— Нравится вам это или нет, но он стал маршалом согласно нашей воле.

— Сир, опомнитесь! Нельзя было даровать жезл этому еретику, этому наемнику, этому бастарду, этому...

— Еще слово, принц де Конти, и вы окажетесь в Бастилии! Тот, кто оскорбляет маршала Морица Саксонского, оскорбляет короля!

— Сир! Но этот человек обесчестил мою мать, стал причиной смерти моего отца и...

— У вас есть доказательства?

— Н... нет. Нет!

— В таком случае соизвольте замолчать. И не смейте даже думать о дуэли! Это приказ!

Понимая, что проиграл, Конти ретировался... чтобы передать свою жалобу герцогине де Шатору. Фаворитка не любила Морица Саксонского. С другой стороны, она ценила его врага. Она пообещала помочь, но на этот раз ничего не добилась. Конечно, она была дорога Людовику XV, но, как и все робкие люди, он компенсировал это упрямой настойчивостью в некоторых областях. Мориц Саксонский как раз и стал той самой областью, потому что Людовик понимал, что часть Европы завидовала ему и хотела бы иметь такого человека на службе. Назначение состоялось. Кроме того, король принял у себя в армии еще одного иностранца, которого ему порекомендовал новый маршал, бывший его другом: это был граф Ульрих-Фридрих-Вольдемар фон Левендаль[98], чья карьера имела много общего с карьерой графа Саксонского. Родившись в Дании, он в тринадцать лет взялся за оружие, поступил на службу Саксонии, потом служил Анне Иоанновне в России, изгнав из Украины татар... Эти мужчины были примерно одного возраста и удачно дополняли друг друга!

В конце апреля Мориц был в Валансьене с Мозельской армией, которая находилась непосредственно под его командованием, а Левендаль маневрировал под началом де Ноайя, при идеальном согласии между двумя командирами... Граф Саксонский и его кавалерия вели войну на истощение и преследование, что он считал более эффективным средством, чем осада. 7 мая он взял Менин, а потом, прямо на глазах короля, присоединившегося к армии, Куртрэ, Ипр и Фюрн. И в этот момент пришла плохая новость: Карл Лотарингский форсировал Рейн и занял Лотербург. После этого, оставив маршала охранять Фландрию, король и де Ноай галопом помчались в Эльзас. 4 августа Людовик XV находился в Меце... где произошла катастрофа!

В ночь с 7 на 8 августа он так серьезно заболел, что эта новость, словно лесной пожар, облетела всю Францию, порождая повсюду ужас и страдание. Во всех церквях, где молитвы шли по сорок часов, толпились верующие. Люди молили Небо, чтобы сохранить жизнь молодому королю, заслужившему прозвище «Возлюбленный». А он в это время боролся со смертью. Мадам де Шатору и ее сестра де Лорагэ не оставляли его ни на минуту, но все же вынуждены были удалиться: королю предстояло «собороваться» и, прежде всего, признаться в своих грехах. Епископ Суассонский и герцог де Ларошфуко расположились в его комнате, долгое время охранявшейся двумя сестрами. И последние вынуждены были покинуть Мец, освистываемые горожанами, а королева, напротив, примчалась на полной скорости своих лошадей. Но этого оказалось недостаточно для епископа и его помощника: умирающий должен был сделать публичное признание в самых унизительных выражениях. За исключением совсем простых людей, город и двор должны были это услышать, как и приехавший дофин. Таким образом, благочестивые люди, собранные с давних пор исключительно при дворе Марии Лещинской, взяли реванш и наконец увидели ее сияющей. Но Людовик XV, который вскоре пришел в сознание, никогда не простит их!

Он выздоровел в один миг. Несмотря на плохие прогнозы, он буквально воскрес, и радость народа прокатилась по стране, как волна. Люди пели, танцевали прямо на улицах, а «Te Deum» звучал во всех церквях. Никогда более так не благодарили Господа... Король же провел несколько дней со своим тестем Станиславом Лещинским в замке Люневиль, а потом в Страсбурге, откуда он поехал к маршалу де Ноайю, осаждавшему Фрибург. Людовик XV сам взял эту крепость под проливным дождем при поддержке Левендаля, которого ранят во время последнего штурма. Но когда, спустя два месяца, король триумфально вернулся в Версаль из-за непогоды, приостановившей военные действия, он рассчитался по всем счетам: Ларошфуко и герцог Шатийонский, изображавшие «хозяев дворца» во время его болезни, были изгнаны на свои земли, а епископ Суассонский отправлен в свою епархию с запретом ее покидать. И с тех пор солнце Версаля уже не касалось этих троих. И, конечно же, герцогиня де Шатору и мадам де Лорагэ быстро заняли свои места.

