— Вы приехали навестить кобылу, синьорина? — Взгляд на Стефано, недовольно поднятые брови. Он в ответ вопросительно изогнул брови, как будто говоря: «Нет… я не стану ее прогонять».

— Да, синьора, я приехала повидаться с Фарфаллой, — ответила я как можно любезнее.

— А вы не хотели бы остановиться с братом в гостинице, в Виченце? — Просто, чтобы спросить, ведь Пьетрантонио уже развернул экипаж и уехал с Элизабеттой.

— Нет-нет, синьора, я предпочитаю пожить на свежем воздухе, рядом с Фарфаллой.

— А могу я поинтересоваться, синьорина, как надолго вы приехали?

Я вспыхнула от подобного неприветливого приема.

— Я пробуду здесь не очень долго, — запинаясь, ответила я. — И не стану докучать вам — вы меня и не заметите.

Очередной взгляд на Стефано, чье лицо было красным, как помидор.

— А по-моему, синьорина, мы все почувствуем ваше присутствие.

Она явно мне не доверяла. Ей не нравилось наше разное социальное положение, и, скорее всего, она боялась, что я играю с ее сыном.

Но довольно о ней.

Ферма оказалась простым местом, однако ухоженным. На первом этаже было всего две комнаты. Одна большая, с огромным очагом из камня, на котором они готовили всю еду и возле которого отдыхали. А в другом углу комнаты они держали свиней и овец!

Стефано объяснил мне, что животные в доме согревают его семью зимой. Немного противно, да?

На втором этаже располагалась огромная спальня матери Стефано, а по другую сторону от лестницы две спальни поменьше: его бабушки и собственно его комната. Слава Богу, его бабушка, когда я приехала, переселилась в мамину комнату, чтобы освободить покои для меня.

Как только я отошла от утомительной поездки, подкрепившись хлебом, соленым домашним маслом и чаем, я настояла на том, чтобы проведать Фарфаллу. Стефано отвел меня в ее стойло, в сарае за домом. (У семьи была еще одна рабочая лошадь, тяжеловес, Орсо.) Земля под ногами была мерзлой, и комья грязи казались мне настоящими камнями. Изо рта шел пар, и я поплотнее запахнула плащ, чтобы не замерзнуть.

Фарфалла тут же почувствовала, что я пришла, — она дернула головой и стала оглядываться. А потом заржала. Я подбежала к ней. Ноги у нее пошатывались, но она стояла — уже хороший знак. Она вытянула шею поближе ко мне и даже попыталась обнять, обвив головой мою шею. Но в итоге задача оказалась для нее непосильной, поэтому я просто почесала ее между ушами. Она протяжно, глубоко вздохнула.

На соломе на полу стойла я заметила вмятину с человеческий рост.

— Ты что, спишь с ней прямо здесь? — поинтересовалась я у Стефано.

— Да, — признался он. — Оказалось, что лучше уж спать рядом с ней, чем изнывать от беспокойства и неведения в доме.

— С тех пор, как ты мне писал, похоже, она поправилась, — заметила я. — Ты испробовал новые лекарства?

— Да, — ответил он, открывая калитку стойла, и я решила, что он ее будет кормить — хотя к овсу она почти не прикасалась. Фарфалла не сводила с него взгляда. — Все лекарство — это молоко с медом. Белое вино и черное мыло. Куркума, семена аниса, сера и спиртное. Ей стало лучше, но до конца она не излечилась. Я до сих пор каждый день вижу в ее навозе паразитов.

— А чем можно еще полечить? — спросила я. Фарфалла закрыла глаза, и Стефано стал поглаживать ее ресницы, что, казалось, она обожала.

— Осталось одно-единственное средство. Но я все не решаюсь. Сделать кровопускание из шеи.

— Тогда давай сделаем! — воскликнула я.

— Прямо в этом платье? — удивился он. Это было одно из моих самых простых шерстяных платьев, с кружевным воротничком и манжетами, но и оно было в тысячу раз красивее, чем грубые хлопчатобумажные платья его матери.

— Да, в этом платье, — ответила я. — У меня другого нет. — Я потупилась, ощущая, что меня осуждают за мое богатство, но я не в силах была это изменить.

— Нет-нет, Джульетта, — ответил он, кладя руку мне на плечо, когда я поглаживала шею Фарфаллы, откуда вскоре должны будут пустить кровь. — Ты неправильно меня поняла. Я очень благодарен тебе за то, что ты со мной… мне помогаешь.

