Гарри посмотрел на своего друга как на сумасшедшего.

— Мой дорогой Ворон, — медленно произнес он, — я не знал, что ты так смотришь на вещи.

В глазах герцога мелькнул огонек.

— Если честно, это не слишком волновало меня до тех пор, пока я не встретил Клеодель.

— Волновало? — хмыкнул Гарри. — Да если вспомнить всех этих пышечек, с которыми ты…

— Довольно, — вскинул руку герцог. — Ты же знаешь, я никогда не обсуждаю своих любовниц.

— И правильно делаешь, — согласился Гарри. — Но скажи мне, чем отличается от них леди Клеодель?

— Это ты сам поймешь, когда ее увидишь, — уклончиво ответил герцог.

Гарри познакомился с Клеодель в тот же вечер, и он в самом деле понял, о чем говорил герцог.

Девушка оказалась не только ослепительно красивой, в ней чувствовалась удивительная чистота, которая резко отличала ее от искушенных женщин-соблазнительниц, с которыми в прошлом имел дело герцог.

Наблюдая за этой парой, Гарри подумал, что герцог сделает все возможное, чтобы оградить Клеодель от притязаний других мужчин — таких, как он сам, — и будет охранять ее, словно хрупкую драгоценную статуэтку.

Кстати, герцогу тоже придется оставить свои прежние привычки, и это наверняка пойдет ему на пользу. Одним словом, Гарри был очень рад тому, что его друг по-настоящему влюбился и, похоже, обрел свое счастье.

Поскольку не было никаких причин тянуть со свадьбой — к тому же Седжвики боялись промедлить и упустить такого знатного зятя, — венчание назначили на конец июня, перед завершением летнего сезона в Лондоне.

Церемония должна была состояться сразу после Королевских скачек в Аскоте, в которых принимали участие несколько рысаков из конюшен герцога. Поскольку устраивать свадьбу за городом в разгар сезона было очень неудобно, венчание назначили в церкви Святого Георгия, что на лондонской площади Хановер.

Клеодель была так занята покупкой новых платьев, что герцог виделся с ней лишь урывками. Во время одного из редких свиданий он выразил недовольство, что Клеодель совсем забросила его.

— У меня и в мыслях не было ничего подобного, — мягко сказала ему невеста. — Я шью новые платья, чтобы выглядеть в них красивой — для тебя, дорогой.

— Ты в самом деле заказываешь их ради меня? — спросил герцог.

— Разумеется! — ответила Клеодель. — Все твердят о том, насколько у тебя утонченный вкус, и я не хочу подвести тебя. Я так этого боюсь…

— Но ты и так прекрасна, — твердил герцог. — И я желаю одного: поскорее жениться, остаться с тобой наедине и показать, насколько ты хороша. Без всяких платьев.

— Это будет очень… волнующе.

— Еще как волнующе, — согласился герцог. — Это будет самое волнующее событие за всю мою жизнь!

Он сказал это с такой искренностью в голосе, что сам удивился.

Затем он обнял Клеодель и очень нежно поцеловал ее, зная, что может напугать ее, если поцелуй будет слишком требовательным.

Но она все равно от него отпрянула, при этом тихонько повторяя:

— Прошу тебя… пожалуйста, не надо…

— Я не хотел напугать тебя, дорогая, — быстро сказал герцог.

— Я не то чтобы действительно… боюсь, — ответила Клеодель, — но меня еще никто никогда не целовал… и я чувствую себя пленницей, словно больше не принадлежу самой себе…

— Нет, скорее это я твой пленник, — заметил герцог. — Прости меня, дорогая, я больше не буду тебя пугать.

Он поцеловал мягкие розовые ладони Клеодель, думая о том, что не встречал еще женщины более соблазнительной и в то же время такой неприступной.

Все дамы, которых он любил прежде, находили его нынешнее поведение непостижимым. Они были крайне раздражены тем, что какая-то девчонка пленила его ум, заставив позабыть обо всех прежних увлечениях.

— Ворон — сущий дьявол, но при этом самый чарующий из всех, кто когда-либо появлялся в Лондоне, — говорила одна из них своей подруге. — Но как же он скучен в маске святоши!

— Согласна с тобой, — откликнулась ее собеседница, тоже одна из поклонниц герцога. — Но не сомневайся, эта девчонка потеряет его еще до Рождества.

— Готова поспорить, что он бросит ее еще раньше, — со злостью выпалила первая леди.

