые были скинуты в пылу страсти и валялись рядом. Начала одеваться.

— А я так тоже больше не могу, — ответила Стася. Она давно думала об этом, но при каждой мысли, что она с ним расстанется, к горлу подкатывал ком. Дыхание перехватывало, а на глазах наворачивались слезы. Но стоило произнести эти слова вслух, как ничего не произошло. Она сама удивилась своему спокойствию.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Мирон. Похоже она смогла вызвать в нём интерес.

— Нам надо расстаться, — ответила Стася. Гром не грянул, потолок не обрушился. Ничего не произошло от её слов. Только Мирон нахмурился.

— Это из-за дурацких билетов? Ты знаешь: я терпеть не могу все что связано с музыкой. После детства проведённого в музыкальной школе, мне плохо становиться только от одного упоминания о театре или концерте, — сказал он.

— Я этого не знала. У нас с тобой темы касаются только постели.

— А о чём мы с тобой можем ещё говорить? Ты хочешь, чтоб я рассказывал о своих делах? Или хочешь, чтоб я выслушивал твои рассказы про идиотов, которых ты учишь? Мне это неинтересно.

— Что же тебе интересно? — спросила его Стася. Она повернулась к нему. Холодный взгляд, плотно сжатые губы, надменное выражение лица, которое ему так нравилось стирать, когда они оставались наедине. Холодная королева, которая оказалась знойной особой. Ему нравились их встречи, но ради этой стервочки семью бросать Мирон не собирался, но и прекращать отношения с ней он не хотел.

— Ты, моя хорошая, — ответил он.

— Прекрати. Тебя интересую не я, а как мы кувыркаемся в кровати.

— Как будто тебя это не интересует, — сально ухмыльнулся Мирон. — Мы с тобой оба получаем удовольствие. Хорошо проводим время. Чего ты хочешь?

— Может я устала проводить Так время? — спросила она.

— На следующей недели предлагаю поехать в дом отдыха. Снимим с тобой домик. Шашлыки, рыбалка…

— Это ты со своими друзьями так отдыхай. А меня оставь в покое, — сказала Стася.

— И сколько ты выдержишь? — он подошёл к ней. Одним рывком он прижал её к себе. Горячая ладонь обжигала сквозь ткань блузки. Жестки поцелуй, что смял губы. Стася не хотела отвечать, но не смогла удержаться. Его прикосновения всегда вызывали в ней что-то дикое, необузданное, от чего голова прекращала соображать. — Мы ведь это уже проходили, рыбка. Через неделю ты сама мне написала и предложила встретиться.

— Это было ошибкой, — ответила Стася.

— А мне так не кажется, — возразил Мирон. Опять эта сальная улыбка, которая её раздражала. Он смотрел на неё, словно на вещь, которая была в его власти. Это раздражало, как и слабость, что она испытывала к этому мужчине.

— Все кончено. Отправляйся к жене, сыну. Оставь меня в покое.

— Конечно, оставлю, — весело ответил он, ловя губами мочку её уха и прикусывая его. Дыхание обжигало. Чувство были напряжены до предела. Стася беспомощно вцепилась ему в плечи, чтоб не упасть, потому что ноги отказывались её держать. Так было всегда. Самой от себя противно. Он лишь игрался с ней, а она его любила. Любила этого урода, который изменял жене, крутил романы направо и налево. Стася понимала, что она лишь одна из череды его «подруг». Понимала и отказывалась в это верить. Как может человек так себя вести и обманывать?

Они опять оказались на кровати. Страсть затмила разум. Осталось лишь два человека, которые хотели близости. Не любви. Близости и страсти, горячей, пошлой и опасной, потому что она оставляла на сердцах шрамы. Каждый такой шрам, каждое воспоминание потом будет выплакано в подушку со слезами. Нет, Мирон забудется в объятьях другой, а она будет плакать, потому что это первый человек, который заставил её полюбить, заставил узнать, какие она может испытывать чувства. Пробудил, заставил гореть в огне. Но эти отношения пора было прекращать. Стася больше не могла этого выносить.

