— Поверьте, леди Шербрук никогда не беспокоилась на этот счет, — возразил Чапел. — Лорд Шербрук не смотрел ни на одну женщину, кроме своей жены. Он действительно был вашим отцом… но вашей настоящей матерью является леди Шербрук.

— А Элспет Ричвайн была…

— …неуравновешенной молодой женщиной, укравшей вас у законных родителей, когда вам еще не исполнилось и двух лет.

— Просто бессмыслица какая-то…

— Вовсе нет, милорд, разумеется, прошло уже столько лет, что многие считают вас умершим…

— …кроме вас, — хмуро закончил Гарет, со сжатыми кулаками шагнув к сыщику, его вдруг охватил леденящий душу страх, заставивший на миг забыть о реальной опасности. — Вы напрасно беспокоились, мистер Чапел. В последний раз прошу вас покинуть мою камеру, иначе меня точно повесят, но уже за ваше убийство…

С этими словами Гарет круто развернулся и направился к кровати, опасаясь, что не справится с собой и, в конке концов, набросится на сыщика. Впрочем, откуда же Чапелу знать, что эти безумные предположения вызвали в его душе боль, оживили мечты, давным-давно похороненные в глубинах сердца.

На какое-то мгновение Гарет снова стал тщедушным забитым двенадцатилетним подростком, одиноко пробирающимся по грязной улочке бедняцкого квартала, стараясь укрыться от беспощадного зимнего ветра. Его руки и ноги обморожены, несмотря на намотанные на них грязные лохмотья, но он мужественно борется со слезами боли… Правда, бывали в жизни Гарета и более трудные времена, особенно после того, как он сбежал от человека, к которому его отдали в ученики. Именно тогда Гарет познакомился с недремлющим зверем, что зовется голодом и непрерывно вгрызается во внутренности. «Может быть, именно сегодня наступит тот самый день». После смерти матери, которая умерла от джина, ставшего в последние несколько лет ее единственным утешением, Гарет шесть месяцев изо дня в день неустанно повторял про себя эти слова. Он надеялся, что, может быть, именно сегодня наступит тот день, когда за ним, наконец, придет его знатный отец и, завернув в длинный шерстяной плащ, увезет в позолоченной карете в великолепный дом, в котором никто не страдает от холода, голода или отсутствия любви…

Однако этот день так и не наступил, и любовь мальчика, лелеемая им к неизвестному отцу, в конце концов превратилась в ненависть, холодную и непрощающую, как лондонские улицы.

— Так значит, вы не хотите прочесть письмо, которое ваш отец написал мне двадцать пять лет назад?

Вопрос прервал размышления Гарета. Он медленно повернулся, наблюдая, как сыщик достает из внутреннего кармана пожелтевший листок бумаги. Гарет не собирался принимать это послание в качестве доказательства утверждения Чапела, однако какая-то неодолимая сила заставляла его не сводить глаз с письма.

Возможно, это очередная уловка, способ пришить ему еще одно преступление. Но с другой стороны, у Чапела не было видимых причин лгать по такому поводу. Душу Гарета раздирали сомнения и недоверие. Смятение мыслей подняло на поверхность давно забытые вопросы и разрозненные обрывки воспоминаний. В конце концов Гарет протянул руку и взял письмо.

Судя по всему, этот листок за прошедшие годы сгибали и разворачивали столько раз, что он грозил неминуемо рассыпаться. Взгляд Гарета медленно скользил по строчкам, улавливая сдержанную мольбу в выведенных размашистым почерком четверть века тому назад словах:

«Мистер Чапел, вас рекомендуют как одного из лучших на Бау-стрит, и я обращаюсь к вам за помощью. Наш любимый сын был похищен из нашего дома женщиной, заботам которой его доверили. Пока мы не обнаружили ни одной нити, указывавшей на местонахождение маленького Уилла, а похитительница до сих пор еще не потребовала выкупа за его возвращение. Если вы согласны нам помочь, мой кучер сообщит вам прочие относящиеся к делу подробности, а затем без промедления отвезет в поместье. Прилагаю банковский чек на покрытие ваших неотложных нужд. С благодарностью. Шербрук».

Гарет не сразу поднял глаза от письма, а когда в конце концов, оторвался от него, встретился с проницательным взглядом сыщика, не выдавая своих чувств, он снова сложил лист бумаги и произнес:

— Итак, у графа Шербрука был маленький сын, которого похитили. И вы думаете, что я и есть тот самый мальчик? Скажите, мистер Чапел, как вы собираетесь доказать, что я… это он? Через столько-то лет?

