— Войдите! — кричу я.

Входит Диего с чайником и жизнерадостного вида оранжевой кружкой. Когда я с облегчением осознаю, что вижу Диего, а не Роберта Басса, я понимаю: момент упущен. Я имею в виду желание — все слишком размазано. Если бы мы пришли сюда вместе, то, без сомнения, к этому моменту я была бы вовлечена в адюльтерные отношения с этим Неотразимцем. Момент не прошел бы.

— Вам налить? — заботливо спрашивает Диего.

— Спасибо, я сама!

— Все еще никаких признаков мистера Баса, — сообщает портье. — Пожалуйста, звоните, если понадобится что-то еще.

Час тридцать ночи. Как я тут оказалась? Я смотрю на свой мобильный телефон, на случай если он прислал сообщение. Ничего. Никаких пропущенных звонков. Никаких сообщений. Первый урок для любителя адюльтеров — надо опаздывать! Второй — задергивать шторы и приглушать освещение. Я уже сделала две ошибки: с редкостной пунктуальностью прибыла слишком рано и теперь пялюсь из окна с пластиковыми рамами, задаваясь вопросом, какой маршрут выберет объект моей увядающей страсти. Третий урок — избегать бесед со служащими отеля, но я уже угодила в западню. Теперь я думаю о флоре и фауне Коста-Рики и размышляю над ее преимуществами в качестве места семейного отдыха, когда времена будут менее суровыми в финансовом отношении.

Я подхожу к кровати и снова ложусь. Все, чего я сейчас хочу, — это вернуться домой. Несмотря на включенный кондиционер, в номере так жарко, что мои икры прилипают к покрывалу из полиэстра. Рисунок на покрывале — соединение множества зелено-фиолетовых фигур — вызывает головокружение, если смотреть долго. Ковер — другого зеленого оттенка, более темного; прикроватные лампы — лиловые. Я слышала, как Эмма не раз с большим восторгом рассказывала об этом отеле, однако не чувствую ничего из того, что она с таким упоением живописала.

— Он пользуется дурной репутацией, как французский фильм! У каждого есть секрет, который надо скрыть, и эта тяжелая греховная атмосфера все поглощает. Идеальный фон для раскрепощенного секса!

Однако в окружающей меня обстановке я не нахожу ничего радостного. Вместо этого я вспоминаю разговор, который состоялся у меня с Томом после той вечеринки.

— Знаешь, я думаю, Мелководье влюблен в тебя, — объявил Том, едва я проснулась — как обычно, в пять утра. Он лежал на боку, облокотившись, одна его рука покоилась на моих ягодицах. — Ты неважно выглядишь, — добавил он, когда я тяжело вздохнула.

Моя привычка выпить бокал-другой вышла из-под контроля, и после того как Том лег спать, я посидела в саду и выкурила две последние сигареты. Я спустила одну ногу с кровати и крепко уперлась в пол ступней, чтобы остановить головокружение.

— Что же на это указывает? — спросила я, пытаясь справиться с дурнотой.

— То, как он сторонился тебя на вечеринке. Как смотрел на тебя. Как обнимал свою жену всегда, когда видел, что я на него смотрю, будто хотел подчеркнуть тот факт, что занят ею.

— Глупости! — довольно резко ответила я, защищаясь. — Он счастлив в браке!

— Быть счастливым в браке не мешает находить других женщин привлекательными, — весьма разумно заметил Том. — Он тебе нравится?

— Он весьма привлекателен, — ухватилась я за подсказку.

— Вопрос не в этом. Ты в него влюблена?

— Ты находишь привлекательными других женщин? — не выпускала я из рук палочку-выручалочку.

— Иногда. По большей части когда «Арсенал» выигрывает. И перестань увиливать от вопроса!

— Следовательно, тебя соблазняли? — Мне очень не хотелось продолжать этот разговор.

— Такая мысль приходила мне на ум, — сказал Том. — Я всего лишь человек. Однако есть разница между тем, чтобы думать о чем-то, или действительно делать это.

— Что именно?

— Разница между тем, чтобы трахаться с кем-то или не трахаться, Люси. Не прикидывайся дурочкой.

— А вот скажи уж тогда, есть ли такое понятие, как эмоциональное прелюбодеяние? — Я сажусь на край кровати.

— Что ты имеешь в виду?

— Не кажется ли тебе, что если ты проводишь слишком много времени, думая о сексе с кем-то, кто не является твоим мужем или женой, то ты тоже совершаешь своего рода измену? То есть прелюбодействуешь.