Стефано подошел к ближайшему шкафу и достал большую стеклянную миску с глиной и небольшую серебряную шкатулку. Внутри лежал ланцет. Он зажег свечу и около минуты подержал лезвие над пламенем. Затем, пока я держала миску под головой Фарфаллы и пыталась отвлечь ее пустой болтовней, он надрезал крупную вену на шее лошади. Тут же хлынула кровь, ее каштановая грива мгновенно пропиталась кровью. Мы собрали в миску почти три кружки. И с гордостью могу признаться, что я даже ни разу не отвернулась.

После того как мы закончили процедуру, я прижала чистую тряпку к порезу, чтобы остановить кровотечение. Стефано пошел за маслом из семян льна, которое хранилось в другом углу сарая.

— Смысл в том, — стал объяснять он, дав Фарфалле попить масла из маленькой кружки, — чтобы с помощью кровопускания очистить ее организм от скопившейся в тканях жидкости, а потом маслом уничтожить оставшихся паразитов. Будем надеяться, что сработает.

Что ж… то ли благодаря лечению, которое он проводил ранее, то ли благодаря этой последней процедуре, которую мы проделали вместе… Фарфалла стала поправляться. На следующий день она поела овса и уже долго могла держаться на ногах. Каждое утро я протирала ее морду, голову, шею чистой тряпкой, а по вечерам Стефано подкладывал соломы, чтобы сделать ей подстилку помягче. Через неделю глаза кобылы заблестели, и мы знали, что она скоро поправится. Стефано вернулся ночевать в собственную спальню.

Все это время мы действовали как два товарища, ни словом не упоминая о том, что произошло между нами этим летом. Но когда я видела, как Стефано печется о Фарфалле, я поняла, что вновь и вновь в него влюбляюсь. В его доброту, нежность, верную любовь и привязанность. Со своей стороны Стефано свои чувства ко мне не демонстрировал, если таковые у него остались. У нас не было будущего, и я поверила, что он решил держаться от меня подальше. Только изредка я ловила на себе его взгляды — в сарае или через стол, когда семья вместе собиралась за столом. Его матушке это было не по душе, скажу честно! «Передайте мне соль», — с раздражением просила она, чтобы разорвать протянувшиеся между нами нити напряжения.

Поздно вечером перед отъездом я паковала вещи в своей комнате. Я испытала огромное облегчение, что моя поездка удалась — Фарфалла снова была здорова, — но в то же время мной овладела меланхолия. Мы со Стефано не стали разжигать нашу страсть, и только сейчас я смогла себе признаться, что именно на это я и надеялась.

В дверь негромко постучали. Я молилась, чтобы это не была его матушка, которая все вынюхивала.

На пороге стоял Стефано.

— Входи, — пригласила я. — Холодно в коридоре.

Он вошел и сел на кровать. В этой комнате кресел не было, поэтому я тоже присела на кровать, держась от него на значительном расстоянии.

— Мне жаль, что тебе приходится так спешно уезжать, — сказал он. — Мне бы хотелось, чтобы эта поездка запомнилась тебе не только тем, что мы пускали кровь лошади. — Он улыбнулся мне, но глаза оставались грустными-грустными.

— Ох, Стефано! — Я бессознательно положила свою руку на его ладонь. Казалось, так естественно его успокоить. — Позаботься о Фарфалле… когда мы вместе ее лечили — я была по-настоящему счастлива.

Он вновь улыбнулся. Но не своей обычной уверенной улыбкой, исполненной жизни и мальчишеского веселья. Он казался серьезным… и нервничал. Руки его дрожали.

— Джульетта, — начал он, — я понимаю, что все это… — он обвел жестом простую, тесную комнатушку, в которой мы сидели, — не то, о чем ты всегда мечтала, и я тебя совсем не заслуживаю…

Я приложила палец к его устам.

— Тсс, — прошептала я. — Довольно. Я уже говорила тебе, как я к тебе отношусь. — От этих слов он поцеловал мой пальчик, потом запястье и, не заметив ни тени сомнения в моих глазах, наклонился и поцеловал в губы.

— Я люблю тебя, Джульетта, — признался он. — Ты даже не представляешь себе, насколько сильно.

И после такого сладкого признания мы стали целоваться и ласкать друг друга по-новому. И это оказалось так приятно, так здорово. Хотя уверяю тебя, Катерина, я не поддалась искушению! «Всему свое время, — заверила я его, убирая его нетерпеливую руку. — Всему свое время».

