В кофейне раздался коллективный вздох, и все принялись обсуждать ее слова.

— Какое бесстыдство, — громко шепнула донна Кандида, склонившись к дочери.

— Но, милая моя, как же вы решились отказаться? Синьор Сан-Пайо богат, красив, молод! — во весь голос воскликнула старая полковница, сидевшая с донной Кандидой за одним столиком.

— Я тоже не бедна, — пожала плечами Агния. — А что касается прочего, то… То я встречала мужчин и красивее, — заявила она ничтоже сумняшеся.

— Подумать только! Вот нравы в Европе…


Теперь, вспоминая этот разговор, Агния улыбалась. Но другие воспоминания были вовсе не так веселы.


В тот день, после памятного разговора с синьорой Сан-Пайо, она долго думала. Да, во многом синьора была права. Слишком во многом, и это даже пугало Агнию. Не признать ее правоту было невозможно, настаивать же на своем в таком случае было глупо. Чем больше она думала, тем больше запутывалась, но необходимость уехать, оставить Марселу каким-то чудесным образом превратилась в насущную потребность, в ее собственное желание! Сердце Агнии билось, как бешеное, у нее разболелась голова, участилось дыхание, словом, она почувствовала себя почти больной. И спасением от этой болезни было только одно средство — расставание. И Агния поняла, что незамедлительно должна поговорить с Марселу.

Что это был за разговор и как тяжело ей было начинать его — знала только она одна. Она много слов тогда сказала: и о том, что не хочет губить его жизнь, и о том, что слишком они разные люди, и о том, что страсть прошла… Он спокойно ее слушал и прервал поток слов только одной фразой:

— Ты говорила с моей матерью?

Агния осеклась и замолчала. Марселу подошел к ней и, обняв, привлек к себе:

— Это все она тебе наговорила?

— Разве она не права? — ответила Агния вопросом на вопрос. — Скажи, разве между нами многое не изменилось? Разве твои чувства остались прежними? Разве ты хочешь быть со мной так же пылко, как и раньше? Разве ты не видишь, как мне порой бывает здесь тяжело? Марселу, иногда я не понимаю тебя, иногда даже боюсь. Порой ты совершаешь такие поступки, которые я не могу понять и не могу одобрить, и мне кажется, что ты способен на такие вещи, которых я от тебя не могла прежде ожидать.

— Например?

— Я не могу объяснить! — Она с раздражением вырвалась из его объятий и отошла в сторону. — Я просто чувствую, что что-то не так!

Марселу помолчал.

— Милый… — тихо начала она, желая смягчить свою резкость, — я люблю тебя… Но счастливы мы не будем. Вольф говорил мне те же самые слова, когда я собиралась уезжать с тобой, что и твоя мать сказала мне давеча. Мы были ослеплены страстью и не хотели слышать доводов рассудка. Но теперь я в состоянии думать. — Агния смущенно улыбнулась. — Тогда, в Бадене, я думать не могла, я слишком была поглощена тобой…

Марселу поднял на нее глаза:

— Я тоже был поглощен тобой… И теперь люблю тебя…

— Спасибо. Но я не смогу здесь жить. Здесь все не по мне. И я неминуемо сделаю тебя несчастным, к тому же…

— Что? — спросил он, так как Агния резко замолчала.

— Ты ничего не знаешь о моем прошлом, а оно вовсе не так безупречно, как ты думаешь, — решительно сказала она.

— Что же не так в твоем прошлом?

— Я не стану тебе ничего рассказывать, но поверь мне, что узнав обо всем, ты не захочешь, чтобы я была твоей женой.

— Не знаю, что такого ты могла сделать… Не представляю… — покачал головой Марселу.

Он спокойно стоял против нее и не произносил никаких пылких фраз, не бросался к ней с объятиями, не делал ничего, что могло бы показать ей, как сильно он ни хочет, чтобы Агния покинула его. Марселу просто стоял и внимательно смотрел на нее.

— Не правда ли, и твоя страсть прошла? — спросила Агния.

— Да, именно так, — медленно ответил он.

В груди у нее в один миг все похолодело. Ибо разве не правда, что до последнего момента мы надеемся на то, что нас не отпустят, даже если мы очень будем настаивать на этом? Агния вздохнула и отвела глаза от Марселу.