— Я говорил, что вся твоя решимость пропадёт, стоит мне этого захотеть? — ухмылясь, сказал он.

— Все равно, я настаиваю, что это наша последняя встреча, — упрямо ответила Стася, пытаясь выровнить дыхание после бурной разрядки, от которой сердце все еще заходилось.

— Ты сегодня не в настроение, — сказал Мирон. Он поднялся. — Стася, а хочешь, я с женой разведусь?

— Решил мне начать сказки рассказывать? — Стася не смогла скрыть своего удивления. — Мирон — это не в твоём стиле.

— Ради тебя я готов на эксперименты, — ответил он.

— Не нужно.

— А если бы я развёлся с женой, то ты бы осталась? — спросил он.

— Нет. Ты этого не сделаешь.

— Посмотрим, — пожал плечами Мирон.

— Давай без этого, — Стася подняла руку, останавливая его.

— Знаешь, что мы с тобой сделаем? — он сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок. — Ты недельку отдохнёшь. Подумаешь. Все взвесишь. В понедельник мы с тобой встретимся и сходим в ресторан, — Мирон достал кошелёк. Вынул три пятитысячные купюры и положил их на кровать. — Купи себе чего-нибудь. И не злись, Стася. Мы ведь знаем, чем все закончится.

Он на прощание чмокнул её в щёку, по-хозяйски проведя ладонью по ягодицам, и ушёл. Стася смотрела на деньги, что лежали на смятом одеяле. Если бы ни они, то она может ещё и подумала, что поступает опрометчиво. Мирон забылся. Она с самого начала отказалась от его поддержки. Ей не нужен был спонсор. Стася и не знала, что он женат. Все выяснилось позже. Когда они уже начали встречаться. Она прикусила губами кулак, сдерживая рыдания. Не сейчас, не время. Дома. Вот придёт домой и поймёт, какая дура. Пока же надо сохранить лицо. Немного косметики и можно покидать номер. Деньги она так и оставила на кровати. В коридоре Стася наткнулась на горничную, которой отдала два билета на мюзикл. Все равно не сможет туда пойти. Не сможет сдержать слёз. Глупо было рассчитывать, что он с ней пойдёт. Глупо. Давно надо было понять, что Мирон просто её использует. Только любовь слепа…

На улице шёл мокрый снег, то и дело переходящий в дождь. Стася шла быстрым шагом в сторону метро. Домой ехать не хотелось. Она минуту посмотрела на карту метрополитена. Сейчас хотелось поехать к маме. Пожаловаться ей. Рассказать, что она совершила ошибку. Мама всегда даст хороший совет. Напоет чаем и скажет, что все наладится. Домой. Сегодня она поедет не на съёмную квартиру, а домой. Туда, где окна не закрывают, ожидая возвращения вылетевших птенцов из гнёзд. Потому что птенцы, хоть и считают себя взрослыми, но возвращаются назад, когда теряют способность летать. Возвращаются, чтоб обсушить крылья и полететь дальше… Стася себя чувствовала таким птенцом, который не мог больше взлететь. Нужно было передохнуть и подумать, что делать дальше.

* * *

— Ты совсем промокла, — с тревогой сказала мама.

— Ничего страшного. Не стала ждать автобуса. Пешком шла, — снимая мокрое пальто, ответила Стася.

— Это же пять остановок!

— Зато было время подумать, — слабо улыбнулась Стася.

— Иди переодевайся, а я пока ботинки поставлю сушиться, — сказала мама.

Стася зашла в комнату. Её вещи лежали все там же. Мама хранила их для таких случаев, когда блудная дочь возвращалась домой. После института, Стася заявила, что станет жить отдельно. Вначале снимала комнату, потом небольшую квартиру на окраине. Самостоятельная, взрослая. Такой она всегда себя считала. Мама же в ней видела ребёнка. Она старалась контролировать каждый её шаг, что напрягало Стасю. Чтоб не ссориться с мамой, Стася и съехала.

