– За нас. – Кэти чокнулась со стаканом Анны.

– У нас будут правила?

– Соглашение о соседстве по дому? – спросила Кэти. – И я вдруг узнаю, что на самом деле съехалась с Шелдоном Купером?

– Нет. Я просто не хочу быть другой Шари. Я хочу, чтобы мы остались подругами.

– Но я все еще дружу с Шари, – сказала Кэти, удивленная словами Анны. – Шари – замечательная.

Анна покачала головой.

– Но ты все время на нее жаловалась. Не хочу, чтобы ты была на работе и дулась из-за того, что я не отмыла сковородку.

Кэти села на диван рядом с Анной.

– Мне жаль. Я не понимала, что была таким нытиком.

– Не была, – сказала Анна. – Я просто не хочу, чтобы мы ссорились.

– Все, что от тебя требуется, это дать согласие не заниматься сексом на этом диване. – Кэти протянула руку, и они скрепили договор.

– Никогда на софе, – нараспев произнесла Анна. – Клянусь.

Кэти запрокинула голову.

– Думаешь о том, чтобы сделать это в кресле, да?

Анна сделала невинные глаза.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Кроме того, кресло выглядит крайне неудобным.

Кэти засмеялась.

– На самом деле ты можешь заниматься сексом где угодно, только не пользуйся моей зубной щеткой.

– Шари пользовалась твоей зубной щеткой? – Анна наморщила нос. – Фу.

– Ты не представляешь, – сказала Кэти.


После приятного вечера, который они с Анной провели на кухне, где мастерили блинчики и подпевали радио, Кэти переоделась в темную толстовку с капюшоном и джинсы. Она не собиралась маскироваться полностью, к тому же зажженная свеча и полная луна не давали такой возможности, но ничего не могла с этим поделать. Оставалось только надеяться, что Вайолет, Генри и другие призраки заняты и что никто из сотрудников или гостей отеля не будет гулять поздно ночью.

– Куда идешь? – Анна поймала ее на выходе, у двери. Кэти собиралась соврать, но решила, что пусть лучше кто-нибудь знает, где она. Так, на всякий случай.

– Я с тобой, – сказала Анна после того, как она объяснила. – Дай мне минутку.

Кэти подождала, пока Анна наденет кроссовки и серый кардиган поверх пижамы.

В саду «Гранджа» было тихо. В лунном свете пруд казался еще больше и глубже, чем днем. Кэти села на самый дальний от дома широкий каменный край и поставила свечу. Какая-то рыбка с тихим всплеском высунулась на поверхность.

– Что ты собираешься сделать? – Анна села, скрестив ноги, по другую сторону от свечи. – Я могу чем-то помочь?

Кэти задумалась. Гнев опасен, но он придаст сил.

– Могу я подержать тебя за руку?

Анна улыбнулась.

– Ты смеешься? Я хотела попробовать это с тех пор, как мы познакомились.

Кэти подумала о том, чтобы начать с предостережения, как это неизменно делала Гвен, но затем решила не быть занудой. Такой, какой она была недавно, все равно ничего не случится. Учитывая, как все было в последнее время, ничего особенного не случится.

– Хорошо. Когда я зажигаю свечу, ты держишь меня за руки по обе стороны от нее – вот так. – Кэти подняла руки вверх, демонстрируя, что делать. – Смотри на пламя свечи и постарайся расслабиться.

– Мы будем что-то декламировать?

– Нет, – сказала Кэти. – Если сработает, это будет довольно быстро. Я могу ненадолго отключиться. Не беспокойся об этом и не тормоши меня.

– Хорошо, начали.

Кэти взглянула на луну и зажгла свечу. Потом взяла Анну за руки и попыталась расслабиться. Она хотела дойти до воспоминаний, которые могли храниться в отеле. В его основании. Хотела знать то, о чем не говорила Вайолет.

– Правильно ли я делаю? – прошептала Анна. Ее голос, казалось, доносился издалека, и Кэти обнаружила, что не может открыть рот, чтобы говорить. Свеча вспыхнула, и жаркий белый свет разлился перед глазами. Белый свет превратился в солнечный, и Кэти испытала облегчение: она больше не чувствовала рук Анны. Она сидела на том же месте, но солнце отражалось от воды, и его блики резали глаза.

Слева от нее стоял мужчина с огромными бакенбардами и в жилете. Сначала в ее сознание вошли солнечный свет, пение птиц и звуки крокетной биты, потом она поняла, что слышит мужской голос. Мужчина не говорил, он вещал. Голос распался на слова, и сознание Кэти приняло их: Ты не будешь больше видеться с ним. Я запрещаю.

