Правда, она вполне могла сойти за хорошенькую, и фигурка у нее неплохая. Но эта девица забавно продемонстрировала удивительную неспособность составить о себе благоприятное впечатление.

Разумеется, Гарет и раньше заключал подобные сделки с другими женщинами. Заплаканные светские дамы, скрывающие под вуалями свое лицо, с удивительной регулярностью появлялись на пороге «Золотого Волка» с мольбами о снисхождении к своим мужьям или любовникам, которые слишком глубоко увязли в долгах. В обмен на отмену долгов своих непутевых мужчин женщины чаще всего предлагали одарить Гарета любовными милостями. Время от времени он принимал такие предложения, с извращенным удовлетворением наблюдая при этом, как охотно эти утонченные дамы из высшего общества разыгрывали из себя шлюх. Впрочем, это лишь подтверждало его теорию о том, что знать ничем не отличается от презираемых ею проституток и сводников. Однако подобные дела Гарет всегда проворачивал в «Золотом Волке»… вплоть до вчерашнего вечера.

Он сделал еще один глоток джина. Напиток обжег ему глотку и одновременно вызвал проблеск в памяти. Ее звали Марселла Ханникат, именно так. Но что на него нашло, почему он позволил ей, единственной из всех женщин, провести здесь ночь и почему, в конце концов, отказался выполнить свое обещание?

Ведь в противоположность сказанному этой девице именно Гарет, а не Роберт занимался финансовыми делами «Золотого Волка». Долговые расписки ее брата до сих пор находились у него, спрятанные в надежном месте вместе с множеством других денежных обязательств. Черт побери, Гарет даже смутно помнил этого самого Кларенса: зеленый юнец, имеющий весьма слабое представление о тонкостях игры в фараон.

Устав от тревожных размышлений, Гарет поднялся со ступеньки и принялся методично задувать догоревшие почти до конца свечи. Сегодня вечером он как всегда повторит все тот же ритуал и зажжет несколько десятков свечей, чтобы прогнать гнетущее ощущение обступавшей со всех сторон темноты, которая все эти годы наводила на него неописуемый ужас. Гарет понимал, что из-за этой вынужденной меры когда-нибудь спалит все вокруг, но его утешало то, что тогда и сам он умрет в ликующем сиянии света, а не в удушающей темноте. Задув последний огонек, Гарет снова подошел к кровати и вдруг застыл на месте: на фоне ярко-желтого покрывала резко выделялось красновато-коричневое пятно, кровь?! Впрочем, что-то вызывало сомнение в этом внешне невинном пятне.

Гарет был не настолько привередлив, чтобы отказаться разделить ложе с женщиной, у которой наступили месячные. Но если бы вчера имел место подобный случай, он непременно знал об этом. К тому же его не мучили угрызения совести после таких занятий любовью.

Существовало еще одно объяснение, хотя и маловероятное, происхождения этого пятна: страстная мисс Ханникат была не опытной соблазнительницей, как он считал, а невинной девственницей.

Мысль об этом неприятно поразила молодого человека. Он не привык к невинным девушкам и всегда сторонился их. Черт побери, в сердцах выругался Гарри, всего этого: и его опьянения, и пребывания здесь Марселлы Ханникат могло и не быть, если бы он не накачался джином, пытаясь уйти от другой проблемы, связанной с неким… сэром Робертом Беллами.

На время забыв о лишенной невинности мисс Ханникат, Гарет задумался о человеке, который одновременно являлся уважаемым членом высшего общества и тайным партнером Гарета Ричвайна в его деле, что было совершенно неведомо высшему свету.

Не располагая состоянием, но имея обширные связи в различных кругах общества, Роберт Беллами два года тому назад обратился к Гарету с деловым предложением превратить притон, каковым в то время являлся «Золотой Волк», в престижный игорный клуб. Под щеголеватым внешним лоском пожилого господина Гарет разглядел неуемное честолюбие, импонировавшее его собственному, и с готовностью согласился на это предложение, занявшись финансами предприятия и держа в руках основные нити.

Роберт Беллами, со своей стороны, выступил в роли одного из богатых и уважаемых членов клуба, одолжив «Золотому Волку» свою респектабельность с оттенком особого щегольства, которая притягивала сюда толпы самых отчаянных прожигателей жизни из высших слоев общества. Взамен этот джентльмен получал свою долю прибыли и возможность предаваться некоторым темным страстям.

