Кейт Эмерсон - Тайные желания короля

– Я уговорю королеву просить его величество о помиловании Эдварда, – пообещала она. – Пусть Уолси добивается суда. Пусть приговорит невинного человека. Король все равно может даровать Эдварду помилование и вернуть все, что конфисковано в пользу короны.

Анна не стала спорить с утверждением, будто их брат был невиновен. Она лишь надеялась, что королева Екатерина в это поверит. Король едва ли, но это не имеет значения. Перед внутренним взором Анны возникли обнимающиеся как лучшие друзья король Генрих и король Франциск – еще несколько лет назад заклятые враги, стремящиеся уничтожить друг друга. Пока была надежда на помилование, Анна намеревалась за нее держаться.

Посланники короля прибыли в Торнбери до рассвета. Перед тем они уже побывали в Пенсхерсте и Блэчингли, равно как и в других домах герцога Букингема в поисках улик против него. Все его имущество было конфисковано в пользу короны.

Мадж только что подняли с постели, и она еще не успела одеться, так же как и герцогиня. Маленькая Маргарет, с января вновь водворенная в герцогскую детскую, также была выведена из своей спальни. Все женщины собрались вместе в большом зале. В этой суматохе, сопровождаемой чьим-то плачем, им сообщили об аресте герцога по обвинению в государственной измене.

Герцогиня гневно взглянула на начальника королевских гвардейцев.

– В чем бы там ни провинился мой супруг герцог, никто из присутствующих здесь не имеет к этому никакого отношения. – Ее тон был так же холоден и надменен, как и всегда. – Я требую, чтобы мне позволили вернуться в мои покои вместе с горничной, чтобы привести себя в порядок. Я еще даже не отстояла утреннюю молитву.

Однако ее властный тон не произвел на гвардейского командира никакого впечатления.

– Вы не в том положении, чтобы выдвигать требования, миледи. Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не разрешу вам уйти.

После этого, отвернувшись от нее, он принялся выкрикивать приказы своим подчиненным, чтобы те заперли ворота и входные двери. Затем гвардейцы должны были прочесать замок Торнбери, комнату за комнатой, собирая деньги, драгоценности и документы. Мадж подумала о тайнике под половицей в своей опочивальне, – она всегда делала себе такой тайник, где бы ни жила, – гадая о том, насколько он надежен.

– Что происходит? – вскричала герцогиня, на этот раз выходя из себя. – Что они делают?

Фрейлины герцогини тоже ничего не понимали. Никто из них не ответил своей госпоже, и ни одна не бросилась ее успокаивать. Только Мадж, которая в глубине души давно боялась наступления этого дня, подошла к герцогине, отвела ее к сундуку у окна и, усадив, села рядом с ней. Она не стала шептать герцогине слова утешения (ей нечего было сказать), но когда та успокоилась настолько, чтобы слушать, Мадж тихо заговорила:

– Герцог обвинен в государственной измене, миледи, так же как когда-то давно его отец. Мой отец был в услужении у предыдущего герцога. Я помню, что он говорил мне в тот день, когда королевские стражники пришли, чтобы конфисковать имущество его господина.

Судорожно сглотнув, герцогиня заморгала, сдерживая слезы, и схватила ладонь Мадж своими холодными, похожими на лапу хищной птицы пальцами.

– Рассказывайте, – велела она. – Что теперь с нами будет?

Мадж немного помолчала, собираясь с мыслями. Ее отец сказал, что леди Анна и леди Элизабет остались в замке Брэкон, родовом гнезде Стаффордов, до того как на эту почетную роль Эдвард определил Торнбери, а их мать и братья сбежали. Леди Анна была тогда совсем еще младенцем, но Мадж подумала, что герцогине до этого нет дела.

– Эти люди произведут опись всего принадлежащего герцогу имущества, – сказала она, – начиная с дорогих золотых подсвечников и заканчивая изъеденными молью гобеленами, забытыми в сундуках. Затем они распустят прислугу.

