— Нет ничего опаснее женщин-адвокатов, — парировал Гарри. — Можете мне поверить.

Кто-то заметил:

— Роберта подшивает дела на службе, а потом подшивает штаны Гарри.

— Я сам все подшиваю, — возразил Гарри. — Особенно платежные квитанции.

— А я сижу здесь просто так и жду вас, — сказал Том. — План готов, и перечень материалов я тоже составил.

— Прекрасно, — сказала я. Он протянул мне конверт, и я убрала его в сумочку.

— Сегодня у вас найдется время просмотреть бумаги? — спросил Том.

— Конечно, а потом я вам позвоню.

— Не знаю, где я буду днем. Даже если и дома, то пила или дрель все равно заглушат звонок… Лучше я сам позвоню вам.

Мне кажется, после этой встречи я и начала неотступно думать о Томе. И, наверное, не перестану думать о нем уже никогда.

Глава вторая

Мы договорились, что в субботу Том займется моей гостиной. Ни план, ни перечень материалов, ни стоимость работ не оставили меня равнодушной. Когда он пришел в контору Роберты с контрактом в руках и обстоятельно объяснил, что все удовольствие обойдется мне в четыреста пятьдесят семь долларов, я удивилась:

— Но ведь за работу вы получите только сто сорок два доллара, остальное пойдет на материалы. Не очень-то вы заботитесь о своей выгоде.

— Все в порядке. Конечно, если вы захотите предложить мне чаевые…

— Нет, я говорю о другом. Для меня это приятная неожиданность. Но может быть, все-таки не стоит утруждать вас и я сама управлюсь с этими полками?

Отсмеявшись, он сказал, что придет в субботу к девяти утра и до вечера постарается все устроить.

Очевидно, я всю неделю представляла себе эту встречу. Люди в Коульмене сердечные, ничего не скажешь, но я не знаю, чего было больше в их отношении к новичку, вклинившемуся в их жизнь, — сдержанной любезности или подозрительности, деликатности или сомнения. Завсегдатаи в кафе охотно шутили со мной, но ни разу не пригласили на пикник или званый ужин. И женщины в дамском салоне были дружелюбны и разговорчивы по дороге домой, но приглашать к себе на обед явно не торопились.

И, кроме того, был Билли. Глупый добряк Билли, который каждую пятницу работал у меня в саду. Два раза в неделю он выполнял мелкие поручения для Роберты, а у меня он подстригал газон, разравнивал граблями клумбы, подметал дорожку — все за пятнадцать долларов в неделю. Садовник из него был никудышный и он редко доводил дело до конца: то забудет выкосить уголок, то оставит на дороге срезанные ветки. Ну, и интересным собеседником его трудно было назвать. Обо всем приходилось напоминать ему по нескольку раз и постоянно подбадривать.

С Робертой мы ладили неплохо, но и тут не было и намека на приглашение пообедать вместе с ней и Гарри. Этого даже скорее можно было ожидать от Гарри, чем от нее. И я привыкала к Коульмену очень медленно.

Летом было много приезжих и в мелькании лиц я не делала различий между ними и старожилами. Кое-кто задерживался на пару недель, кто на месяц, другие до осени. Если в бакалейном магазине или на почте меня окликали: «Послушайте, вы — адвокат? Можно задать вам один вопрос?» — это не сулило дальнейшего знакомства. А если потом меня и приглашали приятно провести время, то этим я была обязана своей бесплатной консультации.

С другой стороны, меня больше не мучали сочувствующие глаза моих старых друзей, а уж скрывать депрессию в коротком телефонном разговоре я худо-бедно умела. «Черт возьми! — кричала я в трубку. — Убегаю, не могу говорить. Позвоню вам попозже!» И дело было улажено. А когда хандра проходила, можно было и перезвонить.

О Роберте нужно рассказать подробнее. В свои шестьдесят лет она продолжала красить волосы чем-то коричневым, но я не предполагала, что в ней еще тлеет искра женского тщеславия. Пока вы не сталкивались вплотную с ее резкой и безыроничной манерой, с ее непобедимой сухостью, эту полногрудую даму, имеющую добрых тридцать килограммов лишнего веса, легко было принять за типичную бабушку. Читала она в очках, но с трудом переносила необходимость прибегать к их помощи. Они висели у нее на цепочке, чтобы можно было легко спустить их на грудь. Я уверена, что в этом ей виделся особый шик.

