Джоанна Борн - Тайна куртизанки

– В коридоре холодно. Спи ночью со мной, в этой постели. – Он так хорошо знал ее, что почувствовал ее кивок. – Ты должна это сказать.

– Да. – Она совсем потеряла стыд.

– Давай закрепим твое решение.

Он прижал ее к себе, тело к телу, вдыхал запах ее волос, тихонько рыча. Анник тронуло до глубины души, что у него вызывает желание даже ее запах. Его руки тоже хотели ее. Она закрыла глаза, чтобы оказаться с ним в темноте. Все исчезло, кроме ощущений. Жар между ног распространился по телу. Она горела изнутри. Она была пьяна от этого. Она была…

Она была Анник Вильерс, а этот человек был ее врагом.

Она сразу отпрянула, тяжело дыша.

– Я сделала… – Ей пришлось заговорить снова: – Я сделала с вами ошибку. Потеряла себя.

– Ты еще не привыкла к этому.

– Не опекайте меня, месье. Я становлюсь безрассудной, если это касается вас. Так может случиться с кем угодно. – Пройдя босиком по комнате, она села на краешек стула. Мэгги Дойл обеспечила ее шелковыми чулками с белым узором. Изысканные. – Возможно, я обрету разум и буду спать одна. Кто знает? Вы не можете вечно меня запутывать.

– Мы запутываем друг друга.

– Но один из нас – тюремщик. Вы хотите, чтобы я это забыла. Вот почему вы так нежны. Что касается меня, то я предпочитаю искренность. Лучше изводите меня допросами. Тогда я вспомню, что пленница. Будь у меня хоть капля гордости, я бы не лезла к вам в постель, а играла шлюху.

Наступило молчание, оглушительное, как удар грома. Между ними потрескивало напряжение.

– Так вот что вы делаете? Играете шлюху? – Анник не смотрела на него.

– Я обучена делать это, если меня схватят.

– Пленница и тюремщик? – С ней разговаривал Грей, не Роберт. – Если только это, тогда приступим к допросу. Расскажи мне о планах Альбиона. Кто их тебе дал? О! Почти безупречно. Ты выглядишь удивленной и обиженной. Прекрасно.

Ее вдруг сковал холод. Потому что он был в гневе и потому что этот человек мог видеть сквозь ложь. А сейчас это единственное, что ей принадлежало. Она завязала подвязку, чтобы не спадали чулки.

– Я никогда их не видела, хотя все считают, что я ношу эти планы с собой, как кошка своих котят. Я не знаю почему…

– Ты носишь их в своей голове.

Анник окаменела. Он не может этого знать! Не может! Никто этого не знает!

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Каждая страница, каждый список, каждая; карта. Все это здесь, в твоей памяти, между Расином, Вольтером и Тацитом. Вот почему Леблан так и не смог их найти. Он не знает, где искать.

Она медленно надела туфли, которые он ей откуда-то принес. Нужно двигаться. Мозг отказывался работать. Он знает. Он знает! Как он может знать?!

Он смотрел на нее и ждал.

– Я не хотел лишить тебя дара речи.

Она выстояла под ружейным огнем. Она украла дипломатические депеши прусского военного командования. Она – Лисенок. Нельзя сидеть, как немая идиотка! Только великая сила духа заставила ее пожать плечами:

– Это сантименты. И очень глупая теория.

– И что ты собираешься делать с этими планами, Анник? Стоять на берегу и махать, когда подплывут французские корабли? Ты, конечно, знаешь, где они высадятся.

Во рту у нее пересохло.

– Я не говорю, что не знаю вообще ничего. Я бесподобно умная женщина, но я действительно не знаю о вторжении. Вы несете полный вздор.

– Ты ненавидишь Бонапарта. Возможно, ненавидишь его с Вандеи. Ты в Англии, чтобы остановить вторжение. Ты шла из Марселя, слепая, одинокая, потому что знала о предстоящем.

– Я повторяю вам. Я лояльная француженка и ничего об этих планах не знаю.

– Когда у тебя не будет выбора, ты, в конце концов, передашь мне планы Альбиона. Ты не можешь поступить иначе.

Что-то у нее внутри лопнуло и рассыпалось. Возможно, ее храбрость. Грей знал. Он сложил мельчайшие кусочки – злобу Леблана, ее неосторожные слова – и все разгадал. Секрет ее памяти. Выбор, который стоял перед ней и мучил ее. Решение, которое она должна принять. Он даже знал, что она решит. Это один из великих шпионов, равный Сулье и Вобану.

– Проклятие! – Он в мгновение пересек комнату. – Я тебя напугал. Я обещал себе, что не буду этого делать. – Ее щека была прижата к его парчовому жилету. – Мы поговорим. Мы только поговорим. Я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Но план Бонапарта – настоящее безумие. Мы оба это знаем. Он нанесет такой же вред Франции, как и Англии.

