Казалось бы: и счастья вам, дети!

Ан нет! Имелось одно труднопреодолимое «но». Видение небесной красоты, ума и юмора имело сложные, натянутые отношения между государством и пятым пунктом в паспорте в графе «национальность», а к ней – одесскую прописку и многочисленную родню. А страна в те «далекие-далекие…» проявляла настороженность и мягкую враждебность к гражданам с национальностью «еврей».

Юного Аркашу такие мелочи в борьбе за любимое белое тело не могли остановить, и уже на третий день знакомства он имел «щастье» представиться родителям и неисчислимым родственникам любимой, неосторожно объявив о своих далеко идущих матримониальных планах.

Конечно, он не был идиотом. В те «застойные» все прекрасно понимали правила выживания в стране и умело подстраивались, обходя острые углы, радостно официально улыбались и кричали на парадах и «тематических» митингах «ура!», но шушукались на кухнях…

Но мальчика таки сразила любовь! И у мальчика таки имелся характер.

Экстренным порядком из Москвы прилетели родители – спасать свое чадо. Но Сонечкины родители, пардоньте-с, тоже были грамотно сделаны в свое время их родителями и политику партии и государства разумели более чем хорошо, а уж как выживать во все времена и при любых правителях – это у них «у генах» сидит!

Так что встречу будущих «дорогих родственников» на аэродроме провели всей многочисленной родней, не дав бледным москвичам опомниться.

Старшие Ковалевы находились в состоянии, близком к инсульту, в полной панике – сыночек, единственный, холимый-лелеемый! Как говорится: «В такой прекрасный день, и такая вот фигня!»

Уж лучше бы он женился на дочери заслуженного якутского оленевода Бельдыева, получавшего несусветную зарплату, измеряемую тысячами рублей, раз в год, когда снег сойдет и он доберется до конторы, а основное время проводящего в тундре, в чуме, за полярным кругом!

Но сынок железно стоял на своем: «Люблю, женюсь!»

Родители попробовали заходец с другой стороны:

– Тогда – свадьба в Москве!

Имея тайный расчет: от подачи заявления в загс до регистрации ждать три месяца – успеем отговорить! Костьми ляжем, а что-нибудь придумаем!

– Да ви що!

Так добродушно отвечала им Сонечкина родня, мягко усаживая за стол, потчуя фаршированной рибкой (именно так, через «и»), фирменным борсчем (именно так, через «сче») из уточки, с пампушками, домашней наливочкой под соленья-маренья и рибку домашнего же засола, и это было только начало!

– Та зачем нам с вами этого надо? – подливая и подливая «у рюмочки» знатной на усю Одессу наливочки. – Що та Москва?! Пильно, душно, народ-машины… То ли дело у нас! Ми такую свадьбу загремим! Опять-таки хрукты, овощи, море, а как тетя Сара готовит!! Цимус! Ви такого у жисть не распробовали!

Уболтали, заболтали, затрындели все московские резоны! Не дали перехватить инициативу. А то – только пусти в ту Москву дочь, и девочка останется не при муже!

Вместо положенных трех месяцев ожидания в загсе, через Левушку Гринберга и его маму («дай бог ей здоровья!»), «вишли» на Фаину Абрамовну у горисполкоме («и ей не хворать!»), а она «спустила» приказ – и «детей» расписали через две недели.

Ото пол-Одессы гуляло!

А що бил за стол, я вам скажу!

Передаваемые с рук на руки, как эстафета, от одних родственников к другим, родители-Ковалевы, закармливаемые гостеприимством до икоты и колик, убаюканные активным отдыхом с рыбалкой, морем, шашлыками и выездами на разнообразную природу, не успели сообразить, как оказались на регистрации брака родного сына в Одесском загсе.

Мечта об альтернативном «меньшем зле» в лице дочери якутского оленевода Бельдыева растаяла призрачным дымком, тюкнув реальностью по сознанию в виде громкого «горько!» и поздравлений молодым с законным государственным разрешением на активный секс и размножение.

Серафима Моисеевна, бабушка Ритки, обладала уникальным даром рассказчицы, обогащенным умением посмеяться, прежде всего над собой, насыщенным непередаваемым одесским диалектом и красочностью описания событий. Зинуля с Риткой могли часами, открыв рот, слушать ее истории о родственниках и знакомых и обливаться слезами от хохота. А как она рассказала про эту свадьбу!

За свадебным столом, во время набирающего обороты разгуляева, одна из подруг Серафимы Моисеевны с плохо скрываемой завистью поинтересовалась:

– Симочка, а как вам таки удалось оторвать себе такое счастье: мальчика с русской фамилией и московской пропиской?