Как ни странно, единственным человеком в окружении герцога, которому не нравилась Клеодель, был Гарри, но он оказался слишком тактичен, чтобы сказать об этом герцогу или кому-то из их общих друзей. Кто он такой, чтобы критиковать будущую герцогиню?

Но про себя он постоянно отмечал, что в поведении Клеодель есть нечто неестественное.

Гарри не мог точно сказать, что именно настораживало его, но он чувствовал какое-то притворство, сквозившее в поведении невесты Равенстока. Слишком уж чистой и непорочной она казалась. Слишком.

Но герцог ничего этого не замечал, счастье окрыляло его, он считал часы до свадьбы — одним словом, вел себя прямо как влюбленный мальчишка.

Поскольку дом Равенстока на Парк-Лейн был намного просторнее дома, который снимал на Грин-стрит граф Седжвик, было решено устроить свадебный прием в доме герцога. Жених с головой ушел в подготовку предстоящего торжества.

Прием для гостей должен был состояться в бальном зале, двери которого выходят в сад. Герцог продумал все до мельчайших деталей, даже то, как разложат подарки в картинной галерее и как украсят дом. Охапки прекрасных благоухающих цветов были привезены прямо из загородного поместья Равенсток-холл и расставлены собственными садовниками герцога.

Свадьба было продумана до мелочей. Собрать в Лондоне всех рабочих, арендаторов и фермеров из поместья невозможно — не хватит места, поэтому на венчание в церкви Святого Георгия должны прибыть несколько представителей из их числа.

Для остальных на лугу у поместья установят большой шатер, где накроют столы и устроят танцы.

Это означает, что если герцог с молодой женой сразу после приема на Парк-Лейн отправятся в Равенсток-холл, они успеют принять не только гостей в городе, но и поздравления от всех обитателей поместья.

Там герцог произнесет короткую речь, в которой поблагодарит всех собравшихся, а затем объявит о фейерверке, который начнется ровно в полночь.

Первую брачную ночь молодожены проведут в Равенсток-холле, и герцог считал это очень удачным решением — начать семейную жизнь в своем родительском доме.

Раньше он никогда не задумывался над тем, что у него нет наследника, но теперь все чаще думал о том, как прекрасно будет иметь сына, рожденного в браке, в котором супруги любят друг друга так нежно и искренне, как они с Клеодель.

Вечером накануне свадьбы герцог и Клеодель были на балу в Девоншир-хаусе. Они вышли в сад, присели на скамью, и герцог попросил свою невесту:

— Скажи, что любишь меня.

— Всей душой, — ответила ему Клеодель.

— Эти слова будут вечно жить в моем сердце.

Он даже написал стихотворение, в котором воспевал достоинства невесты. Стихи он намеревался отослать в дом Седжвиков вместе с большим букетом ландышей.

Герцог решил, что именно эти цветы больше всего напоминают ему Клеодель с ее хрупкостью, нежностью и чистотой. Кроме того, ландыш называют «юным» цветком, потому что он никогда не распускается полностью, как, например, та же роза.

Герцог уже заканчивал письмо любимой, когда в комнате вновь появился мистер Мэтьюс.

— Что на этот раз, Мэтьюс? — спросил герцог.

— Прошу прощения за то, что осмелился снова побеспокоить вашу светлость, — ответил мистер Мэтьюс, — но прибыла вдовствующая графиня Гластонбери. Думаю, вы пожелаете видеть ее светлость.

— Разумеется! — стремительно вскочил из-за стола герцог. — Но я не знал, что бабушка приезжает в Лондон.

Оставив на столе недописанное письмо, он прошел из библиотеки в гостиную, где его дожидалась бабушка по материнской линии.

Даже в свои восемьдесят вдовствующая графиня держала спину прямой, а при взгляде на ее лицо нельзя было не догадаться, что в юности она была ослепительно красива.

Волосы графини были белыми как снег, лицо покрылось морщинами, но его черты, тем не менее, были мягкими и приятными.

Увидев герцога, графиня радостно раскинула руки.

— Бабушка! — воскликнул герцог. — А я не знал, что вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы приехать в Лондон! Почему вы не сообщили мне об этом заранее?

— Я не собиралась в город, все вышло совершенно неожиданно, — ответила вдовствующая графиня. — Пришло письмо от королевы, она предложила мне погостить в Виндзоре во время Аскотских скачек. Разумеется, я не могла отказаться от такого приглашения.

