Камень, посланный быстрым движением руки, с поразительной точностью настиг свою жертву, угодив ей прямо в голову, и остановил осторожное передвижение зверька. Гарет вскочил с койки, невольно поморщившись от боли в избитом теле, но все же торжествующе ухмыльнулся, склонившись над безжизненной тушкой.

— Противный маленький грызун, — пробормотал он, пнув носком сапога мягкое серое тельце, затем небрежным жестом подхватил тварь за голый хвост и отшвырнул в угол.

Минутное возбуждение, вызванное этим небольшим происшествием, быстро угасло, и узник со стоном опустился на койку, собираясь поразмыслить о сложившейся ситуации.

Вот уже два дня Гарет находился в Ньюгейте по подозрению в убийстве своего компаньона. Как всегда, когда преступление прокладывало грязные следы в привилегированный мир порядочного общества, публика требовала от властей немедленного произведения арестов. На этот раз он, Гарет Ричвайн, был выбран козлом отпущения.

Впрочем, Гарет не слишком удивился, оказавшись в заключении, ведь именно он обнаружил тело Роберта на обтянутом золотой парчой диване в одном из уединенных салонов «Золотого Волка». О причине смерти гадать не приходилось: в груди компаньона торчала резная рукоятка ножа. Судя по всему, удар был нанесен мастерски, и смерть наступила быстро: лишь одно-единственное пурпурное пятнышко виднелось на крахмальной рубашке.

Как показалось Гарету, Роберт был мертв уже в течение нескольких часов, а, судя по выражению удивления, исказившему его красивое лицо, убийца застиг свою жертву врасплох. Тем не менее, Гарет склонился над телом, чтобы проверить на всякий случай, нет ли каких-либо признаков жизни… и в этот момент в холле раздались громкие голоса.

Вместо того, чтобы убежать с места происшествия — как, наверняка, поступил бы в подобной ситуации любой разумный человек, обремененный не столь примечательным прошлым, — Гарет спокойно дождался, пока появились представители властей и начали задавать вопросы. Ему было совершенно ясно, что убийца и сам Роберт принадлежали одному кругу: другие люди в «Золотой Волк» просто не допускались. Кроме того преступление явно носило все признаки убийства, совершенного в результате взрыва эмоций. Скорее всего, виновником трагедии стал обманутый любовник или любовница, или отчаявшийся игрок, которому Роберт отказал в кредите.

Гарет не верил слухам о том, что убийцей был получивший выговор служащий клуба. Персоналу «Золотого Волка» очень хорошо платили, да и работали все там уже по нескольку лет.

Тогда никого из них не заключили в тюрьму, и Гарет впал в опасное малодушие, занимаясь, как обычно, делами клуба. И вдруг через десять дней после происшествия его арестовали.

Надо же было оказаться таким дураком? При воспоминании об этом Гарет гневно сжал кулаки. Если бы у него соображения было побольше, чем у ночного горшка, он бы уже успел уйти довольно далеко до того, как полицейские ищейки нанесли бы ему свой первый визит. Вместо этого Гарет наивно полагал, будто власть и деньги могут возместить отсутствие знатной родословной, и разыгрывал из себя оскорбленного гражданина. В результате он вот уже двое суток находился в этой темнице, меряя шагами узкую комнату. Гарет с мрачным юмором подумал о том, что эту тропинку на неровном каменном полу протоптало до него несчетное количество заключенных. К счастью, арест не ошарашил Гарета до такой степени, чтобы не воспользоваться издавна почитаемой в Ньюгейте традицией взяточничества, которая приносила тюремщикам неплохой доход и вместе с тем подгоняла упрямого коня, каковым являлось правосудие. Гарет хмуро подвел итог своим размышлениям. Итак, разместился он, по меркам Ньюгейта, довольно роскошно. Гарет заплатил приличную сумму и откупил все четыре койки, обеспечив себе таким образом уединение и возможность более или менее свободно дышать. За дополнительную плату его снабдили такими необходимыми вещами, как постельное белье, таз для умывания и жаровня с углем, чтобы прогнать сырость, скоротать длинные ночи Гарету помогали многочисленные свечи, сияние которых избавляло от тягостного ощущения, будто стены камеры давят и душат его.

Гарет сумел также связаться с Виггинсом, управляющим «Золотого Волка», который в свою очередь привел в действие сеть контактов патрона с преступным миром. Отвергаемые высшим светом как подонки, его представители, тем не менее, вполне могли сравняться по проворству с парнями с Бау-стрит и делали все возможное, чтобы выследить убийцу Роберта.