Чапел хитро улыбнулся.

— Во-первых, женщину звали Элспет Ричвайн, как и ту, которая называла себя вашей мамой. Во-вторых, вы с ним одного возраста и похожи на его светлость, — сыщик помолчал, затем показал на бицепс Гарета, обнажившийся в оторванном рукаве рубашки. — Кстати, не последнюю роль в этом деле играет татуировка: этот волк. Впервые я заметил его во время вашего ареста, и сразу же начал наводить справки.

— Вы хотите заставить меня поверить в то, что наследнику Шербруков нанесли иглой татуировку?

— Едва ли, милорд, но взгляните на печать на письме.

Гарет перевернул листок и действительно увидел свисавшую с одного угла печать красного воска. Несмотря на то, что воск немного потрескался от времени, на нем сохранилось ясное изображение геральдического зверя: волк, стоящий на задних лапах.

Гарет ощутил странное стеснение в груди. Даже мельком взглянув на печать графа Шербрука, можно было уловить поразительное сходство между изображением волка на воске и существом, вытатуированным на предплечье Гарета.

— Мне помнится, этот герб был высечен в камне и нарисован на стене каждой комнаты в доме графа. Очевидно, этот зверь еще в детстве поразил ваше воображение. И вы вспомнили его, хотя забыли все остальное…

— … в том числе, — если верить вашей теории, — и собственных отца с матерью? — Гарет небрежно бросил письмо на стол и, прищурив глаза, пристально взглянул на посетителя. — Скажите, мистер Чапел, а графу известно, с какой целью вы находитесь здесь?

Необъяснимое волнение неожиданно омрачило лицо Чапела.

— Должен признаться, несчастья не оставляли эту семью. Сначала похитили вас, а год спустя убили графа. Поговаривали, будто это дело рук браконьера, но убийцу так и не нашли. Титул сейчас носит брат его светлости, ваш дядя Невилл. Впрочем, титул скоро снова станет вашим.

Гарет криво усмехнулся в ответ.

— Признаюсь, мистер Чапел, вы наполовину убедили меня. Я прекрасно понимаю, какие мне это дает преимущества. Однако позвольте усомниться: ни один суд не поверит словам бывшего преступника, известного под именем Вольф… а вот убедит ли присяжных заявление графа Шербрука о своей невиновности?

— У вас есть на это право, милорд.

— Для человека, в конце концов разрешившего мучившую его на протяжении четверти века загадку, вы кажетесь удивительно невозмутимым. Почему?

— Ну, милорд, осталось последнее испытание, после которого я смогу с полной уверенностью утверждать, что вы — сын лорда Шербрука.

С этими словами сыщик повернулся к двери и позвал охранника. Спустя мгновение тяжелая дверь темницы снова заскрипела, и хрупкая женщина под вуалью в черном платье ступила на порог.

Гарету показался чрезвычайно эфемерным облик незнакомки. Это впечатление усилилось еще больше, когда она подняла вуаль из дорогого кружева.

Женщина оказалась уже не молода, но следы былой красоты свидетельствовали о том, что когда-то она выглядела потрясающе. Даже теперь в тяжелой копне черных волос лишь кое-где поблескивали серебряные нити, а белоснежная кожа на изящно вылепленных скулах была безупречно гладкой.

Однако неизбывная печаль, читавшаяся в темных запавших глазах и тяжелых складках у рта, словно стала неотъемлемой частью облика незнакомки и сразу же притягивала взгляд. Вместе с тем Гарет почувствовал, что эта женщина не будет проявлять на людях свои чувства: ее лицо застыло в спокойствии подобно маске. Но кто…

Боже, неужели это вдова графа, женщина, которая предположительно является его матерью?!

Гарета охватил безумный страх, словно невидимый обруч еще сильнее сдавил его грудную клетку. Однако бесстрастно встретив пристальный взгляд безмолвно смотревшей на него женщины, Гарет ничем не выдал своего волнения: он ее не узнал…

Вместе с пониманием этого пришло разочарование. Так вот в чем состояло последнее испытание Чапела! Судя по всему, Гарет не выдержал его. Впрочем, чего же он, да и все они, ожидали? Вполне вероятно, сыщик просто-напросто сам состряпал историю о найденном наследнике ради леди Шербрук, а возможно, и в надежде выудить несколько гиней у этой женщины.