Герцог поцеловал бабушку в щеку и, удерживая ее руку в своих ладонях, присел рядом.

Затем он лукаво посмотрел на графиню и сказал:

— Нескладно придумано, моя родная! Мне думается, что на самом деле вы приехали в Лондон только для того, чтобы взглянуть на мою будущую жену. Угадал?

— Ну что же, действительно угадал, — покачала головой графиня. — Знаешь, никак не могу поверить в то, что какой-то юной девочке удалось поймать нашего казанову. Человека, который столько лет удачно обходил все крючки, наживки и сети!

— Этот крючок я заглотил по собственной воле.

— А вот это совсем уже невероятно! — воскликнула вдовствующая графиня.

— Если бы вы знали, бабушка, как я рад видеть вас! Вы, разумеется, остановитесь у меня?

— Само собой, — ответила графиня. — Во всем Лондоне я не знаю другого такого же уютного дома, с внимательной прислугой и просторными залами.

— Я глубоко польщен.

Вдовствующая графиня посмотрела на внука. Несмотря на возраст, взгляд ее оставался острым и проницательным.

— Скажи, это правда, что ты совершенно потерял голову из-за любви? — спросила она.

Герцог улыбнулся в ответ.

— Погодите немного, бабушка. Вот увидите Клеодель — сами все поймете.

— Не уверена, — сказала вдовствующая графиня. — Кроме того, мне, как и всем другим женщинам, которых ты любил, будет очень жаль потерять неуловимого пирата, всегда получавшего свою добычу и умевшего вовремя ускользнуть.

Герцог рассмеялся во весь голос.

— Бабушка, вы просто прелесть! — воскликнул он. — Никто на свете не умеет говорить так цветисто и красиво, как вы! Но ваш пират действительно спускает свой флаг, сдается в плен и направляется в порт под названием «Семейная жизнь».

— Вздор! — перебила его графиня. — Неужели пират в самом деле сумел найти ту единственную, что заменит ему всех женщин мира? Не верю!

— Да. Это будет Клеодель, — сказал герцог.

Ответить внуку вдовствующая графиня не успела — появились слуги и принялись разливать господам чай.

Когда же бабушка с внуком пересели к столику с чайным сервизом, герцог переменил тему. Он говорил о подарках к свадьбе, которые они с Клеодель успели получить, и о том, где они собираются побывать во время медового месяца.

Бабушка внимательно слушала его и, как и Гарри, думала о том, насколько странной кажется эта история. Почему после стольких роскошных, очаровательных, утонченных женщин он как мальчишка влюбился в какую-то недотрогу, которой нечего предложить ему, кроме своей юности?

«Будь он постарше, — размышляла графиня, — я могла бы сказать о нем «седина в бороду, бес в ребро», но он еще слишком молод. Правда, если не сравнивать его по возрасту с девочкой, на которой он собрался жениться».

И все же графиня старалась убедить себя, что это все ерунда, лишь бы он был счастлив.

Она всегда любила его больше всех остальных своих внуков. Озорство, которым он отличался, наверное, еще с колыбели, забавляло ее и даже вдохновляло — выросшей в период Регентства графине нынешняя, Викторианская эпоха казалась слишком чопорной, «застегнутой на все пуговицы».

Когда герцога критиковали, она всегда думала о том, что во времена Георга IV он наверняка чувствовал бы себя как рыба в воде, и потому легко прощала ему и озорство, и склонность к авантюрным выходкам. Наверное, герцог, как и она сама, находил нынешнюю эпоху не просто чопорной, но и ханжеской.

Ее другой внук как-то сказал, что возмущен образом жизни своего кузена и его бесчисленными романами, но графиня не поддержала родственника, лишь окинула его с головы до ног пристальным взглядом и презрительно ответила:

— Ты просто завидуешь! Если бы у тебя были внешность и характер кузена, ты вел бы себя точно так же. Но у тебя просто кишка тонка. Так что закрой рот и знай свое место.

Поскольку герцогу хотелось очень о многом поведать своей бабушке, он проговорил с ней несколько часов. Затем графиня направилась в свою комнату, а герцог помчался к себе, чтобы спешно переодеться.

Сегодня его ждали к обеду в особняке Мальборо. Уже спускаясь по лестнице к выходу, герцог вспомнил о незаконченном письме к Клеодель.