Линн Остин - Тайники души

Он взял Сэма за плечи и стал удерживать в горизонтальном положении.

Я никогда в жизни не была так испугана и не чувствовала себя настолько беспомощной.

Когда конвульсии прекратились, доктор быстро приготовил шприц.

– Сэм, я сейчас сделаю тебе укол антитоксина, а затем еще один, который поможет твоим мышцам расслабиться.

Я оглянулась, опасаясь, что Фрэнк попытается его остановить, но свекор уже вышел из комнаты.

В ту ночь доктор Гилберт сделал все, что мог, для Сэма. Он даже показал мне, как готовить примочку и прикладывать ее к порезу на ноге. Но когда ему пришло время уходить, по тому, как крепко он взял меня за плечи, чтобы успокоить, я поняла: доктор Гилберт волнуется о Сэме так же, как и я.

– Я должен быть честен с вами, миссис Уайатт, и сообщить, что ваш муж очень болен. Укол антитоксина эффективен, когда его делают сразу после появления первых симптомов, но… – Он вздохнул, взял в руки саквояж. – Завтра утром я первым делом зайду к вам.

Болезнь мужа зашла слишком далеко, и укол не помог. Сэму уже ничто не могло помочь. Он умер страшной, болезненной смертью, конвульсии были настолько частыми, что он не смог дышать. Но мой муж не терял сознания и понимал все, что с ним происходило. Последними словами, которые он услышал от меня, было: «Я люблю тебя, Сэм».

В день смерти мужа я была в таком смятении, что не побоялась наброситься на свекра в присутствии детей.

– Это все ваша вина! – кричала я. – Сэм умер, потому что вы вовремя не послали за помощью. Вы убили собственного сына! Если бы вы послали за врачом раньше, Сэму укололи бы антитоксин и он остался бы жив.

Фрэнк никак не отреагировал на этот всплеск эмоций. Он смотрел на меня отрешенным взглядом, и я задумалась: слышал ли он вообще мои слова.

Злой манипулятор Фрэнк Уайатт, который жил с нами все эти годы, умер вместе со своим сыном, и в доме остался сломленный, ожесточенный старик.

Зачем он возводил свою империю, если у него не осталось сына, который все унаследует? Но тем не менее я не чувствовала к свекру ни капли жалости. Он получил то, что заслужил.

До смерти Сэма Фрэнк едва замечал внуков. Я всегда думала, что он ненавидел их, потому что ненавидел меня. Но, стоя возле могил жены и двух сыновей, Фрэнк медленно поднял глаза и увидел, как Джимми и Люк цепляются за мой подол. Заметил, как детские личики побледнели от горя. Он посмотрел на внуков, впервые по-настоящему увидев их, и, думаю, впервые понял, что они – это все, что у него осталось.

– О господи… – прошептал он.

После смерти сына Фрэнк изменился. Он не стал добрее и уж точно не начал теплее, с большей любовью относиться к детям или ко мне. Но он был сломлен горем, и мы оба это знали. Мы жили как два незнакомца в пансионе – редко разговаривали, встречались только во время еды.

Затем одним холодным ноябрьским днем Джимми нашел деда на полу амбара. Услышав крики сына, я поспешила на улицу, но в то мгновение, когда увидела пустые глаза свекра, поняла, что он мертв. Мне было его нисколько не жаль. Наоборот, я поймала себя на мысли, что надеюсь, он страдал сильнее, чем его сын перед смертью.

Я уже собиралась уйти, когда заметила, что руки Фрэнка пусты. Он лежал, раскинув руки ладонями кверху, и в них ничего не было. Он все держал в своих руках, контролировал и манипулировал этими руками всю жизнь, а теперь они пусты. Сады Фрэнка Уайатта и все, ради чего он так тяжело трудился, достанутся кому-то другому.

Зима 1931–1932 гг.

Светало. Мы с тетей Батти сидели в кухне. Нужно было доить коров, кормить лошадей, готовить завтрак и собирать детей в школу. Но я была настолько измучена, что не могла пошевелиться.

Рассказав историю своей жизни, я почувствовала пустоту, меня словно выжали насухо.

Меня оставила мама, затем муж, а теперь и Гейб. Что со мной не так? Почему все уходят от меня, даже не обернувшись?

– Тебе очень повезло, что у тебя такие любящие родители, – тихо заметила тетя Батти.

– Что с вами? Вы что, совсем меня не слушали? Отец ни разу не сказал, что любит меня. А мама повторяла это через слово и бросила меня.

– Ты не замечаешь очевидного, лапочка. Твой отец доказывал тебе свою любовь сотней разных способов.