Несмотря на сдержанность, свойственную всему населению, с Робертой я чувствовала, что могу быть нужной, что меня уважают. Она была завалена работой, хотя в Коульмене и тем более в Хендерсоне хватало и других адвокатов. Мы держали всего одну секретаршу, Пегги, у которой, по словам Роберты, был неполный рабочий день. То есть ему полагалось быть полным, но являлась Пегги поздно, уходила рано, а печатала так мало, насколько только было возможно. Контора Роберты — наша контора — это сущий кошмар. Повсюду громоздятся папки с делами, переполненные пепельницы. Ни один частный адвокат, по моему мнению, не смог бы тянуть столько дел сразу. Ее память на детали поражала. Ведь в мелких городках вроде Коульмена на душу населения приходится куда больше гражданских исков, нежели в крупных, в Денвере или в Колорадо-Спрингс. Люди лучше знают друг друга и требуют более тщательного соблюдения законности.

Когда я в первый раз увидела Роберту под грудой нерешенных дел, среди которых она умудрялась находить нужные, давать по ним объяснения и присоединять новые материалы, я могла произнести только одно: «Боже мой!» Не знаю, что больше заслуживало благоговения, работа или сопутствующий ей хаос.

— Может быть, вы хотите посоветовать мне, как лучше организовать работу? — спросила она резко.

— Если вы попросите…

— Я не только не попрошу — я категорически запрещаю вам. Сколь бы странным это ни казалось, но здесь во всем есть своя система, и я знаю, что делаю. Если вы сомневаетесь, спросите у Пегги.

Пегги отсутствовала. Она отлучилась купить что-нибудь сладенькое. У нее тоже были проблемы с лишним весом, но по нескольку раз в день она непременно наведывалась в кондитерскую лавку.

— Если вы заставите ее помыть чашки, выбросить мусор и стереть чайные пятна, я выпишу вам премию.

— А можно мне в это не вмешиваться? — спросила я.

Она смерила меня жестким взглядом поверх очков. В этом разговоре, определенно, было что-то комичное. Легкая судорога пробежала по ее тонким губам, а в уголках глаз потеплело, когда она более спокойно произнесла:

— Здесь трудно остаться чистенькой.

Работала Роберта не покладая рук. Она не была ни чрезмерно общительной, ни легкомысленной, но, подобно другим женщинам, чья личная жизнь и карьера сложились удачно, она любила работу за ту свободу, когда она могла поступать сообразно своим принципам, которую в конце концов обрела. Гарри жил своей жизнью и, кажется, не слишком докучал ей с семейными обязанностями.

— Для вас найдется немало дел из области семейного права. Но не думаю, что вы сможете практиковать в Коульмене по своей прямой специальности. Вы куда больше преуспеете в делах, связанных с налогообложением, корпоративными законами, сервитутом, спорной собственностью и тому подобных. И я помогу вам.

— А вам мешать я не буду?

— Тогда бы вы здесь не сидели.

Она любила говорить напрямик, и, мне кажется, в ее интонации я различила даже слабый намек на комплимент. Я сама предпочитаю открытый текст, и в этом мы с ней были похожи.

— Во всяком случае, недостатка в семейных делах тоже нет… Разводы, имущественные претензии, опекунства, усыновления, взятия на воспитание, выписка судебных запретов… бесконечная череда внутренних беспорядков. Обычные вещи, конечно. Но здешние жители недавно узнали о существовании государственного суда и твердых законов: многие по-прежнему решают все вопросы с помощью кулака и пистолета на заднем дворе.

Летом маленькие города оживают, и тогда не обойтись без чисто экономических перекосов. А следом за ними идут и человеческие проблемы. Представьте себе заготовителя, трудившегося от весны до осени в лесном хозяйстве. Уволившись, он отправляется отдыхать, и вокруг его дома собирается толпа бездельников, готовых пить пиво всю зиму. Девять десятых всех внутренних беспорядков и бракоразводных процессов происходят у нас в интервале между Рождеством и концом марта.

— Вот, например, одно дельце специально для вас, — сказала Роберта, протягивая мне папку. — Можно хоть сейчас отправляться в центр округа за ордером. Дело будет слушаться в Верховном суде. Нужно изолировать этого командировочного от матери его подружки…

Я взяла бумаги и, мельком просмотрев их, выяснила, что некая женщина требует назначить ее опекуншей над внучкой, которой, по ее мнению, угрожает опасность. Тут было и жестокое обращение, и осложнения с пристрастием сожителей к наркотикам. Ребенок воспитывался вне дома, и матери надлежало явиться к окружному советнику по общественным учреждениям. С первого взгляда было видно, что все дело в самом командировочном, который вполне мог оказаться отцом ребенка.

