Адвокат положил книгу на судейский стол и открыл ее на последней странице. Никто не обратил внимания на Трейвика, подошедшего взглянуть на запись.

– А как быть с датами? – спросил главный судья. Длинным белым пальцем он ткнул в дату предыдущей записи. – Чем вы объясните то, что между этой и последней записью прошло более тридцати лет?

– Очевидно, викарий счел нужным внести запись в самую старую из двух приходских книг. Такое случается нечасто, но отнюдь не противоречит законам, милорд судья.

– В таком случае, если указанные здесь свидетели подтвердят... – начал судья, но его почтительно прервал адвокат герцога:

– К сожалению, свидетелей уже нет в живых. Они трагически погибли, когда их яхта перевернулась во время бури в Ла-Манше.

– А священник? – продолжал расспросы судья, в голосе которого впервые послышался оттенок сомнения.

– Увы, викарий тоже обрел заслуженный покой.

– Как удобно! – с издевкой воскликнул Трейвик. – Надеюсь, ваша честь, теперь вы видите, что все это – чистейшее надувательство с целью ввести суд в заблуждение. Запись внесена в старую книгу, оба свидетеля мертвы, однако эти двое уверяют нас, что и впрямь поженились семь лет назад и с тех пор хранили тайну. Это явный обман, ваша честь, – продолжал торговец, – попытка помочь преступнице избежать наказания.

Судья поджал губы, очевидно обдумывая доводы Трейвика, но ему не дали времени на размышления.

– Я вынужден напомнить суду о пункте закона, о котором ему наверняка известно, – невозмутимо вмешался адвокат. – Регистрация браков введена в попытке положить конец запутанным судебным разбирательствам, причиной которых были тайные союзы, которые так часто заключали наши предки.

– Верно, – согласился судья.

– Судебные разбирательства таких союзов затягивались надолго и только отнимали у судей время, которое следовало бы тратить на более важные дела.

Судья вновь согласно кивнул. Адвокат сообщал общеизвестные сведения, и хотя судья пока не мог понять, к чему тот клонит, ему доставляло удовольствие видеть среди провинциальной публики опытного юриста.

– Но поскольку в данном случае процесс не затрагивает вопросы брака... – Судья встрепенулся, потеряв нить доводов, но адвокат продолжал: – Обе стороны вступили в брак, достигнув совершеннолетия, ни одна из них не отрицает, что брак состоялся. Обе они способны подтвердить перед судом, что обменялись клятвами. Следовательно, нет никаких препятствий тому, чтобы признать законность этого брака.

Эта логика на миг ошеломила старшего судью. Но адвокат был прав – если, конечно, обе стороны действительно готовы подтвердить его слова. Он повернулся к подсудимой:

– Мэри Уинтерс, вы подтверждаете, что обмен клятвами, о котором записано в церковной книге, состоялся?

Мэри подняла голову и перевела удивительно чистые синие глаза на человека, стоящего в проходе зала. Зрители выжидательно притихли. После краткого, но выразительного обмена взглядами между Вейлом и женщиной, которую он называл женой, Мэри Уинтерс вновь повернулась к судье.

– Подтверждаю, ваша честь, – спокойно произнесла Мэри, словно не заметив, что зал ждет ее ответа, затаив дыхание. Вопрос был поставлен так, что ей не пришлось лгать.

Вейл вздохнул с облегчением: этой минуты он опасался больше всего. Честность Мэри могла навредить ей.

– И вы готовы подтвердить, что эти клятвы связали вас узами истинного брака? – продолжал судья.

– Да, ваша честь, – без колебаний ответила Мэри Уинтерс.

– В таком случае, если имена новобрачных были оглашены заранее... – начал судья, но его решительно перебил адвокат Вейла:

– Должен известить вас, ваша честь, что имена новобрачных оглашены не были! – Ему пришлось повысить голос, перекрывая ропот изумленных зрителей. – Но, как вам известно, – продолжал он, – в прерогативы священника, как подчиненного архиепископа Кентерберийского, входит отмена этой процедуры в особых случаях.

– По какой причине процедура оглашения имен была отменена на этот раз?

– Дело в том, что долг призывал его светлость принять участие в сражении, ныне известном как битва при Ватерлоо. Несмотря на серьезную рану, полученную в ходе Пиренейской кампании, он прервал отпуск, чтобы вернуться в полк и внести свою лепту в славную победу герцога Веллингтона над корсиканским чудовищем[2].