Да, Грей вел себя по-умному. Подтачивал ее храбрость, как мышь подгрызает деревянную стенную панель. Она перед ним беззащитна.

– Я не хочу говорить о французской политике. Это сложная и гнетущая тема.

– Хорошо. Не будем говорить. – Он положил подбородок ей на макушку. – Просто держись за меня.

С закрытыми глазами, в темноте, она словно вернулась во Францию, когда была слепой и знала Грея только на ощупь и по запаху. В одной из комнат пробили часы. Семь ударов. По напряжению его мускулов у нее под руками она поняла, что их маленькое перемирие закончилось. Перемирия все таковы, они рано или поздно кончаются.

Грей отпустил ее.

– Днем я не должен был заниматься с тобой любовью. Я заставил тебя не доверять собственному решению. Лучше поверь мне, если твое тело меня не хочет. – Он провел кончиком пальца по ее ушной раковине. – Видишь? Даже от такого прикосновения ты отстраняешься, считая, что я пытаюсь тобой манипулировать.

– А разве нет?

– Я не знаю, как тебя убедить. Мое желание так велико, что я не могу трезво мыслить.

– Что вы со мной сделаете, когда я откажусь стать ради вас предательницей?

– Этого не случится.

– Конечно, так вам думать удобнее.

– Ты хочешь обещаний? Пожалуйста. Что бы ни случилось, я буду защищать тебя от Леблана и Фуше. Если даже продолжу тебя пугать.

– Жаль вас разочаровывать, но вам не испугать меня. В этом деле вы любитель, а я видела специалистов.

– И это хуже всего. Ты чертовски сложна. Я бы не любил тебя, будь ты глупой, но это облегчило бы жизнь нам обоим. – Грей вздохнул. – Обед уже начался. Спускайся и поешь.

В доме на Микс-стрит была чисто мужская обстановка. На стенах висели старинные карты и архитектурные рисунки в темных рамах. На столах, мимо которых она шла, – папки, газеты, пустые кофейные чашки, мужские перчатки, небрежно брошенные в широкую вазу. Ни цветов, ни безделушек.

Столовая находилась рядом с комнатой, где она спала днем. Анник запоминала коридоры и лестницы в доме, который стал ее тюрьмой. В конце концов, она будет знать его очень хорошо. В главном зале она постояла у зеркала, чтобы последний раз оглядеть свой туалет.

– Платье хорошо сидит. Милое. Невинное. – Грей вдруг нахмурился. – Слава Богу, ты безобидна, как бенгальский тигр. Ты хорошо знаешь полковника Джозефа Римза из британской военной разведки?

Внешне Анник ничем себя не выдала, но желудок у нее свело. Франсуаза, ее подруга, шпионка высокого класса, однажды была арестована по необоснованному подозрению и допрошена Римзом, который с большим удовольствием пытал женщин. После этого ей потребовалось несколько месяцев на лечение.

– Я слышала о нем. Пару каких-то мелочей.

– Значит, тебе известно, что нам предстоит. Ты должна с ним встретиться.

– Да, я здесь, а мной интересуется военная разведка. Мне следовало об этом подумать.

– Ты мне веришь?

– Нет. Возможно. До некоторой степени. Это странный вопрос.

– Поверь мне. Под этой крышей Римз не обладает никакой властью. Я никому не позволю обидеть тебя.

– Это же сказал мне и Гальба. Я бы скорей поверила, если б это не повторялось так часто.

– Даю тебе слово.

Для него это решило все. Он был английским офицером, прежде чем стал командовать шпионами. Возможно, она действительно верила ему.

Грей открыл дверь в прекрасную комнату идеальных пропорций, с обоями на китайские сюжеты и шторами из белого жаккарда, которые были задернуты, чтобы скрыть решетки на окнах. За столом уже сидели мужчины и одна женщина.

– …избежать столкновения, – говорил Эйдриан, когда она вошла в комнату. – Лазарус мог бы даже надеяться…

Он умолк и вскочил с места. Другие мужчины тоже поднялись: Гальба, сидевший во главе стола, месье Дойл, которого она легко узнала, юноша Джайлс, открывший ей дверь, и худой незнакомец с каштановыми волосами. Последним нехотя встал невысокий краснолицый человек. Полковник Римз, подумала Анник.

– Мадемуазель, надеюсь, вы отдохнули?

