Элизабет Хойт - Тайна ее сердца

Но вот это он ей точно позволит.

Мэггс обхватила плоть мужа губами, пробуя ее на вкус, а потом отстранилась и заглянула ему в глаза. Тугое мужское естество дрогнуло в ее ладони.

Мэггс лукаво улыбнулась и поцеловала самый кончик. Затем вновь посмотрела на мужа. По лицу Годрика разлился румянец, а его веки тяжело опустились. Не отводя взгляда от лица мужа, Мэггс продолжила ласки.

Ноздри Годрика задрожали, и он закусил губу. Он не делал никаких попыток отстраниться, лишь наслаждался происходящим. Мэггс знала, что потом ей будет ужасно неловко за это безрассудство, но пока она наслаждалась предоставленной ей свободой.

Однако когда Мэггс легонько прикусила самый кончик, Годрик зашевелился.

— Мэггс, — выдохнул он и потянулся к ней.

Но Мэггс это не понравилось, потому что она еще не закончила игру. Она слегка приподнялась и попятилась назад, чтобы увернуться от рук мужа. В ее душе вновь вспыхнул гнев.

— Черт возьми, Мэггс!

Годрик метнулся к ней, но Мэггс инстинктивно уклонилась. Она вскочила на ноги и сделала два шага назад.

Она поступила нечестно: ведь Годрик ранен. Нужно было найти в себе силы уйти.

Годрик догнал жену и прижал ее к кровати, навалившись всем весом.

Зажатая между мужем и кроватью, Мэггс тяжело дышала, хотя их борьба продолжалась всего лишь несколько мгновений. А Годрик стоял сзади, не давая ей убежать, и его возбужденная плоть нетерпеливо упиралась в ягодицы Мэггс.

Мэггс чувствовала на своей шее теплое дыхание мужа. Она ждала, что он развернет ее лицом к себе. Но вместо этого он принялся стягивать с нее халат и сорочку.

У Мэггс перехватило дыхание.

Годрик запечатлел на ее шее поцелуй и прошептал:

— Стой смирно.

Мэггс ощутила прикосновение прохладного воздуха и горячей кожи мужа к ягодицам. Он положил ладонь меж ее лопаток и осторожно, но решительно надавил. И вот она уже лежала на кровати, в то время как нижняя часть ее тела была приподнята в ожидании вторжения.

Мэггс почувствовала на бедре ладонь мужа, а потом и его разгоряченную плоть, ищущую вход в лоно. Она словно бы стала больше, и Мэггс услышала, как Годрик глухо заворчал, прокладывая себе путь к наслаждению.

Мэггс вцепилась пальцами в простыню. Казалось, это сладостное проникновение продолжалось вечность, но наконец Годрик в последний раз шевельнул бедрами, ткань его бриджей коснулась кожи Мэггс.

Годрик замер на мгновение. В тишине спальни раздавалось лишь его прерывистое дыхание. Мэггс закусила губу, скопировав выражение лица Годрика. Ей казалось, что она никак не переведет дыхание, хотя ее муж даже не начинал двигаться.

А когда он начал это делать, Мэггс испытала поистине непередаваемые ощущения. Из ее горла вырвался стон, а потом ее бедра начали двигаться, словно по собственной воле, навстречу Годрику.

Годрик грубо засмеялся.

— Ты так нетерпелива!..

Мэггс хотела уже обернуться, чтобы бросить на мужа гневный взгляд, но он воспользовался моментом, чтобы с силой войти в нее снова.

Веки Мэггс задрожали и опустились.

— О…

— Тебе нравится? — шепотом спросил Годрик.

Мэггс лишь кивнула в ответ, не в силах вымолвить ни слова. А Годрик погружался в нее снова и снова, и она могла лишь покорно приподнимать бедра в безмолвном приглашении. Одной рукой Мэггс нащупала самую чувствительную точку на своем теле и теперь поглаживала ее в такт движениям Годрика.

У него перехватило дыхание, и он, наклонившись к самому уху жены, прошептал:

— Ты трогаешь себя там?

Мэггс судорожно сглотнула и снова закрыла глаза.

— Д-да.

— Господи, — пробормотал Годрик, и Мэггс подумала, что он просто исчерпал запас слов.

Он внезапно положил руку на ее плечо и вошел в нее грубо и настойчиво, с силой вжав в матрас.