На следующее утро я рыдала, когда прощалась с ним у экипажа.

— Ты вернешься ко мне? — прошептал он мне на ухо, крепко сжимая руки. — Пообещай, что вернешься!

— Обещаю, — сказала я, целуя его в шею и кладя голову ему на плечо в эту последнюю, долгую минуту прощания. — Я всегда буду к тебе возвращаться.


О господи! Я понимаю, когда пишу это письмо, что так и не сделала набросков для отца. Мне нечего ему показать. Может быть, оно и к лучшему — настало время рассказать всю правду».


«Настало время рассказать всю правду!» Я сложила письмо Джульетты, страниц десять исполненного ликования и написанного в экипаже послания. Что ж… может быть, для нее и настало время правды, потому что она получила то, что хотела. Клянусь, я была искренне счастлива за свою кузину и ту маленькую роль, которую сыграла в ее успехе.

Ах, если бы я получила то, что хотела.

Глава 75

Следующим вечером я уже собиралась ложиться, когда услышала, как в дверь поскреблись ногтями. Кроме Марины, некому!

Я уже хотела было не открывать. Но любопытство взяло верх. Они с Джакомо помирились? А может быть, она принесла мне от него послание?

Я на цыпочках подошла к двери, приоткрыла. На мне была только ночная сорочка и темно-розовый парчовый халат.

За дверью стояла Марина, настолько близко, что я ощущала ее теплую кожу, биение сердца в темноте. Марина все еще была облачена в рясу — вне всякого сомнения, вернулась с очередной тайной встречи с одним, а может, обоими своими любовниками.

Она протянула мне сложенный, но незапечатанный листок бумаги.

— Это от Джакомо, — объяснила она.

Я вырвала записку из ее рук. Подошла к письменному столу и зажгла лампу, чтобы прочесть послание.

«Катерина…

Я должен перед тобой извиниться за тот ужасный вечер, который мы провели вместе. Теперь я понимаю, что Марина всего лишь хотела, чтобы я был счастлив, а я был настолько глуп, что не понял, каким щедрым оказался ее жест. Я почувствовал себя недостаточно любимым, хотя на самом деле меня любили намного больше, чем я того заслуживаю. Я слабый и неидеальный человек, недостойный ни одной из вас. Ты сможешь когда-нибудь простить меня, ангел мой?

Джакомо»

Я перевернула письмо, понимая, что он ее простил. Он слепец и не видит, кто она на самом деле, и подозреваю, что он не видит и того, кто я на самом деле. Он не захотел копнуть глубже.

— Он умоляет меня помочь ему помириться с тобой, — сказала Марина, непрошеная ночная гостья. — Давайте послезавтра вместе пообедаем в casino.

— Нет, благодарю, — отказалась я. Сидеть рядом с этой парочкой, когда они будут любезничать друг с другом? Нет, спасибо!

Но Марина не унималась:

— Он молил меня привести тебя. И с тобой хочет познакомиться еще один человек.

Ага. Вот в чем дело.

— Еще один человек?

— Я когда-то тебе о нем рассказывала. Мой друг. Француз.

— Твой любовник?

— Да.

— А зачем ему со мной знакомиться? Откуда вообще он меня знает?

— В тот вечер он был со мной, наблюдал за вами из тайной комнаты. Он восхищен твоей красотой. Твоим умом. Он попросил меня познакомить с тобой.

Во мне кипела злость, но еще охватило и странное волнение. Сердце заколотилось. Я была тщеславна и жаждала восхищения.

— Зачем тебе делиться своим любовником?

Марина задумалась:

— Мой долг — доставлять ему удовольствие, а сейчас он желает познакомиться с тобой. Ты увидишь, какой он… остроумный и утонченный. Истинный француз.

Из отчета своего шпиона я уже знала, что этот француз урод. И понимала, что Марина лжет, по крайней мере недоговаривает. Но у меня мгновенно возник план.

Ибо крепка, как смерть, любовь;

люта, как преисподняя, ревность;

стрелы ее — стрелы огненные;

она пламень весьма сильный[65].

Я помнила это из Библии. И решила руководствоваться этими словами, как прохожие руководствуются светом зажженных ламп, которые мальчики носят по темным улицам Венеции. Я поеду в casino и очарую этого француза. Буду с ним флиртовать. И делать это буду прямо на глазах у Казановы.