Впрочем, Гаретом двигало не только желание утереть нос всем этим пэрам, но и собственные понятия о чести, которые требовали, чтобы убийца компаньона заплатил за свое преступление и лучше всего собственной жизнью. Однако самой большой заботой Гарета было установить, кто его подставил… и почему. Ни один человек, будь то воровское отребье или благородный джентльмен, не мог обмануть Вольфа и уйти после этого от возмездия.

Гарет остановился у окошка, в ладонь шириной, находившегося на уровне его головы и затянутого промасленной бумагой. Он уже успел проделать в самом центре отверстие величиной с шиллинговую монету, чтобы здоровым глазом можно было посмотреть на внешний мир. В данном случае мир представлял собой покрытую лишайником стену и дразняще недоступный кусочек серого неба в вышине. Гарет не выносил ограничения свободы, и этот ничем непримечательный вид из окна помогал ему сохранить здравый рассудок.

Прислонившись лбом к каменному выступу, узник ненадолго закрыл глаза. В глубине души он был убежден, что не закончит свой жизненный путь в веревочной петле, и это несколько помогало ему не падать духом. Оставалось только ждать.

Скрежет ключа в замочной скважине вырвал Гарета из мрачных раздумий. Он повернулся, когда открылась окованная железом тяжелая дубовая дверь с забранным решеткой окошком посередине. Кто-то быстро обменялся несколькими словами с тюремщиком и вошел в камеру, захлопнув за собой дверь. Перед Гаретом предстал мужчина средних лет, с вьющимися рыжими волосами.

— Опять вы, мистер Чапел?

Это был уже второй визит в тюрьму сыщика с Бау-стрит; предыдущий последовал сразу же после заключения его в Ньюгейт. Тогда окровавленный и взбешенный Гарет не удостоил Чапела ответом ни на один вопрос, не переставая твердить о своей невиновности.

Сегодня он снова напустил на себя надменный вид, который всегда помогал ему общаться со знатью и с простолюдинами, не обращая внимания на то, что выглядел не лучше остальных заключенных, так как его одежда изрядно пострадала во время ареста. Один рукав элегантной рубашки тонкого полотна был наполовину оторван, а оба рукава пришлось закатать до локтей из-за отсутствия золотых запонок. Ботфорты пострадали до такой степени, что привести их в надлежащий вид не представлялось никакой возможности. Жилет и галстук стали добычей толпы, присутствовавшей при задержании.

— Неужели ваши обязанности на Бау-стрит так скучны, что вы предпочитаете наносить визиты гостям Его величества? — поинтересовался Гарет безо всякой иронии. — Или же вас привлекает очарование этого места?

— Вы неплохо выглядите, милорд Вольф, — ответил Кэлвин Чапел, игнорируя вопрос и удостаивая узника вежливым кивком головы. — Уж не могу и высказать, как я беспокоился. Эти негодяи могли вас здорово отделать.

— Ваше беспокойство весьма трогательно, особенно учитывая то обстоятельство, что именно вы отдали распоряжение о моем аресте.

— Это одна из самых неприятных сторон дела, — согласился сыщик, с сожалением разводя руками; при этом его взгляд по-прежнему оставался умным и проницательным. — Некоторые наши парни просто не могут удержаться, чтобы не помахать кулаками.

— Очевидно, вы здесь не только для того, чтобы поговорить о боксе, не так ли, мистер Чапел? Выкладывайте, что у вас ко мне, и выметайтесь отсюда.

Боль в разбитом теле мешала Гарету набраться терпения. Он поднялся со своего места с грацией хищника и теперь возвышался над посетителем. Сыщика, однако, ничуть не испугала эта угрожающая поза.

— Мне нужно уладить с вами одно деликатное дело, — спокойно проговорил он. — Прежде всего должен вам сказать, что вы официально обвиняетесь в убийстве его светлости.

Эти слова не были совершенно неожиданными для Гарета, но все же произвели убийственное впечатление, и у него на миг даже перехватило дыхание. Гарет медленно с горечью вздохнул, прогоняя видение захлестнувшей шею петли.

— В таком случае, ваше дело закончено, если только… вы не собираетесь пришить мне какое-нибудь еще нераскрытое преступление.