Однако в последнее время процветающее партнерство с Робертом Беллами дало трещину. Путем завуалированных намеков и вполне откровенных взглядов этот почтенный джентльмен дал понять Гарету, что хотел бы установить с ним более тесные отношения. Как бы не был тот терпим к причудам старика — черт побери, в конце концов, содомский грех казался сравнительно безобидным по сравнению с некоторыми проявлениями жестокости и зверства, с которыми Гарету пришлось столкнуться в юные годы, — но его собственные интересы касались исключительно женщин. Надеясь отвлечь партнера от столь низменных намерений, Гарет старался проводить в клубе как можно меньше времени. К сожалению, этого оказалось недостаточно.

«Будь проклят чертов педераст, чтоб ему провалиться!» — с непривычной горячностью подумал молодой человек. Он вышел из комнаты и направился через гостиную к узкой лестнице, по которой только что отбыла неожиданная посетительница. Опустившись на нижний этаж, Гарет отодвинул на двери тяжелый засов, и, оказавшись снаружи, поставил на место болтавшуюся на одном гвозде доску и уверенно двинулся по извилистой улочке.

Гарет слишком долго не контролировал ситуацию, и Роберт, очевидно, возомнил, будто играет главную роль в этой игре. Что ж, пришла пора объяснить джентльмену, что он глубоко заблуждается. Роберт мог еще находиться в «Золотом Волке», а если он уже ушел, Гарету придется нанести столь непривычный для этих господ ранний визит в его городской дом и поставить старикана на место.

Гарет твердо решил сегодня же положить конец щекотливой ситуации, независимо от того, понравится это Роберту или нет.

Глава 4

Марселла резко остановилась у двери в гостиную и, недолго думая, прижала к ней ухо. После исчезновения на прошлой неделе Кларри родители постоянно уединялись в этой комнате, и отец без конца повторял матери одну и ту же утешительную проповедь, успокаивая заплаканную леди Ханникат.

Из-за тяжелой резной двери доносился взволнованный голос матери, заставляя болезненно сжиматься сердце Марселлы. Если бы она не решила уладить дело по-своему и находилась бы в ту ночь дома, то наверняка сумела бы уговорить Кларри не покидать город. А теперь и на ней лежит вина за обрушившееся на родителей горе.

В то роковое утро Марселла благополучно вернулась домой после встречи с негодяем Вольфом. Едва ей удалось незамеченной проскользнуть к себе, как на крыльце появился оборванный уличный мальчишка.

— Джентльмен дал мне полкроны, чтобы я принес вот это, — объяснил он изумленной Марселле, вытирая рукой сопливый нос, и, прежде чем девушка успела наброситься на него с расспросами, сунул ей записку и умотался по мощеной мостовой.

Еще не разворачивая сложенный листок бумаги, Марселла уже знала о его содержании и заранее похолодела от смертельного страха.

«…уладить одно небольшое дело… снова напишу, когда смогу… не беспокойтесь… ваш Кларри».

Ради спокойствия матери Марселла вторила утешительным речам своего отца, но она единственная знала о невольной связи Кларри с Вольфом и об опасности, которая угрожала жизни ее брата.

Тяжело вздохнув, Марселла расправила складки своего светло-желтого муслинового платья, поправила такого же цвета шляпку, съехавшую на сторону во время утренней поездки, и с решительным видом открыла дверь.

— Мама, папа… как хорошо, что вы вместе, — торопливо начала она, слегка запинаясь от волнения. — Я… я сейчас побывала в порту и узнала кое-что… возможно, это имеет отношение к Кларри…

Марселла резко замолчала, наткнувшись взглядом на высокую фигуру стоявшего у окна человека в строгом костюме. Она сразу же узнала джентльмена, с которым ей волей-неволей пришлось познакомиться в начале сезона: не заметить напыщенного баронета мог только слепой или глухой. После этого они встречались еще несколько раз.

«Вот досада», — с раздражением подумала девушка, отвлекаясь на мгновение от мыслей о пропавшем брате. Из всего населения Лондона в данный момент ей меньше всего хотелось бы видеть именно этого человека. И почему это он вдруг свалился им на голову как раз сегодня?

Аделаида Ханникат, как внимательная хозяйка, поспешила заполнить неловкую паузу.

— Ты помнишь сэра Финеаса Тайболта, моя дорогая? — воскликнула она, одобрительно взглянув на дочь, при этом ее светло-каштановые кудряшки закачались под оборками чепчика, а пухлые щечки порозовели. — Он только что пришел… чтобы поговорить с твоим отцом в домашней обстановке об одном личном деле.