— Какой абсурд! Если ты проводишь много времени с кем-то, думая, что хотела бы заняться с ним сексом, тогда это более опасная территория. Потому что это значит, что вы оба стремитесь к тому, чтобы создать подходящие обстоятельства и осуществить задуманное.

— А было у тебя нечто похожее? — перешла я в наступление.

— Разговор шел о тебе, а не обо мне!

— Ты не ответил на вопрос.

— Так же, как и ты.

— Каждому из нас разрешается по одному вопросу, — предложила я. — Я первая. Тебя когда-нибудь соблазняли?

— Да, было. В Италии. Однажды вечером мы пошли с Кейт выпить, и когда возвращались в гостиницу, она спросила, не хочу ли я подняться в ее номер.

— И ты пошел?

— Ты уже задала свой вопрос. Теперь моя очередь. Тебе нравится Мелководье?

— Иногда, особенно в жаркую погоду. Так что ты ответил Кейт?

— Я сказал ей, что это не очень хорошая идея. Хотя это не так. И пошел к себе. Один. Если быть честным, то я рад, что та стадия библиотеки завершена и искушения остались далеко позади.

— Но как ты устоял? — Не уверена, удалось ли мне скрыть удивление.

— Я подумал обо всем хорошем, что есть во мне, и забыл про остальное: я хороший отец, я не играю в гольф каждый уик-энд, я не заигрываю с твоими подругами, я относительно платежеспособен. Подумал о том, как мне не хочется становиться еще одним образчиком потерпевшего от кризиса среднего возраста. Иначе можно скатиться до Мелководья…

— Что ты подразумеваешь?

— Типичный неверный муж. У него это на лбу написано!

Снова раздается стук в дверь. Короткий, резкий, заставляющий меня вздрогнуть.

— Войдите! — привычно кричу я, пожалуй, несколько громче, чем нужно. Роберт Басс заглядывает в дверь и быстро входит в комнату. Захлопнув дверь, он прислоняется к ней спиной, тяжело дыша; в одной руке у него знакомый мне зеленый велосипедный шлем, волосы его, как всегда, взъерошены. Полагаю, секунд тридцать он провел в коридоре, пытаясь их пригладить. Его челюсти энергично двигаются. Он что-то жует. Кажется, это батончик мюсли.

— Медленно расщепляемый углевод, — сообщает он, вытирая рукавом лицо и улыбаясь.

— За тобой кто-то гонится?

Он слабо улыбается:

— Нет, я запыхался, но думал, ты опоздаешь. — С него градом течет пот. — Извини, я задержался. Боже, какая жарища на улице! Градусов тридцать…

Он подходит к кровати и присаживается на край, поверх треугольника из одеяла и простыней. Его футболка влажная от пота. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

— Ты уже делал это раньше? — спрашиваю я, уклоняясь от него.

Он выглядит немного обескураженным.

— Нет, — отвечает он, выпрямляясь. — Почему ты так решила?

— Ты производишь впечатление профессионала.

— Что ты имеешь в виду? — не понимает он.

— Тебе известен этот отель, — продолжаю я.

— Все знают про этот отель, — возражает он. — Ты тоже о нем слышала. Я пришел сюда не для того, чтобы подвергаться допросу, не с твоей стороны, во всяком случае, мне этого хватает от моей жены! — Он вытирает струйки пота над бровью.

— По поводу чего?

Он осторожно смотрит на меня.

— Обычная чепуха. И затем еще кое-что. Большей частью из-за того, что я зарабатываю недостаточно денег, чтобы она могла меньше работать. Послушай, я действительно не хочу говорить об этом!

— Почему бы тебе не принять ванну? — Я указываю на небольшую дверь, вклинившуюся между двумя гардеробами. Я не могу понять, зачем в гостиничных номерах такие большие шкафы для одежды, если у большинства пользующихся их гостеприимством так мало багажа.

— Я просто обязан сделать это! — И он скрывается в ванной. Но тут же его голова выглядывает из-за двери. — Ты не хочешь ко мне присоединиться?

— Думаю, я лучше дослушаю программу о жизненном цикле папоротников бассейна Амазонки. Очень интересно. — Он недоверчиво смотрит на меня и исчезает из дверного проема.

Удостоверившись, что снова одна, я глубоко вздыхаю и прислоняюсь к гардеробу. Он скрипит и подозрительно шатается. Не могу поверить, что я в номере отеля в Блумсберри, с Робертом Басом, который предвкушает, что сейчас мы ляжем в постель. Несмотря на то, что я много раз в течение этого года представляла себе эту сцену, теперь, когда она может вот-вот воплотиться в реальность, я уже окончательно выпала из этого процесса.