Расспросов не было. Горячий ужин, ароматный чай. Дождь за окном. Мама, которая рассказывала какие-то сплетни с работы. Она ждала, когда Стася сама начнёт разговор, но дочь молчала.

— Что случилось? — наконец, спросила она.

— Я кажется глупость совершила, — едва сдерживая слезы, ответила Стася.

— Поправимую? — спросила мама.

— Я рассталась с одним человеком. Очень плохо сейчас. Не нужно было с ним начинать встречаться. Это было ошибкой.

— Если бы мы знали, где соломку подстелить, то не расшибались при падении, — заметила мама. Лидия Евгеньевна хотя и делал вид, что все нормально, но видела, как плохо Стаси. Она пришла раздавленной, с поникшими плечами и потухшим взглядом. Это было удивительно для неё. Стася была из тех людей, которые на амбразуру пойдут, берут приступом города. Дочь часто говорила, что все неприятности это временно явление, которое надо пережить. Главное вперёд идти и не оглядываться по сторонам. Не замечать их, тогда они и сами пройдут. Она ничего не боялась, а сейчас выглядела так, словно её машина сбила, протащив по земле какое-то время.

— Ты мне раньше о нём не говорила, — сказала Лидия Евгеньевна.

— Там и говорить было нечего. Все быстро завертелось. Помнишь, ты на юг ездила, а меня в то время пригласили на одну выставку. Там я и встретила Мирона. Красивый мужчина. Ему тридцать семь. Видный. На актёра похож. При деньгах. У меня словно все перед глазами поплыло, когда я его увидела. Он не говорил, что женат. Ничего не говорил. Просто встречались. А потом я узнала, что у него жена и сын. Если бы раньше узнала, то не стала бы встречаться. Начинать отношения. Потом все закрутило. Я несколько раз хотела его бросить, а не получается. Правда я дура? — Стася посмотрела на маму. В глазах слезы.

— Ты не дура. Любовь не выбирает кто нам покоряет сердце. Я когда твоего отца встретила так же голову потеряла. Так что, я тебя понимаю. Как будто заклинило меня на этом человеке.

— А он?

— А что он? Для него все это была игра. Очередная галочка в списке побед.

— Ты говорила, что он погиб.

— Так и есть. Погиб. Машина сбила. Но мы к тому времени уже давно расстались. Ты у меня на руках была.

— Мне казалось, что все было иначе. По твоим рассказам вы любили друг друга.

— Я да. Я до сих пор его люблю, хотя понимаю, что он… Ладно, не будем об этом. Недаром говорят, что о мёртвых или что-то хорошее или ничего. Поэтому не будем, — устало сказала Лидия Евгеньевна. — К чему я это говорю, тебе не надо зацикливаться на этих отношениях. Жизнь не закончилась. У тебя ещё все впереди.

— Это похоже как на наркоманию. Какая-то ненормальная зависимость от человека. Я уже несколько раз срывалась. Знаю, что эти отношения путь в никуда. Он не будет бросать семью, да и я не хочу быть причиной раздора. Самое противное, что Мирон понимает мою слабость и начинает ей пользоваться.

— Ещё и подлец? — спросила Лидия Евгеньевна. Её голос звучал спокойно, хотя в душе все кипело. Несправедливо поступила судьба, решив, что дочь должна повторить её судьбу.

— Не знаю. Хотя есть в нём такое… Что-то порочное. Он говорит, что его жизнь таким сделала. Иначе не смог бы пробиться. Но Мирон мало о себе рассказывает. Не пускает в свою жизнь. Играется со мной как с собачкой, а я ведусь, потому что не могу ничего с этим поделать. Ты знаешь, что если я поставила цель, то меня не остановить, а тут я хочу все прервать, но не хватает силы духа. Сегодня сказала, что все кончено, а теперь готова позвонить, чтоб забрать свои слова назад.

— Этим нужно переболеть. Через какое-то время станет лучше, — сказала мама. Сатся только вздохнула. — Может ты у меня поживёшь какое-то время? Как раньше. Вдвоём легче любую беду переживать. Обещаю, что не буду донимать тебя заботой.