Властолюбивой императрицы вовсе не удовлетворяла эта скромная и заурядная фигура, которую никакая роскошь обстановки, никакое богатство наряда не могли украсить и выдвинуть из толпы. Она не того желала для принцессы Анны, не о том мечтала для нее. Порой государыня и на нее досадовала за то, что на ее долю выпал такой «несуразный» муж, и положение несчастного молодого мужа в эти минуты делалось особенно тяжелым.

Всех поддерживала только надежда на то, что этот брачный союз, так неохотно заключенный, даст молодой чете продолжение семейства, а России — продолжение династии.

Принцессу Анну Леопольдовну такие смело выраженные надежды прямо-таки оскорбляли и, когда ее беременность сделалась несомненной и об этом уже явно и открыто говорили все, сама она вместо радости ощутила в душе чувство какой-то непереносимой обиды и почти стыда.

Это чувство еще усилилось, когда императрица с той грубой реальностью, которая подчас проглядывала в ее обращении, поздравляя племянницу, насмешливо прибавила по адресу ее мужа:

— На это и у него ума хватило!..

Беременность великой княгини положила окончательную преграду всяким балам и увеселениям при дворе, и все ограничивалось только маленькими интимными собраниями на половине императрицы, где шла карточная игра, подчас доходившая до довольно крупных проигрышей и выигрышей. Императрица сама нередко принимала участие в игре, охотно проигрывая довольно крупные куши, но проигрывая их «по выбору» и никогда не принимая ни от кого уплаты выигрыша, тогда как сама всегда тут же расплачивалась наличными деньгами.

Бирон сам не любил карточной игры и не одобрял ее при дворе, но его голос со времени замужества великой княгини начал заметно терять значение у императрицы, и она все чаще и чаще отвечала на его замечания или простым пожиманием плеч, или таким жестом, который прямо вызывал покорное молчание.

В семье герцога происходили в это время серьезные недоразумения. Его старший сын, женившийся против воли родителей, делал огромные долги, за которые приходилось расплачиваться отцу и матери, причем скупая от природы герцогиня делала неимоверные сцены и сыну, и мужу и наполняла свой дворец неистовыми криками.

В одну из таких сцен расходившийся молодой герцог на строгое замечание отца о его поведении, недостойном носимого им громкого и почетного имени, дерзко рассмеявшись, заметил отцу, что не многим достойнее этого громкого имени такие любовные похождения на старости лет, за которыми следовали и смерть и казнь его сообщников.

Герцог, нахмурив брови, крикнул, чтобы он молчал, но герцогиня, до седых волос ревновавшая мужа ко всем, кроме императрицы, потребовала, чтобы сын объяснился категорически.

Тот, прямо и дерзко глядя в глаза отца, попросил его сказать, куда девалась внезапно исчезнувшая камер-юнгфера принцессы, поставленная к ней герцогом и пропавшая без вести после однодневной отлучки из места своего служения.

Герцогиня жадно вслушивалась в слова сына. Ей припомнилось, что несколько времени тому назад она слышала что-то подобное.

— Нам-то что до этого? — подозрительно спросила она сына.

— Вы спросите у отца, — продолжал вконец расходившийся молодой Бирон, — куда и с кем, собственно, уезжала эта бедовая камер-юнгфера накануне своего таинственного исчезновения, как она провела последние часы своего тревожного существования и когда, и по чьему распоряжению приехала поздно ночью назад во дворец в Сарыни. Ведь во дворец она вернулась, это не подлежит сомнению, и только тут теряются следы этой безвременно погибшей авантюристки.

— Что тебе сделала эта… бедная немка? — произнес Бирон голосом, которому тщетно старался придать твердость.

— «Бедовая», а не «бедная», — со злым смехом поправил его сын.

— Да. Но чем она помешала тебе?

— Помешала-то она, положим, не мне, а кому-нибудь повыше меня стоящему! Но не в этом дело, а в том, что в ее гибели повинен не кто иной как тот вероломный соблазнитель, — он подчеркнул это слово, — с которым эта Регина провела последние часы своей жизни.

— И кто же был этот соблазнитель? — тревожно осведомилась герцогиня.

— Ну, об этом вы у своего супруга спросите.

— Ты — дерзкий мальчишка! — крикнул Бирон.

