Софье стоило немалых усилий удержаться от расспросов. В отношениях матери с Александром Павловичем до сих пор оставались белые пятна, но ведь есть вопросы, которые лучше не задавать.

— Все это очень интересно, матушка, но я не совсем понимаю, что именно вас беспокоит.

Мария разгладила юбку, и Софья заметила, что руки у матери дрожат.

— Ты должна понять, что я очень признательна Елизавете.

— Почему?

— Вскоре после приезда в Петербург я познакомилась с герцогом Хантли. Как и многие дамы тогдашнего общества, она пала жертвой чар красавца англичанина и вернулась с ним в Лондон, где они должны были пожениться. — Мария вздохнула. — Я потеряла ближайшую подругу и очень расстроилась. Утешало лишь то, что мы могли обмениваться письмами и быть в курсе дел друг друга.

— Понимаю, — кивнула Софья.

— Я была молода и глупа, — продолжала Мария, — и, когда Александр Павлович стал проявлять ко мне интерес, не могла не поделиться подробностями нашего романа с Елизаветой.

— Но насколько я понимаю, ваши с царем Александром отношения не были таким уж строго охраняемым секретом.

— Конечно нет, — беззаботно ответила Мария, никогда не скрывавшая интимной близости с императором. — Они были источником бесконечных сплетен, но вот о содержании наших личных разговоров посторонним знать не полагалось. Даже тем, чья преданность Романовым никогда не подвергалась сомнению.

Софья напряглась.

— Вы рассказали о своих разговорах с Александром Павловичем герцогине Хантли?

— Я знала, что ей можно доверять, — с ноткой обиды заявила княгиня. — К тому же мне надо было с кем-то поделиться. Не могла же я держать при себе свои самые сокровенные мысли. Все женщины Петербурга умирали от зависти ко мне. Все хотели бы оказаться на моем месте.

— Они и сейчас завидуют, — поспешно вставила Софья, зная, что матери будет приятно это услышать. Вытянуть из нее что-то можно было только лестью, а в том, что вытягивать нужно, она уже не сомневалась. — Но вы редко бываете неблагоразумны.

Однако смягчить Марию оказалось не так-то просто.

— Я и подумать не могла, что письма увидит кто-то, кроме герцогини.

Сердце Софьи оборвалось.

— Значит, их видел кто-то еще?

— Ты вовсе не обязана при каждом случае напоминать, какой безрассудной дурочкой я была. Понимаю, ошибок наделала немало.

— Хорошо. — Софья сделала глубокий вдох и постаралась успокоиться. — Если я правильно поняла, в этих письмах содержатся сведения, которые могли бы повредить царю?

— Все гораздо хуже. Враги царя, если завладеют ими, смогут уничтожить его.

— Уничтожить? — изумилась Софья. — Не может быть. Вы конечно же преувеличиваете?

— Если бы…

— Матушка?

Мария грациозно опустилась на стул с мягким, обшитым парчой сиденьем. В утреннем свете под глазами у нее обозначились тени, а пухлые губы словно оказались заключенными в скобки морщин.

И все мелодраматические намеки на близящуюся опасность померкли на фоне этой страшной картины.

— Править такой страной, как Россия, дело необычайно тяжелое. — Мария понизила голос. — Здесь всегда зреют волнения, здесь измена — едва ли не любимая игра дворянства, но в последние годы положение заметно изменилось к худшему. Александр много путешествует по миру, и трон слишком долго остается незанятым. Такое положение вещей подталкивает врагов к новым заговорам.

— Их и подталкивать особенно не требуется.

— Возможно, но эти люди смелеют буквально с каждым днем.

Софья облизала пересохшие губы.

— И в тех письмах есть нечто такое, что даст врагам Александра Павловича оружие против него?

— Да.

— И что же… Мать повелительно подняла руку:

— Не спрашивай меня, Софья.

Первым ее побуждением было потребовать ответа. Если уж ей придется расхлебывать кашу, что заварила мать, то разве не заслуживает она знать правду?

Но, немного подумав, Софья пришла к мудрому заключению, что делать это не стоит, и слова, уже готовые сорваться с губ, так и не прозвучали.

