Барбара Линн-Дэвис - Тайная жена Казановы

— Может быть, ты и права, но пока я немного поиграю. — Я подмигнула ей, но кузине было невесело.

Она понизила голос до шепота:

— Зачем ты идешь на такой риск за спиной своего отца? Я уверена, что он… он выберет для тебя, когда придет время, достойного, подходящего человека. — Но Джульетта при этом опустила глаза, словно сама не до конца верила в то, что говорила.

— «Подходящего» для меня? — резко ответила я. — Готова спорить, что он выберет какого-то старика и сделает меня несчастной. — Я чувствовала себя в западне! Сначала мой отец… а теперь даже Джульетта.

Кузина грустно мне улыбнулась. Думаю, она поняла, почему я противилась. Она тоже не любила моего отца. Честно говоря, мы его боялись. В детстве, едва заслышав его шаги на лестнице, мы прятались в пустой сундук для белья.

— Джакомо — идеальный выбор, — продолжала я, ощутив, как изменилось настроение Джульетты. — Он обходительный… учтивый…

— И красивый! — прервала меня Джульетта, качая головой, но я заметила, что она сдерживает улыбку.

— И красивый! — радостно защебетала я. Схватила с дивана подушку и крепко ее обняла.

Джульетта продолжила заниматься своей работой. Она была старательной художницей: каждую деталь следовало подметить и точно передать на рисунке.

— Будь осторожна, Катерина, — через пару минут предупредила она. — Я по-настоящему тревожусь: что в действительности нужно от тебя синьору Казанове?

— Со мной все будет в порядке, — поспешно заверила я, не раздумывая. Я ступила на новую тропинку, направляясь к неизведанной земле. Никто меня не удержит. Даже кузина и ближайшая подруга, которая любит меня больше всех.

Ночь. Я была уверена, что слышу, как кто-то стоящий под окном моей спальни зовет меня по имени. Я подбежала, чтобы удостовериться, но никого не увидела. Я на цыпочках босиком спустилась на два пролета вниз по холодным каменным ступеням и вышла в сад. Фонарь мне был ни к чему, потому что светила полная луна. Огромный желтый диск висел высоко в небе.

В дальнем углу сада была задняя калитка, которой мы уже тысячу лет не пользовались. Она заросла виноградом. В лунном свете я рассмотрела сложенный клочок кремовой бумаги, спрятанный в щели в дереве. Я мигом бросилась к нему и выхватила его. В нос сразу пахнуло чем-то сладким.

Спрятав тайное послание в складках ночной сорочки, я поспешно покинула сад, взбежала по лестнице в свою спальню. Заперла за собой дверь и стала читать:

«Мой прекрасный ангел! Ваша кожа бела, как снег, а в очах ваших светятся непосредственность, ваш пытливый и живой характер.

Как и обещал, я сделал для вас экземпляр, чтобы вы могли почитать. Это поэма Данте. В ней повествуется об истории одного пилигрима, странника. Он — поэт, который спустился в ад, а потом вознесся в рай, совершив путешествие, на которое вдохновила его муза, Беатриче.

В этих стихах, которые я переписал для вас, поэт встречает двух влюбленных, навечно заключенных в объятия друг друга. Их имена Паоло и Франческа, и он просит рассказать ему историю зарождения их любви. Как они узнали о первых признаках любви?

Но расскажи: меж вздохов нежных дней,

Что было вам любовною наукой,

Раскрывшей слуху тайный зов страстей?[7]

Когда-нибудь я прочту вам все стихотворение, расскажу о судьбе возлюбленных. Но сегодня ночью я просто хочу спросить: когда мне улыбнется счастье и я вновь увижу вас наедине?

Дж. К.»

Я прижала слова Джакомо к сердцу и поцеловала верх страницы.

— Скоро, — прошептала я ему в лунную ночь. — Очень скоро.

Венеция, 1774 год

Катерина пыталась понять, как Леда отреагировала на ее историю. Ей хотелось, чтобы девушка увидела ее с иной стороны: красивой молодой женщиной, какой она была давно, поняла, что когда-то ее тоже страстно желали.

— Как мило, — сказала Леда и зевнула. — Который час?

— Поздно уже. — Катерина ощутила охватившее ее разочарование. Гостиная, где они сидели, казавшаяся больше из-за того, что окна выходили на канал, сейчас была темной и маленькой.