Кэти оглядела себя. Белое летнее платье, разукрашенное оборками. Изысканные ножки в мягких шелковых тапочках. Не ее ножки. К горлу подступила тошнота.

Папа, пожалуйста. Кэти почувствовала, как шевелятся ее губы, как дыхание покидает тело, но голос принадлежал не ей. Хотя и звучал знакомо.

Разговор окончен. Ты не увидишь этого человека, ты не будешь разговаривать с ним, а двадцать шестого июня выйдешь замуж за лорда Сомерсета.

Лицо ее отца смягчилось. Это для твоего же блага. Со временем поймешь. Бараньи отбивные стали ее отцом, внезапно знакомым, любимым и сердитым. Затем лицо потемнело, будто его накрыла тень, и сцена в саду погрузилась в темноту.

Кэти почувствовала знакомую панику, но мгновение спустя Анна трясла ее.

– Очнись. Господи, очнись.

– Я в порядке. – Она села.

– Слава богу. – Анна казалась белой в лунном свете. – Я думала, ты умерла или что-то в этом роде.

– Я в порядке, – сказала Кэти. И невольно улыбнулась. – Я это сделала.

Глава 22

Дорожку возле канала Гвен выбрала не потому, что надеялась снова встретить Ханну Эш. Скорее она рассчитывала увидеть кого-нибудь, кто мог бы передать сообщение. День только начинался, но солнце уже пробивалось сквозь облачную пелену и сырость ночи. Судя по всему, жара не собиралась отступать. Как всегда, в первую очередь Гвен подумала о том, как это может повлиять на ее шансы завести ребенка. Если Кэм будет не против, то сексом можно заняться и в саду. В конце концов, Эндхауз расположен в довольно-таки уединенном местечке.

Дойдя до первого шлюза, Гвен остановилась понаблюдать за проходящей по каналу лодкой. Женщина, открывавшая шлюз быстрыми, уверенными движениями, была в зеленых холщовых штанах, черных резиновых сапогах и объемистом плаще. На то, что это женщина, указывало лишь присутствие ярко-красного платка, повязанного поверх коротких серебристо-серых волос.

Бросив небрежное «доброе утро», женщина после секундной паузы посмотрела на Гвен внимательнее, из-под ладони.

– О, это вы. – Голос у нее был приятный, но продолжения не последовало, и незнакомка, даже не улыбнувшись, скрылась внутри баржи. Немного погодя ее голова появилась снова. – Так вы идете?

Поборов недолгие сомнения, Гвен последовала за ней.

В дальнем конце баржи Ханна опускала чайные пакетики в голубые эмалированные кружки. На маленькой газовой плите пофыркивал чайник.

Внутреннее пространство отличалось аккуратностью и организованностью. Вдоль узкого стола проходила скамья с мягким сиденьем, а висевшая в конце штора отделяла жилую зону. Из-за многочисленных ящичков и полочек на стенах возникало ощущение, что ты стоишь внутри громадного бюро. Гвен даже испытала прилив ностальгии по Нанетте, своему любимому фургону.

– Садитесь. – Ханна кивком указала на скамью. – Вам с сахаром?

– Нет, спасибо. – Гвен с интересом оглядывала интерьер, уже представляя шэдоу-бокс в стиле канальной баржи.

– Вы ведь хотите посоветоваться насчет племянницы, верно? – Ханна открыла небольшое окошечко над плитой, куда и устремился кухонный пар.

– Вы ощутили волнения силы, колебания или что?

Ханна пожала плечами.

– Вы же сами знаете, как оно бывает.

– Она общается с мертвыми. Духами.

– И в чем проблема?

– Я не думаю, что это та дорога, по которой ей следует идти. – Гвен приняла чашку и, подбирая слова, подула на чай.

– Вы тревожитесь из-за того, что привели смерть в ее жизнь?

Горячий чай опасно плеснулся у самого ободка чашки.

– Да. – Да и нет.

Кэти вернула к жизни Фреда. Это еще не было смертью, но не было и чем-то безусловно хорошим.

Ханна покачала головой.

– Вот этого я не знаю. Могу только сказать, что оно и неважно. Важно то, что она с этим делает. С ней все хорошо? Она справляется?

– Кэти хочет помочь им. – При мысли о племяннице на душе у Гвен потеплело.

Ханна опустилась на скамью под круглым, как иллюминатор, окошком.

– В нашей семье был кое-кто, кто умел разговаривать с призраками. Кузина моей матери.

– Не могла бы она поговорить с Кэти? Помочь ей?

Ханна покачала головой.

– Тетя покинула сей мир сует. Да… – Она скорчила гримасу. – Точнее, сошла с кухонного стула с петлей на шее.