– Измором! – честно и весело призналась Серафима Моисеевна и хлопнула за «такое счастье» наливочки.

Отгуляв свадьбу, дети уехали жить в Москву.

А куда? Не в Одессе же париться!

А неисчислимая родня осталась и дальше проживать на берегу Черного моря, что не помешало ей помочь молодым приобрести кооперативную квартиру в Москве. Это, кстати, мгновенно примирило московских родителей и родственников жениха с выбором невестки. А когда родилась Ритуля, путем сложных переговоров-обменов, через многочисленных знакомых и родственников знакомых, осевших в Москве одесситов, родителям Сони удалось поменять первоначальную кооперативную квартиру на гораздо большую в центре.

Одесские родственные связи, хочу вам заметить, это великая движущая сила «у во всем мире, щоб ви знали»!

Имелись у семьи и свои «стратегические» запасы на черные дни, но это отдельная история, из серии семейных преданий, которую надо рассказывать отдельно, смакуя и радуясь.

Кстати, о преданиях – первая поездка Зиночки в Одессу!

Девчонки окончили первый класс, на удивление – без телесных повреждений и особых потерь для Зинули, если не считать гибель новой школьной формы, пары сандалий и так, по мелочи: банты, гольфики, учебники и стопка тетрадок, не говоря уж про ручки, карандаши и пуговицы…

Ритулю, как водится, не зацепило вовсе.

Встал насущный вопрос о летнем времяпровождении детей. Ковальчуки собирались отправить Зинаиду на дачу к бабушке с дедушкой, папиным родителям – «прекрасные шесть соток», рядом лес, озеро, природа, одним словом, а в июле – в пионерский лагерь. Наши барышни выступили одним ревущим фронтом, категорически отказываясь расставаться хоть на день:

– Я без Зиночки пропаду-у-у! – рыдала Риточка, хватаясь за подругу.

Факт, между прочим, неоспоримый – пропадет! Постоянное присутствие Зинули рядом в разы уменьшало непредвиденно-травматические происшествия для окружающих.

– Я Риточку не оставлю! – вторила Зина, пуская слезу, но более скупую.

– Та какие проблемы! – воскликнула бабушка Сима и обратилась к родителям Зиночки:

– Светочка, Гена, отправим девочек у Одессу на усе лето!

– Как это? – насторожилась Светлана Николаевна.

– Поездом, – пояснила бабушка Сима. – Мы с Левочкой и девочки с нами.

– Ну, не знаю… – сильно засомневалась мама Зины. – Здесь хоть мы за ними присматриваем, сдерживаем как-то…

Это надо было так понимать, что Риточка там, в Одессе, на свободе, угробит беззащитную Зиночку окончательно.

– А куда нам еще смотреть? – удивилась Серафима Моисеевна.

– Да ви не сомневайтесь, Светочка! – присоединился к уговорам дедушка, Лев Абрамович. – Ми глаза только на них держать будем! И хочу вам сказать: таки море, солнце, фрукты, и таки свежие! А ви себе спокойно отдохнете от дитя!

Ну, и уговорили ведь! В начале лета, в июне, родителям удалось навестить дочурку, приехав на недельку. Успокоенные увиденным, оглушенные одесским гостеприимством, загоревшие, родители Зиночки вернулись домой, оставшись «уполне» довольными правильным летним оздоровлением своего ребенка.

Казусы начались по возвращении чада в конце августа.

Встречать Зиночку отправился папа, взявший по такому случаю отгул на работе, мама же отпроситься не смогла и при важном событии не присутствовала.

Папе пришлось единолично перенести потрясение.

Начнем с того, что своего ребенка он не узнал!

Зиночка стояла на перроне, охраняя уже вынесенную из вагона часть багажа, чуть опоздавший к приходу поезда папа мягко отодвинул ее с дороги и пытался попасть в вагон сквозь выходящих из него пассажиров.

– Папа, ви куда? – услышал Геннадий Иванович знакомый голосок.

Он обернулся – и офонарел!

Вместо малюсенькой худющей доченьки с прутиками ножек-ручек, белокожей дюймовочки с темно-русыми, не самыми густыми волосиками, на него знакомыми серыми глазами-блюдцами взирала упитанная, сбитенькая такая, загорелая до шоколадного отлива девочка с выгоревшими на южном солнце волосами, приобретшими объем и красивую шелковистость.