— И не дерзкий, и не мальчишка! Я никогда не говорил вам ни слова обо всей этой романтической истории до тех пор, пока вы с такой непомерной строгостью не отнеслись к моим маленьким увлечениям. И вот, когда я увидел себя под огнем такой строгой и неумолимой критики, тогда я и позволил себе покритиковать других. Ну, теперь покойной ночи! Желаю вам мирно и безошибочно разобраться во всех этих щекотливых делах! — прибавил принц Петр, церемонно раскланиваясь со своими родителями.

Но он ошибся в своих расчетах. Особо бурного объяснения между Бироном и его женой не произошло. Напротив, герцогиня, всегда и во всем видевшая впереди всего свой личный интерес, серьезно призадумалась над этой «виной», которая тяготела над ее мужем относительно императрицы, и озабоченным тоном осведомилась, что это за история такая, на которую намекал их сын, и каким образом мог оказаться прикосновенным к ней герцог.

— Это ты на старости лет по девичьим, что ли, шляться вздумал? — порывисто рассмеялась она. — Нашел время!.. Мало тебе того, что тебе судьба послала?

— Это тебя-то? — насмешливо переспросил Бирон.

— Не обо мне речь! Ты хорошо понимаешь, о ком я говорю.

— Ну, и предоставь каждому самому о себе заботиться!

— Да ведь ты, расстраивая государыню, самого себя и нас всех вместе с собою губишь, безумный ты человек!

— Оставь! — крикнул Бирон, выходя из комнаты и прямо, внутренним сообщением, направляясь на половину императрицы.

Он застал государыню в полудремоте и, войдя без доклада, на что ему раз навсегда было предоставлено исключительное право, испугал задремавшую Анну Иоанновну. Однако не обратив на это внимания, он приступил к ней с серьезным вопросом.

Он в упор и настоятельно спросил ее, известно ли ей, куда год тому назад девалась без следа пропавшая камер-юнгфера принцессы Анны Леопольдовны.

— Какая камер-юнгфера? Что тебе надо? — вздрагивая со сна, осведомилась императрица.

— Вы прекрасно знаете, о ком я говорю с вами, — тем же властным и настоятельным тоном продолжал герцог. — Я спрашиваю вас, куда девалась бесследно пропавшая Регина Альтан? Вы отлично слышите и понимаете мой вопрос, и я требую на него немедленного ответа!

— Если она, по твоим словам, «бесследно» пропала, то как же ты «требуешь», чтобы я навела тебя на следы этой пропажи?

— Не играйте словами! Я требую — слышите ли вы? — требую, чтобы вы ответили мне, где Регина?

— Там, куда ты отослал ее после своего любовного свидания с нею! — гордо поднимая голову, ответила императрица.

— Я никуда не отсылал ее; она отправилась домой, в сарынский дворец.

— Там и ищи ее, если она тебе опять понадобилась!

— Это опять-таки не ответ. Я требую ответа!

— А я требую того тона, которым ты должен говорить со своей государыней! — ответила Анна Иоанновна. — Ты понял меня? Всему есть мера, и ты перешел эту меру!.. Ты требовать вздумал, а предъявлять ко мне требований не может и не смеет никто в мире!

Бирон побледнел и до крови закусил губы.

— Так вам не угодно ответить мне?

— Нет, не угодно!

— Стало быть, я должен принять свои меры для того, чтобы добиться истины?

— Принимай, если можешь. Желаю тебе полного успеха!

— И вы… лично вы… ничего не скажете мне?

— Ни-че-го! Ты слышал мой ответ?

— Стало быть, в государстве есть люди, выше меня стоящие и облеченные доверием выше того, каким я до сих пор был облечен?

— Нет, но есть люди, которые преданы мне бесповоротно и приказа, данного им мною, никогда не выдадут!..

— Хорошо!.. Так лишите же меня своего доверия раз и навсегда и отпустите меня с семьей туда, откуда вы вызвали меня, или…

— Или что? Возвратить тебе твою любовницу? — зло усмехнулась императрица. — Я, при всей власти и могуществе, дарованных мне Богом, бессильна сделать это. Покойники в живой мир не возвращаются!..

— Стало быть, Регина в могиле?..

— В могиле? Нет!.. Этого я не сказала!..

— Что же, она в заточении?

Императрица пожала плечами.

— Да, это выражение близко к правде…

— В таком случае я освобожу ее! Слышите ли, освобожу во чтобы то ни стало и вопреки всем вашим приказаниям и ухищрениям ваших клевретов!