– Господи. Мне так жаль.

– Я для того вам это говорю, чтобы вы предупредили вашу племянницу. – В голосе Ханы вдруг проступили жесткие нотки. – Скажите ей, что помочь им невозможно. И пусть не подпускает их слишком близко.

– Что вы хотите этим сказать?

– Это не заклинания, не заговоры, ничего такого. Мертвецы не в нашем мире. Тот, кто видит призраков, как бы смотрит через окно в иной мир, существующий рядом с нашим. – Ханна взглянула на иллюминатор. – Нельзя, чтобы она открыла это окно.

– И что случится, если все же откроет? – Гвен уже сомневалась, что Кэти вообще станет ее слушать.

Ханна снова пожала плечами.

– Пусть закроет его и дважды проверит, что оно закрыто. Вот и все.


Кэти отыскала Вайолет в Сливовом номере, где та стояла у окна с угрюмой миной на лице.

– Мир?

– Только потому, что у меня нет лучшего варианта. – Вайолет подулась еще с минуту, потом сдалась, и уголки ее губ поползли вверх. Как призрак она была совершенная непоседа, а какой при жизни, то знал только Бог. – Хочу показать тебе кое-что. Идем.

Кэти последовала за ней. Вайолет побежала вприпрыжку по коридору, то кружась, то замирая. Перед широким, красного дерева, гардеробом она остановилась, повернулась к высокому, в полный рост, зеркалу и вздохнула.

– Как жаль, что я не могу себя увидеть.

Вайолет выбежала из комнаты, вероятно, на балкон. Открыв дверь пошире, Кэти последовала за ней. Неужели исчезла? Интересно, могут ли призраки летать и не может ли Вайолет, если пожелает, облететь здание, как что-то из Питера Пэна?

Вайолет стояла, прислонившись к каменной балюстраде, устремив взгляд вдаль и с задумчивым, похоже, притворным выражением.

– Ты можешь летать? – спросила Кэти.

– А почему ты спрашиваешь? Хочешь столкнуть меня с балкона?

– Нет! – Кэти отступила на шаг, демонстрируя отсутствие агрессивных намерений. Они только-только снова начали разговаривать, а ей еще предстояло попросить Вайолет об одолжении. – Просто интересно. Подумала, что это было бы здорово. Как дополнительная привилегия.

– Привилегия мертвеца. Видит Бог, их совсем немного. – Вайолет покачала головой. – В конце концов, не такое уж это офигительно большое приключение.

Кэти улыбнулась.

– Я просто подумала о Питере Пэне.

– Действительность далеко не всегда оправдывает наши ожидания. – Вайолет повернулась и посмотрела на Кэти печальными глазами. Видеть это трагическое выражение одиночества на красивом, юном лице было невыносимо. И хотя Вайолет, несомненно, знала, какое впечатление оно производит, сердце у Кэти сжалось от сочувствия.

– Что ты хотела показать мне? – мягко спросила она, подавляя естественный порыв погладить Вайолет по руке. Пройдут ли ее пальцы сквозь пустоту или ощутят что-то вроде электрического разряда? И что хуже, первое или второе?

– Посмотри туда. – Вайолет указала на сад.

Кэти посмотрела – лужайка, живая изгородь, клумбы, декоративный пруд и стена из красного кирпича с железными воротцами в центре, которые вели в старый фруктовый сад. Участок заканчивался за ха-ха; дальше шли поля, а за ними виднелся лесок. Вид этот, должно быть, сохранился без особых изменений с тех пор, когда Вайолет жила здесь со своей семьей – братьями и сестрами, матерью и отцом. Жила, как любая девушка, как Кэти, мечтая о будущем. Была ли она влюблена?

– И на что я смотрю? – спросила Кэти слегка шутливым тоном, стараясь сбросить опустившуюся на плечи шаль грусти.

– Я видела, как ты целовала того парня. Вон там, на траве. Отвратительно.

– А, перестань. Отвратительно – это уж перебор. Можно подумать, ты ни с кем не обжималась в саду.

– Что значит обжималась?

– Целовалась.

– Так делать нельзя, пока не выйдешь замуж. Производит совершенно нехорошее впечатление.

– Послушай, я знаю, что ты из другого времени. Более чистого. С более строгими правилами. Это я понимаю. Но если ты хочешь убедить меня, что никогда не целовала парня, то… извини, но я сохраняю за собой право не поверить тебе. Очень. Сильно. Не поверить. – Она подвигала бровями, постаравшись рассмешить Вайолет, и обрадовалась, когда ей это удалось. Смеялась она так славно. Для призрака.

Вайолет хлопнула себя по губам, и этот жест тоже получился милым и непосредственным.