Но ненадолго. В начале декабря в своем доме на улице дю Бак в Париже мадам де Шатору заболела и умерла так быстро, что распространился слух о действии яда. Горе короля не имело границ. Он скрылся в своем замке Ля Мюэтт и вернулся в Версаль только для открытия Большого Трианона... А вскоре в его жизни появилась очень красивая женщина, и она имела явное намерение быть любимой королем. Она была очень молода, элегантна, обаятельна и остроумна. Ее звали мадам Ле Норман д'Этиоль, и она была внучкой генерального откупщика[99] Ле Нормана де Турнема, про которого шептались, что он вполне мог быть ее настоящим отцом. А ошеломленный Версаль тем не менее обнаружил в ней задатки яркой звезды...

А что произошло за это время с маршалом Морицем Саксонским?

Получив приказ квартироваться во Фландрии, он с сорока тысячами солдат сдерживал превосходящие силы противника. Ввязываясь иногда в редкие стычки, он воспользовался возможностью, чтобы познакомить свои полки с новыми видами оружия: ружьями с железными шомполами, патронами с пулями, шведскими пушками, способными производить до десяти выстрелов в рекордное время. Все это дало возможность молодому маршалу усовершенствовать стратегические планы, уже разработанные в его трактате «Мои мечтания». Это были принципы, которые доказали свою эффективность уже в кампании следующего года. А позже, во времена революционных и наполеоновских войн, они стали непреложными правилами боя во французской армии. Мориц даже задержался во Фландрии на часть зимы по причине, не имевшей отношения к войне. Операция в окрестностях Куртрэ позволила ему перейти в наступление к Лиллю... и в конечном счете встретиться со своими воспоминаниями!..

Маршал Франции вдруг неожиданно уступил место молодому пятнадцатилетнему лейтенанту, которого обучал военной грамоте сам Шуленбург. Он вдруг снова стал мальчиком, очарованным грацией юной двенадцатилетней кружевницы. Мориц вспомнил обо всем. Увидев большой зал замка, он легко воскресил в памяти пир у принца Евгения, радость праздника, увенчавшегося появлением девушек с корзинами, наполненными кружевами. Он увидел прекрасную Розетту, ее блестящие глаза, цветущее личико, светлую улыбку! Ностальгия пробудила в его сердце безумное желание увидеть ее снова или, по крайней мере, узнать, что с ней произошло. В свое время он не имел никакой возможности вести поиски, но теперь такая возможность представилась. И Мориц принялся за дело. Он даже предложил вознаграждение тому, кто найдет ее. Но это была слишком старая история, и как бы ни были искусны его разведчики, пришлось осознать, что ни Розетта, ни ее маленькая Жюли не вышли живыми из монастыря, в который их заточил папаша Дюбосан. К сожалению, ему так и не смогли сказать, где находятся их могилы. И в ту ночь маршал Мориц Саксонский плакал, как в свое время плакал ребенок, когда узнал, что должен отказаться от своей любви.

Несмотря на это, он отправился в монастырь, чтобы расспросить настоятельницу, но та даже не пустила его на порог. Мало того, что он был врагом, его распутная репутация бежала впереди него. И Морица выпроводили без всяких церемоний. Покидая монастырь, он вдруг почувствовал себя таким уставшим, что не заметил, как шквал дождя обрушился на город. Он тяжелыми шагами уже подходил к своей карете и не заметил молодую женщину, которая, укутанная в платок и затаив дыхание, бежала по лужам, чтобы спастись от дождя. Она врезалась прямо в Морица, но не сбила его с ног, а вот сама она потеряла равновесие и инстинктивно прижалась к нему:

— Ой, простите! — извинилась она. — Я не видела вас, месье!

— Вам следовало бы носить очки, юная дама, потому что я высокий и тяжелый, и совсем не похож на святой дух...

С грустной улыбкой она хотела продолжить свой путь, но он продолжил:

— И далеко вы собрались?

— Да, достаточно... Но вот этот дождь...

— В таком случае, позвольте мне сопровождать вас. Моя карета здесь рядом, но, вероятно, дождь не позволил вам заметить ее?

— Нет... И я с радостью приму ваше предложение! Я вся промокла...