— Нет, — покачала головой государыня, этого ты не сделаешь… Освободить ее ты не в силах.

— Что ж она, за семью замками что ли заперта, за каменными стенами, под стражей находится?

На лице императрицы все яснее и яснее выражалось чувство злобной мести. Такой Бирон еще никогда не видел ее.

— Ты все ближе и ближе подходишь к правде! — с расстановкой произнесла она. — Знаешь, у детей есть такая игра, в который один спрячет указанный предмет, а другие должны отгадать, куда он спрятал его. Отгадка идет по клавикордам. Чем ближе подвигаются к тому месту, где спрятан предмет, тем громче играют на клавикордах, а чем дальше от него отходит отгадывающий, тем тише раздается музыка. Ну, вот и мы с тобой так, словно в прятки играем!.. И ты, надо отдать тебе справедливость, довольно-таки догадлив! Ты все ближе подходишь к делу!

— Мне не до шуток, ваше величество. Я спрашиваю вас о жизни человека.

— Я уже сказала тебе, что поздно вести речь о жизни этой немки! Из списка живых ее имя вычеркнуто навсегда.

— Но если она и казнена, то ведь были же свидетели этой казни? Ведь погребли же ее где-нибудь, хотя бы на том отвергнутом кладбище, куда свозят все жертвы вашей Тайной канцелярии?

— Ищи! — холодно пожала плечами государыня.

— И найду. Но я желал бы, чтобы вы сами указали мне место, где погребена Регина Альтан, и чтобы вы сами по возможности посвятили меня в подробности ее смерти!

— Ищи! — тем же тоном повторила императрица.

Бирон сделал над собой неимоверное усилие и, встав с места, близко подошел к креслу императрицы.

— Анна! — тихо сказал он таким голосом, от которого императрица вздрогнула, как от прикосновения электрического тока. — Анна! Во имя всего прошлого… во имя того счастья, какое я знал подле тебя…

— И которого тебе мало было? — горько улыбнулась государыня. — Ведь на стороне себе любовниц находил и к моему двору их определял?

— Прости меня, если я виноват, но не лишай меня твоего доверия… Скажи мне всю правду, как всегда говорила!..

— Есть тайны, которые нельзя высказать. Есть в мире слова, которые нельзя произнести!

— Между нами таких слов не было, Анна!

— Ты сам воздвигнул ту грань, за которой они явились.

— Но я умоляю тебя! — и старый герцог опустился на одно колено.

По лицу императрицы проскользнула злая улыбка.

— Стало быть, ты сильно любил ее, если так убиваешься о ней? Если ты любил, то помолись за нее. В живых ее уже нет. Это я тебе смело и верно говорю, но больше ты от меня не узнаешь ничего. А теперь ступай! Я устала. Оберегая свои личные интересы, береги меня. Плохо тебе без меня будет!..

Бирон встал с колен и порывисто направился к двери. Он не в силах был сдержаться от душившего его гнева, между тем последние слова императрицы образумили его.

Действительно, из чувства самосохранения он должен был щадить и беречь жизнь императрицы. Да и в эту решительную минуту его взволнованный ум был занят уже не столько вопросом о погибшей молодой камер-юнгфере, сколько вопросом о его потрясенном могуществе. Что императрица должна была доверить исполнение приговора какому-нибудь ею лично выбранному лицу, это было ясно, и это лицо, стало быть, было сильнее в доверии монархини.

Гордый временщик в эту минуту дал бы дорого за то, чтобы узнать имя этого лица, похищавшего у него доверие его государыни!..

XXIV

СУД БОЖИЙ

Беременность великой княгини протекала трудно и болезненно; императрица, неуклонно рассчитывавшая на рождение прямого наследника престола, которого она успеет узаконить до своей кончины, со страхом следила за болезненными припадками молодой женщины.

Наконец в первой половине 1740 года Анна Леопольдовна действительно разрешилась от бремени сыном, которого императрица, встретившая его рождение с восторгом, приказала назвать Иоанном в честь своего отца, память которого она свято чтила.

Маленький принц тотчас при рождении был передан на руки жене Бирона, герцогине Курляндской, за которой императрица признавала исключительное умение ухаживать за детьми, так что малютку не кормили и не перепеленывали без личного участия герцогини.