– Какими же? Назовите хотя бы один!

– Он подсказывал тебе, как выбрать жизненный путь, вырастил тебя по библейским заповедям, водил в церковь. Твой отец позаботился, чтобы ты не стала циркачкой, а превратилась в мягкую, любящую женщину, как и хотел Господь. Кроме того, отец отпустил тебя, когда пришло время. Он сделал все, что должен сделать хороший родитель. Поэтому ты сама такая прекрасная мать. Ты научилась любить у отца!

– Но он лгал мне о маме!

– Ты уверена, что именно так все было на самом деле? – мягко спросила тетя.

Подумав об этом, я вынуждена была признать, что папочка никогда не говорил мне прямо, что мама умерла.

Я медленно встала и подошла к плите, чтобы подбросить еще дров.

– Ну что ж, я уверена, что мать меня бросила, – ответила я, закрыв заслонку.

Тетя Батти тоже встала, открыла кухонный шкаф и начала накрывать стол к завтраку, одновременно поддерживая разговор.

– Мне кажется, твоя мама знала, что не в состоянии заботиться о тебе, и любила тебя так сильно, что смогла передать человеку, который мог о тебе позаботиться. Моя сестра тоже пожертвовала собственным счастьем ради ребенка. Ты же знаешь о силе материнской любви, правда, Элиза? Только посмотри, как тяжело ты трудишься, чтобы управлять имением и обеспечить детям пропитание. Твоя мать не бросила тебя, лапочка. Она принесла наивысшую жертву из всех, какие может принести мать.

Я наблюдала, как тетя Батти расставляет посуду на столе, и заметила, что она поставила на одну тарелку больше. Тут женщина опомнилась и убрала тарелку с того места, где раньше сидел Гейб.

– Гейб бросил меня! – простонала я, стараясь не заплакать.

– Да, сейчас все выглядит именно так. Но Гейб любил всех нас. Возможно, у него была на это причина. Вдруг он тоже пожертвовал чем-то ради любимых людей?

– Хм… очень в этом сомневаюсь! Судя по словам шерифа Фостера, Гейб лишь пытался спасти собственную шкуру и избежать ареста.

Тетя Батти не ответила. Возле каждой тарелки она положила приборы, налила детям молока, а я тем временем достала сковородку, чтобы приготовить яичницу. Когда я поняла, что, как и тетя, обсчиталась, разбив в миску столько яиц, чтобы хватило и Гейбу, то горько заплакала.

– Что мне без него делать? – спросила я.

Тетя Батти обняла меня.

– Ты привыкла полагаться на его помощь, – нежно сказала она, – а нужно полагаться на Господа. Он все знает о том, что ты чувствуешь. Иисус мучился от боли и оттого, что его бросили, когда висел на кресте ради нас. Он закричал тогда: «Господь, почему Ты покинул меня?» Он принес жертву, сказав своим детям: «Я никогда не брошу вас!» Когда ничего не будет, Элиза, останется Бог.

Тетя подвела меня к стулу, усадила и взялась за приготовление яичницы.

– Господь знал, когда Гейбу пора уходить, – продолжила она. – Знал, когда должен уйти Уолтер. Господь сделал так, чтобы мы обе обратились к Нему за силой, которую Он хотел в нас воспитать. Оглянись на свою жизнь, лапочка, и подумай о приобретенном опыте – о хорошем и о плохом. И увидишь: твой опыт сделал тебя именно таким человеком, каким ты стала. Прими этот опыт как хлеб насущный и поблагодари за него. А затем будь той, кем тебя создал Бог. Живи в доме, который тебе дали, используй волю и решительность, чтобы управлять имением! И кстати, жонглерское мастерство тебе тоже пригодится!

Тетя Батти улыбнулась и попыталась жонглировать яичной скорлупой. Я засмеялась: все упало на пол. Женщина подхватила мой смех.

– Научишь меня жонглировать, хорошо, лапочка? – спросила она.

– Конечно, тетя Батти.

Затем она быстро перемешала яйца на сковороде, достала хлеб и начала нареза́ть его для тостов.

– Послушай, – продолжила тетя Батти, – жизненные трудности, через которые ты прошла, – это не наказание Божье. Он использует эти ситуации, чтобы приблизить тебя к Себе. Как, например, болезнь твоей мамы. Конечно, это ужасная трагедия, но она заставила тебя сблизиться с отцом.

Я вытерла глаза и встала, чтобы помочь тете.

