Шли дни, а юный Мориц буквально не находил себе места от скуки. Те редкие часы, когда они вместе с Клаусом охотились, были для молодого человека настоящим праздником. Поэтому новость о том, что Фридрих Август вызывает его в Дрезден, он воспринял с несказанной радостью. Бесконечная Северная война обернулась катастрофой для многих стран и грозила принести еще более плачевные последствия: русский царь Петр тайно готовил наступление на Польшу. Мориц же чувствовал себя на поле сражения как рыба в воде. При осаде Штральзунда он приятно удивил отца, когда под пушечным огнем вплавь перебрался через реку, зажав пистолет в зубах, — и это при том, что юноше было всего-навсего пятнадцать лет! Затем последовал героический бой под Пенемюнде... Август Смелый постепенно проникся симпатией к своему сыну и в конечном счете предоставил в его полное распоряжение целый кавалерийский полк. Ну наконец-то лошади! Да и звание полковника в придачу! О таком можно было только мечтать.

Вне себя от радости, первые месяцы 1712 года Мориц посвятил набору рекрутов и офицеров, а также тщательной выборке лошадей. Он был так увлечен этим занятием, что Даже забыл о празднике Большого Карнавала в Дрездене (который по своему размаху мог сравниться даже со знаменитым карнавалом в Венеции), к огромному разочарованию нескольких симпатичных женщин, которые уже давно вздыхали по широким плечам и сильным рукам молодого полковника.

Тем временем вторая столица Августа II переживала начало своего славного возрождения. Многие дворцы были перестроены либо отреставрированы; строительство замка Морицбург также было завершено. Приблизительно в то же время был создан план знаменитого дворцового ансамбля Цвингер. Кроме того, изобретение особого твердого фарфора, сделанное неким алхимиком по имени Бётгер, которого Август держал у себя фактически как заключенного, а также открытие мануфактуры в Альбрехтбурге сделали Дрезден центром всеобщего внимания. И там же справили свадьбу царевича Алексея (сына Петра Великого) и Шарлотты-Кристины Брауншвейг-Вольфенбиттельской, которая, кстати, была племянницей небезызвестной Кристины Эберхардины... Но все эти новости Морица ничуть не заботили.

Наконец, наступил тот день, которого он так долго ждал: саксонская армия выдвинулась на Север. «Союзники приняли решение отвоевать у шведского короля Бремен — его последний оплот на немецких территориях», столицей которого был маленький городок Штаде, построенный некогда маршалом Иоганном Кристофом фон Кенигсмарком[41], где впоследствии был возведен знаменитый дворец Агатенбург — вотчина Авроры и Амалии. Впрочем, с тех пор как в Бремене обосновался Карл XII, Агатенбург им уже не принадлежал...

Невозможно передать ту бурю эмоций, которую испытал юный Мориц, когда въехал на своем коне в ворота разграбленного захватчиками дворца. Внутри осталась нетронутой лишь небольшая часовня, очевидно, слишком строгая и аскетичная, чтобы привлечь внимание шведских солдат. Впрочем, крыша ее, словно диковинное решето, была испещрена зияющими дырами от пушечных ядер. Могилы его предков на местном кладбище оказались целы и невредимы, и молодой человек провел там долгие часы. То была его молчаливая благодарность, его почтение по отношению к величайшим представителям рода, что навеки выжгли имя Кенигсмарков на европейской земле. В особенности Мориц восхищался великим маршалом Иоганном Кристофом, чья бурная жизнь вызывала в молодом человеке смутное чувство зависти, смешанной с восторгом. Здесь, думал он, преклонив колено возле могилы, я нахожусь по праву; здесь — мои корни! Тем же вечером он написал матери письмо с просьбой, чтобы Август II пожаловал им те вещи, что еще не успели забрать шведы, а также передал в их личное пользование маленькую часовню, которая стала ему так дорога. Прочитав письмо, Аврора даже заплакала от радости и очень скоро составила прошение о передаче имущества, храбро отвоеванного ее сыном...

Увы, последнее веское слово оставалось за Карлом XII. Он перегруппировал войска и поставил во главе обновленной армии выдающегося военачальника графа Стенбока[42]. На исходе года, в битве под Гадебуше[43], он наголову разгромил саксонцев. Большая часть войск Морица бесславно дезертировала. Лишь один юный граф держался в течение целых трех часов, и это был сущий ад: вокруг свистели пули, две лошади пали под ним, сраженные свинцом, и ему приходилось подыскивать себе нового скакуна; на его глазах саксонские офицеры гибли один за другим... Наконец, Мориц отдал приказ об отступлении и провел его столь изящно и хитроумно, что даже бывалые, искушенные в битвах вояки смотрели на него с уважением. Вскоре отец вызвал его в Дрезден, куда по приглашению должна была прибыть на зиму и Аврора.