Вспышка болезненного наслаждения пронзила тело Мэггс, а потом растеклась по телу сладостными потоками. Перед ее глазами заплясали мириады разноцветных искр, и она застонала громко и протяжно.

Годрик замер на мгновение, упал на спину жены, пропитывая ее своим теплом, и теперь судорожно ловил ртом воздух.

Мэггс должна была чувствовать себя раздавленной под тяжестью его тела, но вместо этого она ощущала тепло и спокойствие.

Краем глаза Мэггс наблюдала за тем, как Годрик протянул правую руку, сплел пальцы с ее пальцами и нежно пожал.

Будь воля Мэггс, она лежала бы так вечно.

Если ад и существовал на земле, Артемис Грейвс направлялась сейчас именно туда. Каблуки ее туфель заскрипели по мелкому гравию огромного и почти пустого двора. Позади остались высокие железные ворота. Перед ней возвышался выполненный в стиле барокко фасад величественного здания. Изящные белые колонны венчал купол с часами, римские цифры на циферблате которых поблескивали золотом. Верхушка купола тоже отливала золотом. Ее венчала скульптура женщины в вуали.

Артемис посмотрела на двери и вздрогнула.

Ад мог иметь привлекательный вид, но внутри бушевало пламя.

Она прошла мимо привратника, заплатив ему несколько монет. Просторный холл с высоким сводчатым потолком разветвлялся на две галереи. В столь ранний час посетителей почти не было, но это вовсе не означало, что обитатели ада спят. Они стонали и что-то бессвязно бормотали, а некоторые просто выли.

Артемис прошла мимо галерей прямо туда, где виднелись две лестницы. Она поднялась по той, что располагалась слева, придерживая прикрытую чистой тряпицей корзину. Ей вовсе не хотелось растерять по дороге добытое с таким трудом содержимое.

На лестничной площадке со скучающим видом сидел мужчина. Он был высок и худощав, и Артемис не раз сравнивала его с Хароном[2].

Артемис заплатила Харону два пенса, и он отпер ключом дверь, ведущую в глубины ада.

В нос Артемис ударил отвратительный запах. Он был настолько резким и густым, что ей на мгновение подумалось, что она оказалась в сточной канаве. Артемис приложила к носу смоченный лавандовой водой носовой платок и продолжила путь. Обитатели ада были в большинстве своем прикованы цепями. По обе стороны коридора располагались маленькие комнаты без дверей, похожие на стойла в конюшне. Только в конюшне было гораздо чище и пахло приятнее, чем здесь. В каждой комнате находилось по одному жильцу ада, и Артемис избегала смотреть по сторонам, ибо ей не хотелось потом просыпаться посреди ночи от мучающих ее кошмаров.

Здесь наверху было гораздо тише, нежели внизу. То ли оттого, что людей здесь было меньше, то ли потому, что большинство из них давно оставило всякую надежду на освобождение. И все же время от времени откуда-то доносились странные звуки, похожие не то на песню, не то на сдавленное хихиканье. Артемис знала, что мимо комнаты справа от нее нужно пробежать быстро. И не зря. Потому что едва только она ее миновала, оттуда вылетел ком грязи и ударился о противоположную стену.

Наконец она добралась до последней комнаты в левом ряду. Он сидел на корточках на подстилке из грязной соломы, подобно порабощенному Самсону: кандалы на ногах и еще одни — Артемис едва не лишилась чувств от ужаса — на шее. Тяжелое металлическое кольцо, обрамлявшее шею, было соединено с прикованной к стене цепью. Она была настолько короткой, что не позволяла ему полностью лечь на пол. Пленник был вынужден сидеть, скрючившись и привалившись к стене, если хотел спать, и Артемис опасалась даже думать, что случится, если он вдруг упадет вперед. Ведь он может задохнуться, а никто даже и не заметит этого.

Он поднял голову, и его лицо осветила широкая улыбка.

— Артемис.

Она немедленно подошла к нему.

— Что они с тобой сделали, мой дорогой?

Артемис опустилась перед пленником на колени и взяла его лицо в ладони. Над кустистой бровью виднелась шишка, правую скулу покрывала запекшаяся кровь, а слишком широкий нос рассекал порез. Очевидно, он был сломан.

Впрочем, так было всегда.

Молодой человек пожал широкими плечами, прикрытыми лишь грязной рубашкой да засаленным жилетом.