Адвокат тщательно выбирал слова, напоминая о роли Вейла в этой победе, о храбрости, проявленной герцогом в других сражениях. В его речи прозвучал открытый упрек в адрес судей, пренебрегающих блестящей воинской карьерой человека, стоящего перед ними. Кроме того, адвокат ухитрился как бы невзначай подтолкнуть их к демонстрации патриотизма.

– Действительно, – произнес судья нерешительным тоном.

– Следовательно, – повысил голос адвокат, уверенный, что всецело завладел вниманием слушателей, – вы понимаете, что, если мистер Трейвик дерзнул выдвинуть обвинения против ее светлости герцогини Вейл, их должен рассматривать другой суд.

– Протестую! Эта женщина... – выкрикнул было Трейвик, но Вейл властно прервал его.

– Если вы посмеете вдобавок к своим гнусным обвинениям порочить имя моей жены, я убью вас!..

Его серые глаза смотрели холодно и спокойно, но у Трейвика не возникло и тени сомнения в словах герцога. Торговец сжал губы, прервав поток оскорблений в адрес женщины, превратившей его в урода. Впервые внимательно посмотрев на человека, назвавшего Мэри Уинтерс женой, Трейвик заметил в нем сходство с ее сыном. Внезапно Трейвик понял, почему вдруг вспомнил о ребенке, которого обычно не замечал. Ну разумеется!

Внезапно Маркус Трейвик запрокинул голову и разразился пронзительным, леденящим душу хохотом. Раскаты этого истерического смеха долго оглашали зал, пока не умолкли под шепотки зрителей.

Гримаса презрения лишь на миг исказила черты невозмутимого лица герцога Вейла. Он отвернулся. Только один человек в зале понял причину этого безумного смеха. Мэри Уинтерс вновь опустила голову. И на этот раз те, кто считал, что она молится, не ошиблись.

Глава третья

Судья объявил о прекращении процесса, но его светлость подошел не к женщине, которую назвал своей женой, и не к адвокату, привезенному из Лондона. Вместо этого Вейл приблизился к невысокому мужчине, ничем не отличающемуся от других жителей деревни, собравшихся в зале. Во время заседания этот человек молча стоял в глубине зала, не сводя глаз с Вейла.

– Поздравляю! – произнес Джон Пирс, понизив голос так, что в шуме толпы его услышал только хозяин. – Враг разбит, победа за вами, полковник.

Кроме Пирса, никто уже не называл Вейла полковником: он вышел в отставку, как только при весьма трагических обстоятельствах ему достался нынешний титул.

– Ты видел ее глаза, Пирс? – спросил герцог. – Минуту я был уверен, что она откажется подтвердить мои слова.

– Вы с самого начала знали, что такое может случиться. Единственную опасность в этой невероятной сцене представляла сама Мэри.

– Но нам удалось избежать опасности, – напомнил ему Вейл.

– А по-моему, радоваться еще слишком рано, ваша светлость, – негромко возразил Пирс. Он окинул взглядом коренастого торговца, который наконец-то уяснил, что его бурные протесты не произведут никакого впечатления на судей. – Хотел бы я знать, почему он засмеялся, – добавил Пирс, глядя, как бывший хозяин Мэри Уинтерс грубо расталкивает толпу, пробираясь к двери. – Что, черт возьми, так развеселило его?


Мэри не сопротивлялась, когда адвокат герцога Вейла поспешил вывести ее из зала суда. Чудом обретя свободу, она понимала, что теперь гораздо важнее освободить сына. Но заставить Трейвика отдать ей Ричарда было невозможно: ведь по закону ребенок считался сыном торговца. Ей не обойтись без помощи человека, который где-то пропадал целых семь лет, чтобы сегодня неожиданно появиться и вступиться за нее. В мире, в котором Мэри была почти бесправна, власть Вейла казалась неограниченной.

– А где герцог? – спросила она у адвоката.

– Если не ошибаюсь, его светлость счел своим долгом лично поблагодарить судью. Этого требует не только вежливость. Благосклонность судьи нам еще понадобится, когда вести дойдут до Лондона. – Адвокат осторожно взял Мэри под руку. – А нам пора уходить отсюда.

Мэри кивнула, хотя не поняла ни единого слова. При чем тут судья? Неужели суд будет возобновлен в Лондоне? Значит, ей снова придется сидеть молча, слушая ложь Трейвика?

– Камердинер его светлости проводит вас домой.

– Домой? – удивленно переспросила Мэри, привыкшая называть так дом Трейвика. Вспомнив о злобном хохоте торговца, она невольно задрожала.