Это не то, чего я хочу. Впервые за последний год я чувствую, что абсолютно в чем-то уверена. Мне не верится, что я могла зайти так далеко. Я отношу это на счет комбинации его способности убеждать, алкоголя и еще чего-то неопределенного: смутного желания совершить какой-то безрассудный поступок. Иногда нужно дойти до точки, откуда нет возврата, чтобы точно понять, куда идешь. Я понимаю, что то, чего я желала, было иллюзией освобождения, а не реальностью.

Он оставил дверь открытой, и, удостоверившись, что он в ванне, я встаю, чтобы уйти. Я решаю не оповещать его, чтобы он не сумел переубедить меня. И в любом случае я не хочу видеть его голым, в ванне.

Шум льющейся воды прекращается, и я слышу, как он напевает. Песня группы «Колдплей». Но громче, чем его пение, из коридора доносится чей-то разговор на повышенных тонах. Я подхожу к двери и прислушиваюсь. Слышится шум, словно кто-то бежит. Потом начинает кричать женщина, к ее крику присоединяется мужской голос, дверь с шумом захлопывается и открывается снова. Я высовываю голову в коридор, на случай если нужна моя помощь.

Дверь номера напротив открыта, и шум определенно доносится оттуда. На цыпочках я пробегаю по уродливому протертому ковру и вхожу в 508-й номер.

Там трое. Сначала они меня не замечают. И это дает мне время осмыслить тот факт, что я их всех знаю. Всех троих. Они говорят все одновременно, повышенными голосами, резко размахивая руками, как бы в подтверждение своих слов. Увидев меня, они замолкают, застыв в нелепых позах. Может быть, даже ощущая боль в мышцах. Триптих «Недоумение». Пепельно-серые лица с застывшим на них выражением предельного изумления.

— Люси Суини, что, черт возьми, ты наделала?! — зло произносит Гай, не двигаясь со своего места на правом краю двуспальной кровати. Пуговицы его рубашки расстегнуты, измятые и расстегнутые брюки приспущены. Надеюсь, что он был в процессе раздевания, а не наоборот. Его руки опущены, кулаки крепко сжаты. В своем выкрике при виде меня он словно вымещает на мне злость.

— Она тут ни при чем! — одновременно кричат Эмма и Изобэль.

Однако это единственный гармоничный момент в течение последующего часа, который мы проводим в этом номере.

— Люси, слава Богу, ты здесь! — восклицает Эмма, будто мы заранее планировали эту встречу. Кажется, мое появление стало для них облегчением. — Все идет не по плану! — Очевидно, Эмма думает, что я тут из-за нее. Ей и в голову не приходит, что мое присутствие здесь имеет отношение к моей собственной жизни.

— Я дошла до конца следа! — объясняет Изобэль, не сводя пристального взгляда с Эммы. И хотя голос у нее измученный, в нем слышатся нотки гордости. Я знаю, что она беспощадно оценивает женщину, стоящую перед ней, задаваясь вопросом: что такого смогла предложить Гаю Эмма, чего не могла предоставить она? Я хочу объяснить ей, что ошибочно пытаться сравнивать жену, с которой живешь уже десять лет, с любовницей, отношения с которой длятся не более года, но понимаю, что это приведет к бессмысленному спору, полностью перевесив чашу весов в пользу новой подруги. Тот факт, что тело у Изобэль, возможно, лучше, чем у Эммы, которая, как я думаю, никогда в своей жизни даже близко не подходила к гимнастическому залу, не имеет значения. На стороне Эммы новизна. Время настраивает людей более критично по отношению друг к другу, они теряют свою загадочность, жены становятся сварливыми, мужья — угрюмыми.

— Это все равно, что сравнивать собор Святого Павла с Огурцом[112], — говорю я. — Один — старый и хорошо знакомый, другой — новый и неизведанный. Вопрос в том, который из двух выдержит испытание временем?

— Извини, я не расслышала тебя, Люси, — произносит Эмма.

— Ты знала все это время? — спрашивает Изобэль, поворачиваясь ко мне. Ее подбитый глаз поблек, замечаю я, и она одета соответственно событию. Ее сандалии от Роже Вивье дают ей преимущество в росте, и она возвышается над всеми нами, а платье на ней более уместно на ежегодном торжестве в галерее «Серпентайн». Однако все это, конечно, не имеет значения. Хотя я понимаю, что поддержание стандартов на высоком уровне имеет для нее огромное психологическое значение. Она определенно стала бы правомочным представителем школы разведенных жен Джерри Холл, думаю я про себя.