— Едва ли, милорд. Поверьте, я здесь для того, чтобы помочь вам выпутаться из неприятностей.

— Вы здесь, чтобы помочь мне? — недоверчиво переспросил Гарет, от которого не ускользнула странная ирония создавшейся ситуации.

Несмотря на то, что в костюме от дорогого портного Чапел выглядел как джентльмен, ист-эндский выговор выдавал его низкое происхождение. Если бы они не находились по противоположные стороны закона, Гарет несомненно мог бы найти явное сходство между собой и этим человеком. Однако сейчас он чувствовал к сыщику такую же враждебность, какую испытывали воины Веллингтона по отношению к солдатам Наполеона.

— Ваша задача — помочь мне оказаться на виселице, — отрезал Гарет, делая шаг к Чапелу. — А теперь убирайтесь отсюда, пока я не…

— Разумеется, вы не виновны в этом убийстве… на этот счет у меня нет никаких сомнений, — словно не слыша слов Гарета, продолжал сыщик. — Если бы вы действительно убили своего компаньона, то не стояли бы, как истукан, над его телом, а, как умный парень, бросились бы прятаться, действуя на манер грабителя или иного лихого человека. Кстати, джентльмен был мертв задолго до того, как вас обнаружили рядом с ним.

— Так вы действительно считаете, что это не моих рук дело?

— Вот именно. Вопрос заключается лишь в том, как доказать вашу непричастность. Думаю, вам нужен свидетель, который подтвердил бы, где вы находились той ночью.

— Вы хотите сказать, что мне нужно алиби? — спросил Гарет, переступив с ноги на ногу, в его душе сверкнула искра надежды.

Несмотря на то, что Сим и его приятели были неплохими парнями, но их таланты больше касались способности нагнать страху, чем найти преступника. Именно поэтому Гарет до сих пор не сообщил им имя одной лживой молодой женщины, которая могла бы подтвердить его показания о местопребывании в ту ночь. Вместе с тем Гарет почувствовал, что Кэлвин Чапел мог бы убедить Марселлу Ханникат свидетельствовать в его пользу.

Разумеется, было бы безумием довериться этому человеку, не выяснив сначала, что кроется за его неожиданным предложением о помощи.

— Признайтесь, мистер Чапел, что это значит для вас помимо значительного вознаграждения, которое, как вам должно быть известно, я могу заплатить?

Зеленые глаза Гарета сузились, а губы скривились в усмешке, когда он добавил:

— Почему-то мне кажется, что вы из тех, кто заинтересован в исполнении правосудия ради самого правосудия.

— В таком случае вы ошибаетесь, милорд, — ответил Чапел, впервые с начала разговора проявив какие-то признаки волнения. — Скажите, что вам известно о некоем Ричарде Нортрапе, графе Шербруке?

Шербрук…

Гарет нахмурился, удивленный неожиданной переменой темы разговора. Это имя ничего ему не говорило, не видел он также и причины, по которой Чапел задал такой вопрос, поэтому просто пожал плечами и отрицательно покачал головой.

Во взгляде Чапела мелькнула жалость.

— В таком случае вам предстоит узнать о себе правду, милорд. Все эти годы вы называли себя Гаретом Ричвайном. Однако это не настоящее ваше имя. Вы — Уильям Нортрап, законный наследник графа Шербрука. Что же касается той несчастной леди, которую вы считали своей матерью, то не она произвела вас на свет.

«Не она произвела меня на свет…» Эти слова молнией сверкнули в сознании Гарета, растревожив старые раны. Прошло уже столько лет, что воспоминания о матери стали весьма смутными: мрачная, с тусклыми глазами, состарившаяся раньше времени, мучимая каким-то демоном, которого она старалась умилостивить джином…

Гарет всегда любил мать несколько настороженно, потому что никогда не мог угадать, в какой момент демон освободится от пут алкоголя и с сокрушительной силой обрушится на них обоих. Впрочем, его скорбь после смерти матери была непритворной, как и чувство вины из-за облегчения, которое он испытал, пролив слезы печали.

— О чем, черт побери, вы говорите? — спросил Гарет, решительно отбрасывая неприятные воспоминания. — Моей матерью была Элспет Ричвайн, служанка, соблазненная богатым знатным хозяином, моим отцом, и выброшенная на улицу вскоре после моего появления на свет. Кажется, хозяйка дома воспротивилась перспективе лицезреть, как свидетельство неверности Его Светлости бегает по поместью в коротких штанишках.