— Да, ты права, — продолжил он. — Ты несомненно права. Я видел, что тебе здесь неуютно, что порой ты даже дурно себя чувствовала, ведь к нашему климату, к нашей пище европейцу еще нужно привыкнуть… Да, первая страсть прошла, хотя и в самом начале нашего знакомства я сохранял ясность мысли, — улыбнувшись, заметил Марселу. — И мое предложение о браке не было таким уж необдуманным, как тебе кажется. Но настаивать я не стану… Ты хочешь уехать, и ты вольна поступить так, как пожелаешь. Но только скажи, ты действительно хочешь уехать?

Агния подняла на него глаза, немного помедлила и ответила:

— Да.

В этот момент она была совершенно уверена в своей правоте, как никогда раньше, и даже почувствовала некоторое облегчение.

— Может быть, ты и права… — Марселу подошел к ней. — Ты рассуждаешь очень разумно, трудно не согласиться с твоими доводами. И у тебя есть преимущество: в отличие от меня ты можешь сказать «нет».

Агнии показалось, что в этот момент он вздохнул с облегчением.

— Что же… — улыбнулась она через силу.

Но потом улыбка ее сделалась более естественной, и она вздохнула. Но уже не печально, а легко:

— Если наши мнения так совпадают…

Марселу не дал ей договорить, а склонился к ней и поцеловал.

— Марселу, — приглушенно шепнула она.

— Но ты же не уедешь, оставив меня наедине с такими холодными воспоминаниями о твоих последних словах? Это будут слишком тяжелые воспоминания…

Агния вздрогнула и прильнула к нему.

— Агния… — пробормотал он.

В ту ночь к ним будто вернулась та страсть, которую они испытали когда-то впервые в Бадене, но утром… Утром Агния сидела на кровати и плакала. Марселу стоял тогда за дверью и слышал ее плачь, но она об этом даже не подозревала. Когда он вошел к ней, Агния уже утерла глаза, сделала вид, что ничего не произошло, и довольно легко заговорила об отъезде. Марселу также непринужденно поддержал разговор на эту тему и в один миг все было решено.


Теперь Агния сидела одна в своей каюте и опять плакала. Нет, она не жалела о том, что сделала. Разве что совсем немного… Жить в Бразилии она не сможет, а Марселу никогда не покинет свой дом для нее. Слишком велики различия между ними, слишком большие расстояния разделяют их. Так что не о чем тут жалеть! Скоро она приедет домой, скоро увидит Вольфа… Скоро, скоро…

16

— Дождик, дождик… Опять дождик… А там все время солнце, солнце и солнце…

— Ты что, жалеешь, что уехала?

— Нет, не жалею…

— Ты же любишь дождик?

— Люблю…

— Но что с тобой такое? Тебя как подменили! Если ты так любишь этого своего Марселу, то не надо было от него уезжать.

— Нет, надо было… Именно, что надо было… И при чем тут любовь?..

— Снова здорово…

Вольф, а это именно он сидел напротив печальной Агнии с газетой в руках, покачал головой и углубился в чтение. Впрочем, это он только сделал вид, что углубился, на самом деле грустные вздохи, доносившиеся от окна, полностью отвлекали от новостей.

— Перестань, прошу тебя! Я не смогу этого выносить! Никак я не думал, что эта поездка так окончится. Если бы я знал, что ты вернешься из Бразилии одна и станешь надоедать мне ахами-вздохами, то никогда бы не отпустил из Бадена. Это же надо — довести себя до такого состояния! Ты даже играть толком не можешь!

Этот аргумент был самым сильным и самым досадным. Вольф, который с радостью приветствовал возвращение Агнии, надеялся, что все продолжится как и прежде: они составят удачливый тандем и приумножат свое состояние. Но состояние духа Агнии сделало этот план невозможным. Она без удовольствия выходила в свет, играла без азарта и, увы, проигрывала. Да так, что Вольф запретил ей приближаться к игорному столу, заявив, что любовь тут портит все дело.

— Известно, что кому везет в любви, не везет в карты! — в сердцах сказал он.

— Если ты так понимаешь везение в любви… — ответила Агния.

— Надеюсь, что «ты скоро его позабудешь, и он позабудет тебя»… — перефразировал он знаменитую строчку из довольно популярного романса [9].

— Как ты можешь над этим смеяться.

— Я не смеюсь. Я серьезен, как никогда ранее. Ибо все это напрямую касается моего и твоего благополучия.

— Вольф, дорогой мой, я не хочу огорчать тебя. Не хочу тебе мешать, — неожиданно четко сказала Агния.