— Думаю, пора покончить с этой головоломкой, — резко заявил Гарет, первым нарушив напряженную тишину, — Наверное, вы ошиблись, Чапел, и я…

— Они… били тебя…

Тихие слова женщины оборвали его возражения быстрее, чем если бы она закричала. Нахмурившись, Гарет снова взглянул на графиню.

Из глаз женщины вдруг исчезла печаль, и ее лицо теперь освещало выражение боязливой надежды. Шагнув к Гарету, она тонкой рукой в черной перчатке дотронулась до его лица.

— Я всегда знала, что ты еще жив, — тем же неуверенным тихим голосом, почти шепотом, продолжала женщина. — Именно поэтому, даже когда у меня отняли и Ричарда, я не позволила горю унести себя в могилу, и знала, что однажды снова буду нужна тебе… и что я найду тебя.

Гарет перехватил ее тонкие пальцы, сжал в своих, и, совладав с голосом, с трудом проговорил:

— Я понимаю, миледи, когда чего-то страстно желаешь, то цепляешься за любую ниточку надежды. Но не верите же вы, действительно, что я…

— Ах, но ты так похож на своего отца, — продолжала женщина, при этом ее голос окреп, а слабое подобие улыбки тронуло бледные губы. — Мне было всего пятнадцать лет, когда я впервые увидела его. Я подумала тогда, что он — златовласый ангел, сошедший на землю. И еще я вижу в тебе черты моего дорого брата, в твоей манере держаться…

— Пожалуйста, миледи, — резко прервал ее Гарет. — Это всего лишь совпадение…

— О, мой маленький Уилл, ты не понимаешь… Я пришла, чтобы, наконец-то, забрать тебя домой, — не обращая внимания на его возражения сказала женщина и, радостно вскрикнув, обняла Гарета.

Молодой человек весь сжался от неожиданности, отчаянно стремясь вырваться из объятий, и в то же время не желал отнимать у бедной женщины момент счастья. Она заплакала, и, неловко пытаясь утешить несчастную, Гарет обнял ее за плечи.

Его сразу окутал исходивший от графини тонкий аромат. Это был легкий цветочный запах сирени в сочетании со слабым теплым ароматом бальзама, который входил в состав дорогого мыла и оказывал успокаивающее действие, а также женственное благоухание ее тела. Все это оказались неожиданно до боли знакомые запахи…

Воспоминания, нет, даже не воспоминания, а смутные впечатления вдруг захватили Гарета: безоблачное голубое небо над красивым садом с яркими цветами… мягкий и снисходительный женский смех… руки в шелковых перчатках, заключающие его в нежные объятия…

Не веря самому себе, Гарет коротко вздохнул и непроизвольно прижал к груди плачущую женщину, однако уже в следующее мгновение стряхнул с себя наваждение — сказалась издавна выработанная привычка к осторожности. Сходство с пропавшим наследником — всего лишь случайное совпадение, усиливаемое желанием Чапела и графини видеть в нем того, кого они так долго искали.

Что же касается самого Гарета, то он давно уже перестал верить в исполнение желаний.

«Но это способ избежать виселицы», — неожиданно напомнил ему внутренний голос, не раз направлявший его в прошлом по верному пути. В данной ситуации не столь важно, действительно ли он является сыном этой женщины и наследником графа. Если имя Уильяма Гарета Нортрапа поможет выбраться из тюрьмы, Гарет готов был принять это имя, как если бы оно принадлежало ему по праву.

Позднее, после снятия обвинения в убийстве Роберта и выхода из тюрьмы, можно будет окончательно решить: прекратить ли комедию или продолжать играть эту роль.

Гарет поднял голову и встретился взглядом с Чапелом. Сыщик коротко кивнул. Узнику показалось, что в глазах достойного джентльмена блеснули слезы, когда тот спросил:

— Итак, милорд Вольф, что вы скажете о моем предложении помочь вам?

— Я скажу вам, мистер Чапел, — сдавленным голосом ответил Гарет, — что вам следует увести мою мать из этого ужасного места… а потом мы вдвоем подумаем, как добиться моего освобождения.

Глава 6

Марселла снова потянулась за газетой, которая только что выпала из ее внезапно занемевших пальцев на пол гостиной. Это был «Дэйли Крайер» — один из самых скандальных бульварных листков. Как и прочие газетенки подобного пошиба, она славилась склонностью к преувеличениям и частым использованиям выражений типа: «не упоминаемых, но безупречных источников», имея в виду самые высокие правительственные круги и светское общество.