Катерина собрала со стола свои письма и направилась в свободную спальню. Она несла стопку несколько равнодушно, пока Леда могла ее видеть, но, как только вышла в коридор, прижала письма к груди. Эти письма для нее все еще были будто живые. Теперь, когда их вытащили наружу, представлялось невозможным положить их назад и запереть в шкатулке. Катерина и не стала их прятать, зажгла стоящую на ночном столике свечу, а письма сунула под подушку. Она почти не сомневалась, что этой ночью не сможет заснуть.

— Синьора, — ее удивил голос стоящей в коридоре Леды. Катерина не знала, сколько прошло времени. Ей казалось, что этих лет как не бывало, она словно парила во сне. — Хотите услышать, как я познакомилась со своим возлюбленным — Филиппо?

Леда уселась на ее кровать, прямо на ночную сорочку. Господи, какая она смешная! Не хватало ей все-таки лоска, несмотря на богатых родителей. Катерина приветливо улыбнулась.

— Это случилось перед Рождеством, за пару недель, — начала Леда, слова лились из нее с таким воодушевлением, которого раньше Катерина за ней не замечала. — Филиппо играет на клавесине, и отец пригласил его к нам на вечеринку. Он приехал в шелковом золотом костюме. Но я заметила, что его камзол помят — будто бы он был у него единственный и он надевает его каждый вечер, когда играет. Ох, синьора, как же он красив! Черные волосы, нежные глаза и маленькая родинка прямо здесь. — Она ткнула чуть выше губы.

Катерина кивнула, желая разделить с девушкой ее воспоминания.

— Он заиграл, — продолжала Леда, глаза ее блестели в свете свечи, — и я влюбилась, наблюдая, как его пальцы порхают над клавишами. Когда музыка наконец прекратилась, Филиппо встал и… я не знаю как, синьора, но он потом мне рассказывал, что почувствовал на себе мой взгляд…. и подошел прямо ко мне. Один его глаз едва заметно косил… — Леда попыталась изобразить косоглазие, — поэтому, когда он смотрит на вас, кажется, что вы единственная женщина в комнате. Остальные не имеют значения. Больше никого нет.

Катерина и сама помнила это чувство. Она тоже ощущала подобное, по крайней мере какое-то время. Она выдавила улыбку, чтобы побудить Леду продолжать.

— Филиппо родился в Неаполе, — рассказывала свою историю Леда. — Его мать — известная певица. С детства он путешествовал с ней по миру — Италия, Франция, Англия. Только мать его недавно умерла, а отца своего он не знал. Филиппо остался совершенно один! Мое сердце тут же полетело к нему.

Леда взглянула на Катерину, ища поддержки, и Катерина тут же приложила руку к сердцу. Но Леда молчала и вертела в пальцах золотой кулон, висящий у нее на шее. Он таинственно поблескивал в ночи.

— Этот кулон — подарок от Филиппо? — предположила Катерина.

Леда казалась удивленной.

— Этот? — уточнила она, держа толстый золотой квадрат между пальцами. — Это кулон моей матери.

— Ох! — Катерина тут же пожалела, что затронула болезненную тему, когда Леда с радостью рассказывала о своем любимом. Но девушка, казалось, была не против поговорить и об этом.

— На нем святой Георгий пронзает копьем дракона — видите? — спросила Леда.

Она подалась вперед, чтобы Катерина смогла получше рассмотреть кулон. Катерина поднесла поближе свечу. Теперь она могла различить рыцаря в доспехах, нога его стояла на поверженном драконе.

— А внутри… — Леда перевернула кулон, — кусочек копья святого, которое поместили внутрь хрусталя.

— Красиво, — похвалила Катерина, мягко проводя пальцем по ободку кулона. Теперь она понимала, что это ободок. — Ты носишь его с тех пор, как потеряла мать?

— Да, — ответила Леда, но уже не так охотно. — Она умерла от оспы через год после моего рождения. Она поехала навестить родных в Лондон, заболела и больше домой не вернулась.

— Ох, Леда, Леда, — произнесла Катерина, поглаживая ночную сорочку, на которой сидела девушка, потому что ей казалось, что гостья может почувствовать себя неловко, если она ее обнимет. — Прими мои соболезнования.

— Ее родные из Англии прислали мне ее ожерелье, которое было на ней, где-то год спустя. Я помню, как отец застегнул его у меня на шее, — это мои самые ранние воспоминания. И сказал: «Corraggio[8], Леда. Как святой Георгий».

— Святой Георгий был покровителем твоей матушки? — догадалась Катерина.

— Да, — улыбнулась Леда. — Ее звали Джорджиана.