– В замок Вейл, разумеется. Вас ждут. Они приблизились к черной карете с герцогским гербом на дверце, которую Мэри по-прежнему считала принадлежащей отцу Ника. Седовласый мужчина, стоявший возле экипажа, открыл перед Мэри дверцу и опустил подножку.

– Спасибо, – произнесла она, подавая незнакомцу руку и забираясь в карету.

– Теперь все позади, – произнес камердинер Вейла, заботливо усаживая Мэри и укрывая ее колени пледом. – Он ни за что не даст вас в обиду. Вам ничто не угрожает, ваша светлость. Позвольте герцогу позаботиться о вас.

Услышав непривычное обращение, Мэри вздрогнула: на миг ей подумалось, что камердинер с кем-то перепутал ее. В его карих глазах светилось сочувствие. Заметив смущение Мэри, камердинер ободряюще пожал ей руку.

– Спасибо. А вы... – нерешительно произнесла она.

– Пирс, ваша светлость. Мне приказано позаботиться о вас, а я давно научился в точности исполнять приказы хозяина. Иначе хлопот не оберешься, – заключил он с заговорщицкой улыбкой, давая Мэри понять, что не испытывает никакого страха перед могущественным хозяином. – Надо ли послать в дом торговца за вашими вещами? – спросил Пирс. – У вас там что-нибудь осталось?

Только сын, в отчаянии подумала Мэри, но скрыла это от слуги, не зная, можно ли доверять ему.

От жены тюремного надзирателя она узнала, что Трейвик сжег ее немногочисленные вещи. Бобу Смитерсу, бывшему солдату, который служил у торговца, было приказано развести костер на деревенской площади – должно быть, чтобы окончательно унизить непокорную служанку.

Впрочем, о вещах Мэри ничуть не сожалела, а отобрать у торговца единственное, что имело для нее значение, было пока невозможно. В ушах у нее по-прежнему звучало эхо почти безумного хохота Трейвика.

– Нет, ничего, – наконец ответила она.

Пирс кивнул и закрыл дверцу экипажа.


Замок показался Мэри громадным, а уж подобную роскошь она видела впервые в жизни. По сравнению с ней прочный каменный дом Трейвика, который Мэри когда-то считала крепостью, показался ей нищенской халупой. Стены коридоров, растянувшихся, казалось, на целые мили, были увешаны портретами в позолоченных рамах. Мэри старалась не глазеть по сторонам, а запоминать путь к спальне, которую отвели ей. Но, несмотря на все усилия, к тому времени, как дворецкий Томпсон подвел ее к двери, она успела забыть дорогу.

В спальне стояла огромная кровать под балдахином. Шелковые занавеси и портьеры на окнах цвета слоновой кости сочетались с дорогими восточными коврами, устилавшими блестящий дубовый пол. Перед пылающим камином стояла овальная медная ванна. В воздухе явственно ощущался аромат розовых лепестков, плавающих в горячей воде.

– Ваша светлость, это Клер, ваша горничная, – доложил дворецкий.

Рыжеволосая девушка, почти ребенок, робко подняла глаза. Ее лицо напомнило Мэри Пирса. Горничная покраснела и сделала книксен.

Мэри улыбнулась, не зная, как следует приветствовать горничную. Прежде у нее никогда не было прислуги.

– Я рада познакомиться с тобой, Клер, – сказала она.

– Его светлость встретится с вами перед ужином. Он будет ждать вас в большой гостиной в половине девятого, – сообщил дворецкий и поклонился, собираясь уходить и не дожидаясь согласия Мэри. Очевидно, это не просьба, а приказ, поняла она, – приказ человека, который привык повелевать. Человека, в помощи которого она отчаянно нуждалась.

– Хорошо, – отозвалась Мэри. – Боюсь только, я не найду...

– Я пришлю лакея, – поспешил заверить Томпсон, словно прочитав ее мысли, еще раз поклонился и закрыл за собой дверь спальни.

– Его светлость приказал приготовить вам ванну, – робко выговорила горничная, оставшись наедине с Мэри.

Последние три месяца Мэри приходилось довольствоваться по утрам кувшином чуть теплой воды и полотенцем, поэтому неожиданная возможность как следует вымыться привела ее в восторг.

Только из-за Ричарда Мэри покорно отправилась в замок. Но отказываться от предложенных ей щедрых знаков внимания и гостеприимства не стоило. Для этого нет никаких причин, решила она, с нетерпением устремляясь к ванне.


Гостиную заливал свет множества свечей. Запах дорогого воска наполнял просторную комнату, как запах роз – спальню Мэри.