— Вот как? Что же, весьма разумное решение. И что ты намерена для этого предпринять?

— Я уйду из этого дома и заживу совсем другой жизнью — скромной, простой, добропорядочной.

— Это то, чего тебе теперь хочется?

— Да.

— Ты будешь жить одна?

— По правде сказать, на днях я встречалась с Серафимой…

— И? — Вольф вопросительно поднял брови.

— Ты знаешь, что она хочет оставить свое дело.

— Я что-то слышал об этом.

— Объединив совместные усилия, мы сможем начать вполне добропорядочную жизнь…

— Не самая лучшая компания для такого дела, поморщился он.

— Оставь это. Ты никогда не был настолько лицемерен. Чем я лучше Серафины?

— Возможно, что и ничем. Но общество хозяйки публичного дома не придаст тебе солидности.

— Кто будет знать о ее прошлом?

— Найдутся старые знакомые… Такие всегда встречаются в самый неподходящий момент. Впрочем, не мне тебя учить. К тому же теперь ты не в том состоянии, чтобы с тобой можно было сделать дело. Может быть, тебе и лучше пожить так, как ты желаешь… — в задумчивости произнес Вольф.

— Я рада, что ты понимаешь меня, — улыбнулась Агния.

И вот уже через несколько недель Агния и Серафина сидели на широкой кровати в той самой комнате, о которой Агния не забывала никогда (ведь в ней когда-то прошли самые тяжелые минуты ее жизни), и разговаривали. Разговаривали о том, о чем каждая в отдельности уже давно подумывала, о том, о чем Агния сказала Вольфу в последнем разговоре.

Серафина вполголоса говорила Агнии:

— По правде говоря, слишком утомительно становится мое прежнее житье. Хотелось бы уж как-то остепениться и о душе подумать. — Последнюю фразу Серафина произнесла почти благоговейным шепотом.

— Это хорошо — о душе подумать, — усмехнувшись, ответила ей Агния. — Грехи замолить и прочее разное… Чтобы стыдно не было хотя бы перед собой…

— Тебе-то чего стыдиться? В чем ты виновата? — возвысила голос Серафина.

— Знаешь, как говорится… В этом грехе себя не виню, но и от казни не освобождаю…

— По мне, так слишком уж умно, Агния.

— Ничуть не умно. Так, в книжке прочитала да и запомнила. А теперь вот вижу, что и в моей жизни настал час сказать такие слова.

— А что Вольф? Что Вольф говорит?

— Да что он скажет. Он каяться не будет, его жизнь ему нравится, — задумчиво пробормотала Агния.

— Что-то все же у тебя случилось. Напрасно ты не хочешь мне рассказать, — покачала головой ее собеседница.

— Потом расскажу, — рассмеялась Агния, склонившись к подруге и взяв ее за руку. — Главное, если ты решилась, то мы с тобой сможем составить друг другу компанию в каком-нибудь небольшом домике на мещанской стороне…

— Да уж! Мы с тобой станем весьма респектабельными дамами! Я спрячу свои рыжие волосы, и никто никогда ни о чем не догадается! — рассмеялась ответно Серафина.

От слов подруги вскоре перешли к делу. Через пару недель был найден и арендован небольшой дом в городе, в хорошем, добропорядочном месте, среди многих мещанских домов, и две дамы, не медля, переселились в него.

Соседи с любопытством присматривались к новым жилицам, но повода придраться к ним при всем их желании найти было невозможно. Хорошо одетые, состоятельные дамы, державшие в дому довольно прислуга, собственный экипаж, ведшие размеренный и добропорядочный образ жизни. Одно удовольствие, а не соседи!

Серафина, поначалу даже немного заскучавшая на новом месте, через некоторое время поддавшись неугомонному своему характеру, свела знакомство с хозяином суконной лавки, вдовым купцом средней руки лет сорока. Целыми днями она была способна рассказывать Агнии о его достоинствах и солидном состоянии. Агния же, пребывавшая все последнее время в меланхолическом состоянии духа, на эти разговоры любила отвечать так:

— Все это, конечно, совсем не дурно, Но вдруг он узнает о твоих прошлых делах? Что ты будешь делать? Как объяснишь?

После этих слов Серафина неизменно задумывалась и делалась необыкновенно молчалива. Но после природная жизнерадостность, а скорее нежелание смотреть правде в лицо, делали свое дело, и она опять пускалась в мечты и рассуждения о суконной лавке и состоятельном вдовце.