— Уверена, что она была красавицей, такой же, как и ты, — заметила Катерина, стремясь поднять Леде настроение.

Леда слабо улыбнулась женщине.

— Сомневаюсь, что она сейчас бы мною очень гордилась, синьора.

— Ерунда! — решительно возразила Катерина. Она и сама не понимала, откуда у нее такая уверенность. — Конечно же, она бы тобой гордилась. Нельзя думать о себе такие ужасы.

В начале апреля в Венецию вернулся Бастиано. Катерина услышала присутствие мужа до того, как увидела: он шаркал в своих комнатах внизу. Кашлял. Громко чихал. Она спустилась к нему поздороваться и сообщить о Леде, чтобы он не сболтнул лишнего, когда впервые ее увидит.

Он поцеловал Катерину в лоб.

— У нас гостья! — весело сообщила она. — Леда Строцци, из Флоренции. Она живет послушницей в монастыре, там, где я когда-то жила. Меня попросили ей помочь. Она поживет у нас какое-то время.

— Поживет? Но почему у нас?

— Леда очень красивая девушка. Сам увидишь. — Катерина попыталась зайти с другой стороны. Отвлечь супруга. — Но она заболела и…

— Ты мне напомнила. Мне самому нужно в аптеку, кое-что купить.

Аптека — любимое место Бастиано в городе. Его нос. Живот. Ноги. Эти части его стареющего тела постоянно нуждались в лечении.

— А эта девица — Лиза, верно? Эта Лиза не хочет со мной сходить?

— Леда.

— Леда. Как думаешь, пойдет со мной? Мы могли бы взять гондолу. У меня мозоль на пальце.

Катерина проводила Леду вниз к ждущему в гондоле Бастиано. Она заметила, как зарделось морщинистое лицо ее супруга, когда он увидел девушку. Как Катерина и ожидала. Леда казалась настоящей красавицей в просторном синем хлопчатобумажном платье, с блестящими на солнце глазами. Сидящий в гондоле Бастиано тут же подскочил и помог девушке сесть, не дав возможности гондольеру даже предложить свою помощь.

— Прошу! Прошу, Леда! — приветствовал он, похлопывая ее по спине и едва не потеряв равновесие.

Леда снисходительно улыбнулась кавалеру. Катерина засмеялась про себя. Ревности она не испытывала. Она понимала, что внимание ее супруга к Леде совершенно невинно. И кроме того, она его никогда не любила как жена.

Аптека «Веккиа» («Старуха») располагалась на площади Сан-Люка. Площадь, расположенная рядом с Большим каналом и неподалеку от моста Риальто, всегда гудела, как улей. Но сегодня все трое услышали рев толпы еще задолго до того, как повернули к докам.

— Что происходит? — поинтересовалась Катерина.

— Сегодня у нашей «Старухи» праздник! — ответил гондольер. — Давняя традиция аптеки «Веккиа». — Катерина видела, как он украдкой бросил взгляд на Леду.

— О господи! — воскликнула Катерина. В Венеции каждый день какой-нибудь праздник. Ей не хотелось в шумную толпу. Может быть, попросить Бастиано отправиться в другую аптеку?

Гондольер сделал последний гребок и повернул нос лодки к швартовым столбам.

Слишком поздно.

Они вышли из гондолы и направились по узкой улочке на площадь. Леда бежала впереди, влекомая музыкой и весельем. Катерина взяла Бастиано под руку — тот прихрамывал из-за мозоли — и стала играть роль заботливой жены.

Когда они вышли на площадь, их согрело весеннее солнце. Аптеку в самом дальнем углу площади сейчас загораживала наспех возведенная деревянная сцена. На сцене сидела огромная кукла пожилой женщины — Старухи. Они стали пробираться поближе, чтобы лучше видеть. Лицо Старухи было сделано из кожи: коричневой и сморщенной. Губы и щеки выкрашены в красный цвет. Волосы — спутанные рыбацкие сети, а сверху нахлобучена шляпа с мягкими полями.

Старуха выглядела ужасно, но два молодых актера на сцене с выбеленными мукой лицами оказывали ей повышенное внимание. Они становились на колени, целовали ей руки и ноги, они танцевали и скакали вокруг нее. Катерина подумала: как же они красивы — со стройными, обтянутыми чулками ногами и черными напомаженными волосами. Она какое-то время наблюдала за их фиглярством, потом отпустила руку Бастиано. Она и так слишком долго прикасалась к супругу, ей уже было неловко.