* * *

Узнав о скорой встрече с сыном, графиня, вне себя от счастья, собрала вещи и тотчас же оставила Кведлинбург. О, как она гордилась своим храбрым Морицем! Увидев его, она улыбнулась и протянула к нему руки, однако радость ее быстро угасла: Мориц жутко страдал после потери под Гадебушем своего саксонского полка, который он с таким тщанием собирал и готовил к сражениям. Восстановить боевое подразделение в силу колоссальных финансовых трудностей было практически невозможно. Причина этого постыдного безденежья была до смешного проста: денежное довольствие, обещанное Августом II, приходило к Морицу крайне нерегулярно, если не сказать, что порой его не было вовсе.

Аврора решила навести кое-какие справки. Она достаточно хорошо знала своего бывшего любовника, чтобы понимать: будучи щедрым и даже расточительным в том, что касалось всяческих удовольствий, праздников и гуляний, Фридрих Август вполне мог проявлять столь же неуемное скупердяйство во всем остальном! В то же время факты говорили сами за себя: с вышеупомянутого довольствия ежемесячно взимался налог, который поступал (тут ей помог ее старый друг Бехлинг, уже весьма пожилой, но по-прежнему хваткий и проницательный) к... Флемингу! Очевидно, он решил выместить свою злобу по отношению к Авроре на ее сыне! И к этой злобе примешивалось острое чувство страха, которое внушал ему Мориц. А все потому, что молодой Фридрих Август, сын Кристины Эберхардины, был всего лишь бледной тенью блистательного бастарда. Братья были одного возраста[44], да и во внешности их прослеживались общие черты, вот только на этом их сходство и заканчивалось. Рыхлый, хилый Фридрих Август, чье тело уже стало заплывать жирком, не шел ни в какое сравнение с широкоплечим и статным Морицем. В умственном плане юный князь был тоже личностью довольно заурядной. Во всяком случае, у него не было склонности ни к политике, ни к военному делу. Короче говоря, бастард обходил законного отпрыска Августа II по всем статьям. Поэтому Флеминг его терпеть не мог и теперь пытался повлиять на денежную сторону вопроса, регулярно изымая добрую половину довольствия Морица. Флеминг надеялся, что в один прекрасный день безрассудная храбрость молодого полковника попросту погубит его где-нибудь на поле брани. Впрочем, пока что все надежды первого министра были напрасны... Забыв об элементарной осторожности, Аврора пришла к королю и все ему рассказала, начиная с того момента, как Флеминг пытался похитить новорожденного Морица и заканчивая денежными махинациями с королевским довольствием. Графиня также предположила, что когда-нибудь первый министр вполне может пойти и на убийство, поскольку головокружительная слава ее сына застит ему глаза!

К сожалению, она пришла не вовремя. Его Величество король Польши был как раз занят очередной любовной интрижкой, а потому все тяготы правления были временно возложены на пресловутого первого министра.

— В самом деле, сударыня, вы зря тратите время! Я не для того вас пригласил сюда, чтобы вы поносили моего дорогого Флеминга.

— Ваш дорогой Флеминг — просто вор, да к тому же еще и потенциальный убийца! Я ведь уже давно за ним наблюдаю, и эта ненависть к моему сыну проявляется постоянно! Не говоря уже о...

Фридрих Август ударил кулаком по столу с такой силой, что дубовая столешница протестующее скрипнула, а стоявший на ней подсвечник подскочил и свалился на пол:

— Довольно, я больше не желаю это выслушивать! И советую вам придержать вашу клевету при себе, если хотите, чтобы мы остались друзьями. А теперь я прошу вас уйти и ждать моего решения, которое я вынесу, основываясь на вашем дурном поведении...

— Несложно догадаться, — выдавила Аврора с легким смешком, — что мне не остается ничего другого, как вернуться в Кведлинбург?

— Разумеется, нет! Ступайте к себе в ожидании дальнейших распоряжений!

Возражать было бессмысленно. Пытаясь хоть как-то подавить в себе кипучую ярость, Аврора отправилась к своей сестре. Та приняла ее с некоторым недоумением, а когда узнала подробности последних событий, вообще не нашлась, что сказать. Неужели, Аврора потеряла рассудок? Она ведь знала, что Фридрих Август целиком и полностью зависел от Флеминга. Только с его помощью король мог кутить и веселиться, не думая лишний раз о судьбе своего государства!