– Зиночка, это ты? – ошарашенно спросил папа, у него даже голос охрип от потрясения.

– Таки ви знаете: да, это ваша Зиночка! – подтвердил его предположение вышедший из вагона Лев Абрамович.

Дальше – больше!

Мама, которой все-таки удалось уйти пораньше с работы, встречала их дома горячим обедом и ошарашенным взглядом – узнать-то она дочку, конечно, узнала, но таких метаморфоз не ожидала никак!

Однако, слава богу, ребенок похорошел, сразу видно – оздоровился, поправился, так и хорошо! А то как все переживали, что худенькая совсем, и есть не заставишь! Зинулечку зацеловали, затискали родители и дубль бабушек-дедушек, пришедших на праздник приезда внученьки – соскучились ужасно!

«Скорее за стол! Пообедаем, отметим, поговорим-расспросим!»

И вот – шестеро взрослых, молча, со смешанными чувствами наблюдают, как Зинаида наворачивает вторую порцию жареной курицы с картошкой. Доев, ребенок чинно положил вилку на пустую тарелку и изрек с авторитетным видом:

– Що я вам скажу, мама, за вашу еду – таки вам надо учиться готовить!

Повисла тишина, сопровождавшая процесс осмысления взрослыми высказанного наставления, а затем раздался взрыв безудержного хохота, папа чуть со стула не упал, но был вовремя подхвачен мамой.

И как они начали смеяться этим вечером, так и продолжали еще недели две-три, выслушивая Зиночкины высказывания в этническом одесском стиле, с обращениями во множественном числе к родителям, с «и» вместо «ы» во множестве слов, пока она не переучилась заново говорить на московско-русском диалекте.

В школе наблюдалась приблизительно та же картина.

Первого сентября Антонина Михайловна, увидев двух поправившихся, загоревших крепышек, улыбнулась приветливо и поинтересовалась, где девочки отдыхали.

– Так у Одессе, – ответила Рита.

После первого, вводного урока вторым шла математика. На вопрос учительницы – сколько будет тридцать шесть разделить на три, Зинаида Ковальчук, привыкшая к шумной многочисленной одесской семье, не утруждающей себя особыми политесами, громко, на весь класс, сообщила:

– Таки двенадцать! И що тут думать, я вас умоляю! – и для убедительности пожала плечиками.

Она тут же успела перехватить локоток Ритули, летящий ей в ребра, тем же не тихим голоском предупредив:

– Не делай телесных движений, Риточка!

Это была фраза, которой вся южная родня останавливала разрушительное дитятко.

– Я только хотела тебе напомнить, Зиночка, що у Москве так не разговаривают! Ми же не на Привозе, ей-богу! – ни на децибел не тише подруги заявила Риточка.

Беседу наши барышни вели, как на том самом пресловутом Привозе: мало обращая внимания на окружающих и обстановку вокруг. Антонина Михайловна прихлопнула рот ладошкой, не глядя села на стул и начала трястись в беззвучном смехе.

Одесса стала вторым родным домом для Зинули, девчонки проводили там все летние каникулы, а «паровозом» – и родители, и бабушки-дедушки Зины, ставшие одной семьей с многочисленной родней Риты.


Почему-то в тот момент, когда мужчина в темноте медленно протягивал к ней руку, она не видела и не слышала этого движения – чувствовала! Он еще не дотронулся, а она его чувствовала. И в этот крошечный момент, за миг до прикосновения, она ярко-ярко, как вспышку, вспомнила свое знакомство с Риткой, и тот, все изменивший в ее жизни вторник, и непередаваемое чувство абсолютной свободы, когда она сделала свой выбор!

Это яркое ощущение Зиночка запомнила навсегда.

И Одессу вспомнила, и как папа ее не узнал, и как она «выкала» родителям, вернее, «викала»…

И вспомнила только потому, что сейчас во второй раз в своей жизни пережила нечто подобное – ощущение внутренней полной свободы!

И улыбнулась.

Он коснулся кончиками пальцев ее плеча, а она почувствовала это прикосновение даже через одежду многослойную.

– Вы улыбаетесь, – не спросил, утвердил он.

Он не видел – но знал.


Как и всякое иное происшествие, притягиваемое любимой подругой на голову и остальные жизненно важные части тела, а также – на движимое и недвижимое имущество Зинули, все начиналось, как водится, с благих намерений и, казалось бы, невинной просьбы.

– Зинуля, радость моя, выручай! – запричитала Ритка, стоило Зине ответить на призыв мобильного телефона. – У меня полный завал! Ты же сегодня выходная?