Она любила Александра Павловича и питала к нему глубокое уважение, но прекрасно понимала, что он всего лишь человек, со своими слабостями и недостатками. А еще ей всегда казалось, что императора окружает аура меланхолии, словно он носит в себе некую тяжелую тайну.

Так ли уж она хочет знать, какая именно тайна породила такую печаль?

— В таком случае, матушка, вам нужно написать императору и предупредить его о грозящей опасности. Император непременно пожелает вернуться в Петербург.

— Нет, — отрубила княгиня.

— Но правду скрыть невозможно.

— Именно это я и должна сделать.

Софья нахмурилась, отказываясь верить в то, что мать может быть настолько себялюбивой.

— Вы готовы подвергнуть Александра Павловича опасности только потому, что не желаете признаться в собственном неблагоразумии?

Темные глаза раздраженно блеснули.

— Боже мой, неужели ты ничего не замечала в последние месяцы?

— Вы имеете в виду бунт?

— Александр очень расстроен.

Мария поднялась, прошла по полированному полу. На лице ее явственно проступило выражение крайней озабоченности. — Он всегда считал Семеновский полк самым верным и предательство воспринял как удар кинжалом в сердце. Мне страшно за него. Он такой впечатлительный. Я не уверена, что он переживет то, что сочтет еще одним предательством.

— Мы все желаем ему добра и здоровья, но он — император, — мягко напомнила Софья. — Он должен знать обо всем, что может угрожать трону.

Мария остановилась и, гордо подняв подбородок, посмотрела на дочь.

— Я намерена устранить все угрозы до возвращения Александра.

— Как? Если кто-то завладел вашими письмами…

— Не уверена, что их кто-то видел.

Софья потерла пальцами виски.

— У меня, матушка, от вас голова разболелась. Может быть, вам лучше начать сначала.

Мария устало вздохнула и, переведя дыхание, постаралась собраться и взять себя в руки.

— Неделю назад, на маскараде у графа Бернадского, ко мне подошел некий мужчина в маске, назвавшийся Голосом Правды. Заявив, что располагает письмами, которые я писала Елизавете, он пригрозил опубликовать их, если я не соглашусь заплатить сто тысяч рублей.

— Сто тысяч рублей, — прошептала Софья, пораженная размером названной суммы. Худшего варианта развития событий она и представить не могла. — Боже… Но мы не сможем собрать такие деньги.

— Я и не намерена платить, — резко бросила Мария. — Ни рубля. По крайней мере до тех пор, пока не удостоверюсь, что письма действительно в руках этого мерзавца. В чем я сильно сомневаюсь.

— Почему?

— Потому что, когда вымогатель собрался уходить, я попросила Геррика Герхардта проследить за ним.

Софья вздохнула. Геррик Герхардт был ближайшим советником Александра Павловича и самым необыкновенным человеком из всех, кого она встречала. От его цепкого, внимательного взгляда не ускользало, казалось, ничто. Зная о его преданности императору, можно было не сомневаться: любая угроза будет устранена безжалостно и решительно. Находясь рядом с ним, каждый чувствовал себя неуютно, ведь по малейшему знаку этого человека вас могли запросто отправить в темницу.

— Конечно, — прошептала она.

Мария пожала плечами; похоже, она не разделяла страха дочери в отношении Герхардта.

— Я уже сталкивалась с чем-то подобным. Само мое положение привлекает многих, кто хотел бы, используя меня, так или иначе повлиять на Александра Павловича.

Для Софьи признание матери не стало откровением. К ней самой нередко обращались люди, рассчитывавшие склонить императора к принятию того или иного решения.

Смешно. Неужели они не понимают, что у нее нет никаких возможностей повлиять на царя?

— И что Геррик? Удалось ему выследить вашего вымогателя?

— Да. Им оказался некто Николай Бабевич. Его отец — русский офицер, а мать… — Мария зябко повела плечами, — француженка. Такой неприятный народ эти французы. Им абсолютно нельзя доверять.

Этого мнения матери Софья не разделяла. Мария, как и многие люди ее поколения, слишком хорошо помнили вторжение Наполеона и разорительную войну с ним.

— Его схватили?

— Геррик решил, что будет лучше, если злодей пока останется в неведении. Пусть думает, что его маленькая тайна не раскрыта.