Преисполненная надеждой улыбка матери в сочетании с многозначительной паузой не ускользнула от внимания Марселлы.

«Неужели сэр Финеас собирается сделать предложение?!» — с ужасом подумала она, решив, что лучше уж до конца своих дней пылиться в шкафу, на полке, чем стать женой этого набожного подобия джентльмена. Правда, напомнила себе Марселла в тщетной попытке соблюсти объективность, не все женщины из приличного общества согласятся с нею.

Будучи в средних летах, сэр Финеас сохранил определенную долю юношеской привлекательности вместе с достаточным количеством модно уложенных вьющихся волос, первоначальный каштановый цвет которых теперь оказался разбавлен тускло-серым оттенком седины. К тому же он был выше многих мужчин, что позволяло несколько маскировать слегка выступающий живот, стянутый дорогим жилетом. Правда, при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что немолодой возраст и сидячий образ жизни придали облику баронета некоторую вялость и рыхлость. Однако, если верить слухам, годовой доход сэра Финеаса был более чем достаточен, а в глазах отдельных людей подобное обстоятельство придает мужчине привлекательность, заставляющую забыть о недостатках внешности.

В совокупности все эти качества делали Финеаса Тайболта вполне приемлемым поклонником… если бы Марселла не считала его всего лишь узколобым фанатиком.

Она бросила обеспокоенный взгляд на отца. Сэр Бертрам Ханникат пухлостью походил на свою жену, но был на несколько дюймов выше ростом. Густые темные волосы лежали на высоком лбу в таком же безупречном порядке, как и белоснежный накрахмаленный галстук, безукоризненно завязанный и изящно расположившийся на груди.

Бертрам Ханникат молча созерцал листок бумаги, затем поднял очки на густые лоснящиеся брови и невнятно пробормотал:

— Ах, да… просил уделить время для личной беседы… конечно, ты его помнишь, дорогая.

Вслед за этой тирадой отец с довольной улыбкой вновь водрузил очки на нос и углубился в изучение документов.

Марселла огорченно покачала головой. Последний проект в длинной череде безумных попыток сэра Бертрама как всегда представлял для него больший интерес, чем любая домашняя проблема. В прежние времена такое положение дел устраивало Марселлу, особенно когда отец имел дело со случайными претендентами на ее руку и предоставлял дочери самостоятельно принимать решение. Однако теперь Марселла уже стала великовозрастной девицей и серьезно опасалась, что сэр Бертрам из чувства долга примет предложение Финеаса Тайболта, с тем чтобы обеспечить ее будущее.

Марселла уже открыла рот, собираясь выразить свое несогласие, но, взглянув на сиявшую от счастья Аделаиду, сразу проглотила резкие слова. Эта последняя возможность выдать дочь замуж сделала то, чего не смогли достичь слова утешения: вызвала слабую улыбку на лице измученной женщины. При таких обстоятельствах Марселла просто не имела права лишать мать краткой передышки в ее печалях.

Вздохнув, Марселла решила переменить тактику и благосклонно обратилась к достойному джентльмену.

— Конечно, я прекрасно вас помню, сэр Финеас. Впервые мы встретились в прошлом месяце, на балу у леди Филпот, а потом еще раз или два у Альмаков, — добросовестно перечислила она вехи их знакомства. — Признаться, я неоднократно размышляла о некоторых метких замечаниях, сделанных вами в ходе наших бесед.

— Надеюсь, вы нашли мои взгляды просвещенными, не так ли?

Обдумывая ответ, Марселла озадаченно покрутила жемчужную пуговицу на своей белой перчатке. Откровенно говоря, она действительно нашла разглагольствования сэра Финеаса довольно познавательными… хотя и не в том смысле, который вкладывал в свой вопрос ее поклонник.

Каждый их разговор всегда вращался вокруг одной и той же темы: грех. Марселла мысленно произнесла это слово с такой же интонацией, как оно звучало в устах сэра Финеаса. Именно тогда она отметила его особую манеру произносить это короткое слово, словно перекатывая языком, как это делают, пробуя тонкое вино. Марселла подозревала, что Финеас Тайболт не гнушался подобным напитком и был не настолько набожен, как утверждал. Даже сейчас у нее мурашки пробежали по коже при воспоминании о его мутном темном взгляде, в котором светился жадный интерес.