Гальба тут же потянул ее к столу и разыграл целый спектакль, представляя ее Дойлу, который назвал себя виконтом Маркемом, его жене леди Маркем, оказавшейся совсем непохожей на женщину по имени Мэгги. И самое удивительное, она была француженкой с речью аристократки, чего вряд ли стоило ожидать от Мэгги. Худой человек, похожий на библиотекаря, наверняка очень важный шпион, был преподобным Томасом Пакстоном. Когда Гальба представил ее полковнику Римзу, тот даже не взглянул на нее, только презрительно усмехнулся. С Эйдрианом и Джайлсом она познакомилась сама.

Грей посадил ее между Гальба и Эйдрианом, заняв место слева от Римза.

– Полковник, – вежливо произнес он, садясь.

– Майор. – Краткое, нелюбезное приветствие в ответ. Грей и полковник ненавидели друг друга. Остальные просто не любили Римза. Обученная замечать такие нюансы, Анник видела, что Дойл, Эйдриан и ученый Пакстон сидели, как обычно сидят в незнакомой таверне, готовые мгновенно вскочить: на краешке стула, руки на столе, ноги твердо стоят на полу. Каждый мужчина в комнате исподтишка наблюдал за полковником Римзом. Это был обед на уровне военной хитрости.

Эйдриан прошептал ей, чтоб она не беспокоилась, у Грея все под контролем. Хотя Анник говорила, что не хочет есть, он положил ей на тарелку картофель, цыпленка и зеленый горошек, делая вид, что советуется с ней.

Гальба возобновил прерванный разговор:

– Твоя виновность, Эйдриан, станет известной. Лазарус не дурак, ты подумал о последствиях?

– Если мы не вмешаемся, к концу недели Уайтчепель будет по колено в трупах. Я только хочу…

– Вам не требуется совать туда свой нос, вот мое мнение, – вмешался полковник Римз. – Пусть откусят себе яйца и подавятся ими. Пока мы не прекратим эти бессмысленные действия…

– Вы, армейские парни, такие грубые и прямолинейные, – невозмутимо прервал его Эйдриан.

– Я хочу знать, почему эта французская шлюха щеголяет тут, как будто она…

– Но здесь не какой-то мужской, со шлепаньем по бедру, обед в ваших бараках.

Грей сделал незаметный жест, и Эйдриан умолк.

– Вы тут гость, полковник, и здесь присутствуют леди. Эйдриан, налей вина мадемуазель Вильерс.

Поскольку Грей сделал это умышленно, она позволила Эйдриану наполнить ее бокал.

Полковник злобно повернулся к Гальба:

– Скажите мне, почему эта чертова потаскушка, французская шпионка сидит за обеденным столом?

Гальба позволил себе выразительное молчание, подчеркивая грубость полковника, потом тихо сказал:

– Мы не будем сейчас обсуждать это, полковник. И в таких выражениях. Меня, Эйдриан, настораживает вмешательство в хозяйство Лазаруса. Это провокация с нашей стороны.

– Не с нашей. С моей. Я действую самостоятельно. Анник, ты не вырастешь большой и сильной, если не съешь эти овощи.

Она действительно не ела, слушая, как он защищает свой план, наверняка опасный и сложный. Она в любом случае не могла есть, пока рядом с ней кипел от злобы полковник Римз. Но вино пахло как превосходное бордо.

– Твое решение? – Гальба посмотрел на Грея.

– Нужно попытаться. А потом будем иметь дело с Лазарусом. Груз заберет Уилл.

– Окно второго этажа. Знаешь… – Эйдриан метнул взгляд на Римза. – Багаж, который я получаю, весит пятьдесят шесть фунтов. Я могу принести его одной рукой.

– И это все, что у тебя есть, – сказал Грей. – Твое плечо еще не зажило. Делай сам, если должен. Но Уилл пойдет с тобой.

Вот так Грей принимал решения по важным делам, посылая опасных людей на кражу и заботясь об их безопасности. В такого человека легко влюбиться. Увидев, что Анник смотрит на него, он улыбнулся мельком, как мужчина своей возлюбленной и словно кот, очень довольный полосатой кошкой. Это был комплимент, но смущающий, хотя никто за столом не знал, на что он ей намекает. Потом он уже разговаривал с Дойлом:

– …Поставь еще двух сторожей. Гальба будет в гостевой комнате, но Паке уйдет перед рассветом.

Молчаливый Пакстон потянулся через стол за бутылкой вина.

– Я пойду обычным путем. Если у тебя есть сообщения, дай мне их вечером.

– Я тебе уже дал. – Гальба поднял бокал. – Легкого путешествия.

Грей, Дойл и Эйдриан тоже выпили.

Анник вспомнила, как ребенком она носила в Лионе хлеб и вино к столам вроде этого и сидела тихо, как мышь, пока мужчины и женщины занимались приготовлениями и уходили один за другим на опасные задания. Молчаливый тост… Позже друзья тоже пили за нее когда она вошла в ближайший круг людей Вобана. Грустно было смотреть на это как посторонней.