– В последнее время я нечасто задумывалась о Боге, – призналась я. – То, как свекор говорил о Боге, не пробуждало во мне желания узнать о Нем больше.

– Это потому, что Фрэнк читал Библию и ходил в церковь, но на самом деле не знал Бога. Он просто был религиозным. Элиза, хорошо, что ты знаешь Библию и что твой отец водил тебя в церковь, но ты должна узнать Бога.

– И как это сделать?

– Попроси Его о помощи в тот момент, когда сильно нуждаешься. Поговори с Ним, как говорила с тетей Арахис или Гейбом. Ты должна научиться доверять Богу и быть уверенной в том, что тебя поймают, если ты упадешь, как акробаты в вашем цирке доверяли друг другу. Да, Бог велик и силен, но Он никогда не раздавит тебя. Все, что происходит в нашей жизни, идеально, даже если сначала так не кажется. Твои друзья, которые были не похожи на остальных, научили тебя этому.

– Я так по ним скучаю! Они были моей семьей, а я не могла говорить о них десять лет.

– Ты и по Гейбу будешь скучать, – сказала тетя, положив руку мне на плечо. – Мы все будем по нему скучать. Но даже если бы Гейб был все еще здесь, он не смог бы помочь тебе во всем. Иногда может помочь только Бог. Да, Гейб трудился в садах, но только Бог заставляет яблоки расти.

Чуть позже я прогулялась по саду. Я знала, что пришло время поговорить с Богом. Я извинилась за все, рассказала Ему о своих страхах и попросила помочь мне управлять поместьем. Когда я открыла глаза и оглянулась, то поняла, что тетя Батти была права: Бог действительно здесь, рядом со мной. Ветви деревьев – руки Его, они тянутся ко мне, и на каждой висит дар – яблоко.

* * *

Однажды холодным осенним днем пришло время собирать яблоки. Начали прибывать первые сборщики урожая. Сначала я нервничала, думая о том, как сама смогу собрать весь урожай, но затем вспомнила о том, как ловко братья Беннетты управляли цирком. Я поняла, что в цирке никто не пытался руководить всем в одиночку, все работали сообща, слаженно, как настоящая команда, и каждый делал именно то, что у него лучше всего получалось.

Некоторые сборщики работали в садах уже многие годы и наверняка знали о предстоящей работе куда больше, чем я. Поэтому самым опытным из них я платила чуть больше. И они стали бригадирами.

Они заботились обо всем, о чем я забыла, и уберегли меня от множества ошибок.

Когда пришло время продавать яблоки оптовикам, я вспомнила о зазывале на шоу, который кричал всем: «Быстрей, быстрей! Не упустите свой шанс!» И тогда я поняла, что напористые, говорливые оптовики просто играют роль. Больше я их не боялась.

Тетя Арахис, Глория (самая большая женщина), альбинос Альберто – все они смотрели на толпу, сохраняя внутреннюю силу и достоинство, зная, что они ничуть не хуже. Поэтому и я стояла, высоко держа голову, пока меня со всех сторон оглядывали оптовики, удивляясь тому, что женщина продает яблоки.

Я получила цену, которую хотела, и заработала достаточно, чтобы заплатить работникам, купить на зиму угля и всего остального. Больше денег не осталось, но, слава богу, у нас всего было достаточно.

Продав яблоки, я проглотила гордость и пошла к Алвину Гриру и другим соседям за помощью. Нужно было собрать зерно и забить свиней. Я позволила соседям взять напрокат роскошное оборудование Фрэнка и попросила совета, как лучше вести дела.

Последние годы Фрэнк Уайатт жил и работал один. И умер в одиночестве. Я пообещала себе, что никогда не буду походить на него.

Во время сбора урожая тетя Батти работала со мной рука об руку, как стойкий солдат. Мы с детьми так ее полюбили, что умоляли остаться с нами и стать нашей бабушкой, раз уж она больше не пишет книг.

Папочке никогда не удавалось сказать мне, как он меня любит, но, помня о том, как я мечтала услышать эти слова, я начала чаще говорить детям и тете Батти о том, как их люблю.

Со временем боль утраты после исчезновения Гейба начала проходить, как прошла и скорбь после смерти мужа.

Но каждый раз, когда я заходила в мастерскую, где спал Гейб, меня все равно охватывало чувство пустоты. Как, впрочем, и когда я видела Миртл и ее теленка или наблюдала за тем, как сыновья качают свою сестру на качелях.

Теперь я думала о Гейбе пару раз в день, а не пару раз в час, и поэтому знала, что моя тоска постепенно проходит. Возможно, однажды я уже не буду думать о нем.