— Как обычно ведутся такие дела в Коульмене?

— В большинстве случаев все устраивается без помощи суда. Мало кому нравится выставлять напоказ свои семейные проблемы. Бабушка вполне может взять на себя заботу о внучке, страдающей от семейных скандалов, но пока бедному ребенку не стукнет тринадцать-четырнадцать лет, его будут без конца передавать с рук на руки. Одна и та же схема повторяется снова и снова. — Роберта беспомощно развела руками. — С этим ничего не поделаешь.

— Это будет слушание на уровне штата?

— Нет, только округа. Это внутреннее дело. У нас не признают раздельного проживания супругов. И поскольку детей не отправляют на воспитание в другие города, растут они в этой пестрой среде. Бедная девочка принадлежит уже ко второму поколению, которое не может выпутаться из этих проблем. Побои, пьянство, ложь.

— Держу пари, вы заранее знаете, чем кончится дело.

— Чаще всего знаю. Я прожила среди этих людей всю жизнь. У нас есть свои «короли», свои аристократы, свои подонки. Они редко меняют свой статус, хотя в течение года и случаются неожиданности. В сущности, дела обстоят так же, как и везде, только с известной местной окраской. Наши проблемы редко разрешаются в этой конторе, и время от времени немного меняются правила игры. Но вы сами в этом убедитесь.

— У этих людей принято посещать адвоката?

— В общем-то, да. Но все дело в том, что самому адвокату приходится далеко отойти от того, чему его учили, чтобы быть полезным в Коульмене.

— Как же вы работаете?

— Я работаю для людей, — сказала Роберта. — И мне это нравится. А в контору люди приходят не для того, чтобы поделиться с вами приятными новостями, а для того, чтобы составить завещание или оформить покупку ранчо. — Она сняла очки. — Но вы поймете это.

Итак, адвокатская практика в маленьком городе. Живя в Лос-Анджелесе, я выигрывала дела для людей, которых никогда больше не видела после того, как заканчивались их бракоразводные процессы или усыновления. А Роберта еще двадцать лет будет встречаться с ними в магазине или в аптеке, как это с ней происходит уже лет тридцать. Все решается в магазинах, на улице или в кафе, а вовсе не в конторе. Клиенты соглашаются встретиться, только если мы сами приходим к ним. Они высовываются из окна и следят, как мы пробираемся к их дому. И когда мы что-нибудь записываем по их делу, мы заполняем очередной счет на их имя. Неделями я таскала в своей сумочке список поручений, по которым Роберте начислялся гонорар, а выполнять эти поручения приходилось мне. Роберта сказала, что форма значения не имеет, и все услуги будут оплачены. Эти сложности затрудняли адвокатскую практику в городе, иногда она становилась и вовсе унылой, тягостной, и почти всегда ее результат было легко предсказать.

В конторе Роберты я как-то повстречала достопочтенного Бада Уилкокса — статного пятидесятилетнего судью, по виду более подходящего для Вашингтона, нежели для Коульмена. Гладко выбритый красавец с умными голубыми глазами, роскошной шевелюрой тронутых сединой волос, точеным носом и твердым подбородком, он был в накрахмаленной сорочке, шикарных шерстяных брюках и кашемировом свитере. И, представьте, он оказался неугомонным дамским угодником. Его глаза не скрывали неуклюжего призыва.

— Ну, мисс Шеппард, я вижу, что коллегия адвокатов повысила свои критерии. Это улучшит обстановку у меня в зале, и, думаю, никто возражать не будет… Надеюсь, мы приятно проведем время и после работы…

Все ясно. Пегги сказала мне, что он известный бабник, имеющий на руках несчастную толстуху-жену и двух тинейджеров с их головоломными проблемами. Его сын-первокурсник, большой любитель быстрой езды, частенько напивался на школьных вечерах и упорно отказывался признать себя отцом ребенка, родившегося у распорядительницы. А шестнадцатилетняя дочь Бада, по слухам, уже перенесла два аборта, баловалась наркотиками, лечилась и по крайней мере один раз пыталась убежать из дома. Меня передергивает при мысли о распутном судье с неблагополучной семьей.