Мориц помог девушке подняться, а потом устроился рядом с ней, счастливый от этой любезной интермедии, что возникла в самый разгар его неприятных проблем. Девушка была совсем молодой, очаровательной... и даже немного походила на Розетту! А когда она рассказала, что работает кружевницей, он уже не сомневался в том, что ее послали ему с Небес, чтобы смягчить его горе! Ради нее он развернул весь свой арсенал методов обольщения, а когда Мориц хотел этого, он умел быть неотразимым. Впрочем, она долго и не сопротивлялась. Девушку звали Матильда, и ради нее Мориц продлил свое пребывание во Фландрии...

Глава XI

Гений победы

— Вам следовало бы поберечь себя, мой дорогой друг. Вы так не думаете?

Жан-Шарль де Фолар[100], специально приехавший из своего родного Авиньона на празднества в честь свадьбы дофина Франции Людовика-Фердинанда и испанской инфанты Марии-Рафаэллы, с немалой тревогой во взгляде наблюдал за походкой Морица. Маршал шагал с заметным трудом, опираясь на трость с золотым набалдашником, хоть и пытался изо всех сил сделать вид, что пользуется тростью из щегольства. Сейчас они прогуливались по парку недавно приобретенного Морицем замка Пипль, расположенного в местечке Буасси-Сен-Леже. Мориц проигнорировал вопрос, и они молча продолжали прогулку, прежде чем Фолар снова заговорил, но уже более мягким тоном:

— Сколько вам лет?

— Сорок девять! — буквально прорычал в ответ маршал. — И не надо сейчас читать мне нотации по поводу того, что вы-то, в свои семьдесят пять...

— Семьдесят шесть, прошу заметить!

— Пусть будет семьдесят шесть, неважно. Не надо говорить мне, что вы-то, в свои семьдесят шесть, легко порхаете, как самая настоящая балерина. Вы и сами прекрасно знаете, что всему виной мое давнее ранение, полученное под Крашнитцем. Оно до сих пор не дает мне покоя, иначе зачем бы я каждое лето прозябал на целебных водах в Баларюк-Ле-Бэн, в этой глуши? Вы и представить себе не можете, чего мне это стоит... Знаете, иногда затруднения при ходьбе — совершенно нормальное явление, тем более что в моем случае главную роль играют вовсе не ноги, а лошадь, которая меня несет.

— Но я заметил и некоторую одышку, — безжалостно продолжил Жан-Шарль.

— Да неужели! И что вы мне посоветуете, «доктор» Фолар? Отправиться в Сен-Медар на могилу этого несчастного дьякона Париса[101] и отплясывать на ней, ожидая чудесного исцеления, как в свое время это делали вы?

— Вам бы только хуже стало. А что до меня, то мне, наоборот, сильно полегчало. Поэтому вернемся к тому, с чего начался этот разговор: я знаю, что вы слишком много работаете и что, по слухам, у вас чересчур много любовниц.

Мориц расхохотался, и его плохое настроение словно испарилось.

— Слухи пускают только про богачей, дорогой мой. Но что правда, то правда: я люблю женщин. Скажу даже больше — они необходимы мне, как наркотик, и это, кстати, у меня семейное. Не забывайте о том, что я сын человека, у которого, как говорят, триста шестьдесят пять незаконнорожденных детей, то есть, как минимум, столько же любовниц!

— Наверное это так, но только вы, в отличие от короля Августа, совсем не щадите себя. Из Фландрии вы вернулись только в конце ноября, сейчас март, и бьюсь об заклад, что...

— Что в скором времени я снова уеду? Да, несомненно — через несколько дней.

— Вот именно. Но зачем тогда все это? — спросил Фолар, обводя руками парк, занимающий площадь в сто гектаров, и величественный замок, практически новый — едва минуло двадцать лет с тех пор, как он был построен для генерального откупщика Кантобра, который в скором времени вынужден был уступить его другому владельцу[102].

— Зачем все это? Да просто затем, что я почувствовал необходимость немного отдохнуть подальше от Парижа, в тишине и спокойствии...

— В тишине, говорите? И никаких гостей время от времени?

— Практически нет. Я ведь только-только приобрел замок, в нем ведутся работы, я все обустраиваю. Показываю его своим друзьям. Вчера вот приезжал Вольтер и, представьте себе, тоже беспокоился о моем здоровье.

— А он мудрее, чем я думал. Хоть по-прежнему продолжает знакомить вас с актрисами.