Софья покачала головой. Да что ж такое с ее матерью? О чем она только думает?

— Я, конечно, плохо представляю, как работает правительство, но если известно, кто злодей и где он находится, то почему бы не арестовать его прямо сейчас? — простодушно спросила она.

— Мы не знаем, действует ли он в одиночку или у него есть сообщники.

— Но Геррик, по крайней мере, вернул ваши письма?

— За Бабевичем установлено наблюдение, так что, если письма у него, он рано или поздно приведет нас к ним.

Похоже, настаивать на незамедлительном аресте шантажиста не имело смысла. Если Геррик решил, что злодей пока должен оставаться на свободе, так и будет, своего мнения он не изменит.

Придя к такому заключению, Софья постаралась получить ответ на другие вопросы.

— Почему вы считаете, что Бабевич лжет относительно писем?

Мария снова прошлась по комнате, перебирая массивные камни ожерелья, как делала всегда, когда пыталась выдать желаемое за действительное. Похоже, не все было так просто, как она хотела показать дочери.

— Когда этот негодяй обратился ко мне в первый раз, я потребовала, чтобы он показал письма. Он ответил, что не держит их при себе. Я потребовала доказательств того, что шантажист, по крайней мере, знаком с их содержанием. И он снова отказался, заявив, что никаких доказательств не будет, пока я не выплачу затребованную им сумму.

— Странно. Он ведь должен понимать, что выкуп платят только после предъявления доказательств и что просто так никто не даст ему и рубля.

— Мужчины склонны недооценивать женщин. Бабевич, наверное, полагал, что я запаникую и тут же соглашусь на все его требования. — Мария презрительно усмехнулась. — Есть и еще кое-что.

— Что?

— Мы с Елизаветой часто обменивались разными секретами, а потому — на случай, если письма попадут в чужие руки — придумали собственный шифр, которым и пользовались при переписке. Шифр, конечно, почти детский и разгадать его не составит труда, но показательно уже то, что вымогатель даже не похвастал своими успехами.

Софья согласно кивнула — довод и впрямь показался ей убедительным. Даже считая, что с женщиной легко справиться, нагнав на нее страху, злодей не удержался бы от того, чтобы продемонстрировать свою сообразительность.

Жизненный опыт, пусть и недолгий, убедил ее в том, что мужчина никогда не упустит возможности показать свое превосходство над женщиной.

— Если у него нет писем, то откуда ему известно об их существовании? И откуда он знает, что эти письма могут навредить Александру Павловичу?

— Именно поэтому Геррик и не принял мер к изобличению негодяя, — объяснила Мария. — Он убежден, что Николай Бабевич всего лишь пешка в чужой игре.

Софья поежилась. По спине пробежал холодок. И дело было не только в том, что она сидела в одной лишь ночной сорочке и корсете посреди остывшей комнаты. В какой-то момент молодая женщина вдруг почувствовала, что впереди ждут большие неприятности. Мысль о том, что у них с матерью появились опасные враги, не добавляла радости.

— Значит, не остается ничего другого, как сидеть и ждать, пока злодей не приведет вас к своим сообщникам.

Мать ответила не сразу и, оборвав наконец затянувшуюся паузу, нерешительно посмотрела на дочь.

— Вообще-то есть одно очень важное дело.

Софья инстинктивно подалась назад. Этот тон был хорошо ей знаком. Как и испытующий взгляд исподлобья. Ни первое, ни второе ничего хорошего никогда не обещали.

По крайней мере, ей.

— Нет-нет, матушка, можете не продолжать.

— Кому-то нужно отправиться в Англию и обыскать поместье герцога Хантли, — продолжала Мария, как всегда не обращая внимания на протестующие жесты дочери. — Если письма на месте, мы будем знать, что Николай Бабевич блефует, и опасаться нечего.

Беспокойство, овладевшее Софьей с самого начала разговора, грозило вот-вот перерасти в настоящую панику.

Боже. Вот уж не ждала так не ждала. А следовало бы. Мария никогда ни перед чем не останавливалась, и вот теперь не видела ничего странного в том, чтобы свалить на плечи дочери невыполнимое поручение.

— Но… — Софья попыталась восстановить дыхание. — Если письма спрятаны где-то в Англии, как может посторонний знать об их существовании?