— Это новая мода. Я слышал, все леди при дворе следуют ей.

Артемис проглотила вставший в горле ком и попыталась улыбнуться:

— Глупый. Не стоит насмехаться над ними ради забавы. Эти цепи очень тебе мешают.

Он вскинул голову, и его пухлые губы изогнулись в улыбке.

Артемис покачала головой и принялась рыться в корзине.

— Я… я принесла не так уж много. Но кухарка Пенелопы любезно дала несколько пирожков с мясом. — Артемис протянула один пленнику.

Он схватил его и принялся медленно откусывать, словно желая продлить трапезу. Артемис смотрела на него исподтишка, доставая из корзины остальное угощенье. Его лицо стало уже, и он заметно похудел. Снова похудел. Он был настоящим великаном с широкими плечами и грудью.

Чтобы поддерживать силы, ему необходимо было много еды. Его плохо кормили, а ей не удалось продать кулон, чтобы подкупить стражников.

Артемис обеспокоенно сдвинула брови, вытаскивая из корзины последнюю вещь.

— Что это такое? — спросил он, подавшись вперед, насколько это было возможно.

Артемис улыбнулась:

— Это мой подарок тебе. Надеюсь, ты оценишь по достоинству усилия, коих мне стоило раздобыть его.

Артемис развернула необыкновенно красивый стеганый халат темно-красного цвета.

Пленник ошеломленно заморгал, а потом запрокинул голову и раскатисто расхохотался.

— В нем я буду как настоящий индийский принц!

Артемис поджала губы в попытке выглядеть строгой.

— Это старый халат дяди. По ночам тебе в нем будет теплее. Вот, примерь.

Артемис помогла ему одеться и с удовлетворением отметила, что халат хоть и был немного тесен в плечах, но он вполне мог запахнуть его на груди. Молодой человек прислонился к грязной стене и в самом деле показался Артемис индийским принцем.

Только вот у индийских принцев не было синяков на лицах. А еще они не сидели на полуистлевшей соломе.

А потом пленник предложил Артемис отведать принесенной ею же самой еды, и у них получилось что-то вроде пикника. Издалека доносились ругательства и протяжные завывания, но они делали вид, будто ничего не замечают.

Вскоре Артемис поняла, что пора уходить. Пенелопа собиралась сегодня пройтись по магазинам, и ей придется помогать кузине нести покупки.

Артемис молча складывала в корзину салфетки, не желая думать о том, что ей вновь придется оставить его в этом ужасном месте.

— Ступай, — мягко произнес он, когда губы Артемис задрожали. — И не печалься. Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты печалишься.

Артемис улыбнулась и обняла его. А потом, не говоря больше ни слова, развернулась и ушла из этой ужасной комнаты. Оба знали, что она вернется сюда, как только сможет. Но не раньше, чем через неделю.

Артемис остановилась возле Харона и отдала ему все деньги, что были, — совершенно ничтожную сумму, но ее должно было хватить, чтобы охранники не забывали его кормить, опорожнять туалет и не бить до смерти, когда издаваемые им звуки станут невыносимыми.

Артемис подняла голову и прочитала надпись на табличке: «Неизлечимые».

Каждый раз, когда она видела это слово, ее сердце начинало отчаянно колотиться от гнева и страха. Ведь это было равнозначно смертному приговору для ее горячо любимого брата-близнеца Аполлона. Неизлечимо больные сумасшедшие никогда не выходили из Вифлеемской королевской больницы, известной в народе под названием Бедлам.

Спустя два часа после их занятий любовью приехал доктор, и Мэггс настояла на том, чтобы остаться в комнате. Джентльменам подобное поведение показалось странным. Годрик с Моулдером обменялись обеспокоенными взглядами, а доктор что-то неодобрительно пробормотал. Мэггс хотелось закатить глаза. Ни одна из присутствующих в доме леди не сочла бы странным ее желание остаться с раненым мужем, чтобы узнать, насколько сильно повреждена его левая рука. Мэггс едва не задохнулась от страха, горя и гнева и вынуждена была отвернуться, когда врач начал ощупывать руку Годрика. Он развязал бинт на его правой руке, потрогал длинный неглубокий порез, назвал его пустяковым и забинтовал руку снова.

Мэггс едва не взорвалась от гнева, когда Годрик бросил на нее торжествующий взгляд.