— Да я знаю! — пожаловалась Аврора. — Но мне невыносимо видеть, как страдает мой сын. Будучи не в состоянии восстановить свой полк, он утешает горе, бегая за очередной юбкой...

Амалия рассмеялась:

— Он? Бегает? Скорее наоборот. Половина местных женщин сходит по нему с ума. А он — знай себе выбирает!

На Аврору вдруг снизошла материнская гордость. Смягчившись, она признала:

— Да, он и впрямь очень красив! Даже красивее, чем его отец! Высок, могуч, но в меру, ладно сложен, держится изумительно, да и силы ему не занимать. А какие у него чудесные глаза!..

— А какой гордый профиль, как гармонично очерчена линия рта... правда, не слишком ли чувственные у него губы? — продолжила госпожа фон Левенгаупт, передразнивая свою сестру. — Блестящий воин с блестящим же умом! Какая элегантность! Слушай, мы ничего не забыли?

— Не думаю, — расхохоталась Аврора, — однако, помимо женщин, у него есть еще одна страсть — выпивка...

— О, все солдаты пьют, уверяю тебя! — отрезала Амалия, явно выгораживая любимого племянника.

— А его отец пьет больше, чем кто бы то ни было! Кто там сказал: «Когда Август пьет, вся Польша потом ходит пьяная»? И все бы ничего, если бы Мориц не тратил на спиртное почти все деньги, которые он получает от отца! Ах, не будь Флеминга, Фридрих Август уже давно дал бы мальчику нужную сумму на восстановление полка! Это же ясно как божий день: Флеминг хочет, чтобы мой сын спился, стал дебоширом и изгоем общества еще до совершеннолетия.

— Быть может, мы могли бы...

Амалия не успела закончить: в комнату вошел слуга с письмом для госпожи фон Кенигсмарк. Это было письмо от короля!

И какое! Выражаясь языком кратким и подчеркнуто сухим (который не имел ничего общего с пылкими, витиеватыми речами давно ушедших дней), Август II потребовал от «госпожи настоятельницы капитула Кведлинбурга» скорейших извинений перед первым министром. В противном случае, писал он, немилость со стороны суверена ей обеспечена!

Поутихшая было ярость с новой силой захлестнула Аврору. Дрожащей рукой она скомкала ненавистное ей письмо и швырнула его в камин:

— Я? Я должна извиниться перед этим ничтожеством, перед этим дьявольским отродьем, перед этим... Никогда! Я лучше тотчас же вернусь в монастырь!..

— И бросишь Морица на произвол судьбы? — быстро спросила Амалия. Ей не требовалось выхватывать из огня стремительно чернеющую бумагу: она прекрасно понимала, о чем в нем говорилось. — В данной ситуации король предстает не менее ничтожным, чем Флеминг, раз позволяет себе так унижать мать своего сына, но ты... У тебя достаточно такта и выдержки, чтобы с этим справиться...

— Унижать? Ничтожный? О чем вы?

В комнату вошел Мориц, принеся с собой холод вечерних улиц и запах городских туманов. С его приходом гостиная, казалось, уменьшилась вдвое. Молодой человек подошел к Авроре и Амалии и поочередно обнял их обеих. Тетя Морица не понаслышке знала, каким вспыльчивым может быть ее племянник, а потому сказала с деланной небрежностью:

— Ну, мальчик мой, всем известно, что я сначала говорю, а потом уже думаю! И ты, должно быть, знаешь, что отношения между родителями бывают далеко не так просты, как кажутся. Да и мать у тебя скора на расправу: она обвинила Флеминга перед королем, но... но сделала это немного эмоционально. А еще...

— Ей придется просить прощения у этого скряги? Из-за меня, не так ли? — добавил Мориц с горечью в голосе, которая заставила сердце Авроры болезненно сжаться.

Она крепко обняла его:

— Нет. Что ты себе напридумывал? Разумеется, мне не нравится, что Флеминг мешает тебе восстановить разбитый под Гадебушем полк! Да что там — тебе не платят даже твоих личных денег. Это невыносимо!

— А мне невыносимо видеть, как моя гордая мать раз за разом идет на уступки и исполняет чьи-то там поручения лишь потому, что проклятый Флеминг постоянно вставляет вам палки в колеса! Но вам больше не придется это терпеть: я ухожу!