– И куда мы направимся?

Встревоженность оживила черты лица герцогини. Ее глаза расширились, губы зашевелились, кожа порозовела.

– Этого я не знаю, – ответила Мадж. – Возможно, в Лондон для дачи показаний.

– Но нам ничего не известно!

Один из королевских гвардейцев, услышав их разговор, сжалился над герцогиней.

– Вас отошлют в какой-нибудь из домов, которые вы получите во владение на правах вдовы, – сказал он, присев рядом. – Когда шумиха уляжется, король, безусловно, пожалует вам недвижимость и позволит доживать вдовий век на покое. А вам… – Он подмигнул, встретив обеспокоенный взгляд Мадж. – …если вы госпожа Геддингс, будет позволено удалиться в любое из имений, полученных от герцога. Будучи незамужней, вы будете полновластно ими распоряжаться, и никто не сможет их у вас отнять, если только не будут найдены доказательства вашей причастности к измене Букингема.

Ни одну из них слова гвардейца не успокоили, но Мадж все равно его поблагодарила. Только когда он отошел от них, она осознала, что герцогиня до сих пор сжимает ее ладонь своими пальцами, словно тисками. Мадж ощутила пробежавшую по телу ее госпожи дрожь.

– Переживем и это, – прошептала Мадж.

– Только не Эдвард, – отозвалась герцогиня.

Они сидели молча, пока гвардейцы не вернулись, предъявляя собранные сокровища. Герцогиня прикусила язык, чтобы не закричать от возмущения, увидев, что они реквизировали ее драгоценности. Кольца с бриллиантами, рубинами, изумрудами и белыми сапфирами были ссыпаны в сумку вместе с нитями жемчуга, золотыми брошами и крестами, инкрустированными бриллиантами. Серебряные ложки, а также прочая золотая и серебряная столовая утварь последовали за ними. Туда же отправились гобелены, книги и даже чаши и потиры из герцогской часовни.

Наконец дамам позволили вернуться в свои покои и одеться, хотя все ценные вещи, такие как украшенные драгоценными камнями пояса и жемчужные пуговицы, были изъяты. Мадж обнаружила, что ее тайник остался нетронутым, и быстро спрятала на себе один мешочек с деньгами и другой с ценными безделушками. Затем она снова присоединилась к герцогине.

Элеонор Стаффорд, урожденная Перси, герцогиня Букингем и дочь графа Нортумберленда, стояла, прямая и высокая, глядя сверху вниз на королевских гвардейцев.

– Мои фрейлины последуют за мной, – заявила она. – Мы поедем на своих собственных лошадях.

Один из них начал было с ней пререкаться, но другой ответил с поклоном:

– Король не желает вам зла, миледи. Мы не выставим вас на улицу в чем мать родила и не заставим идти к вашему новому жилищу пешком.

Мадж услышала в его словах сарказм, но их нынешнее положение не располагало высокомерно взирать даже на мелкие одолжения. Герцогиня тоже это осознала. Она быстро вывела своих дам из замка к лошадям, пока королевские стражи не передумали.

Дом, в котором им разрешено было поселиться, находился на расстоянии дневного переезда верхом, и если их в дороге ничто не задержит, они будут на месте еще до наступления ночи.

Повернувшись в седле, герцогиня протянула руку Мадж, взглянув на Маргарет, которая ехала рядом с матерью.

– У вас есть собственная недвижимость, но я бы почла за великое благо, если бы вы остались со мной. Я всегда высоко ценила ваш здравый ум и преданность.

Мадж медлила с ответом. Она посмотрела на свою дочь. Девочка, похоже, была потрясена происшедшим в этот день, хотя Мадж сомневалась, что она до конца понимает, чем ей грозит конфискация имущества из-за обвинения ее отца в государственной измене. Отныне не может быть и речи о браке с младшим сыном графа. Опекунство Фитцджеральда вместе со всем прочим, чем владел герцог, отошло в собственность казны.

– Он был также и отцом моих детей, Мадж, – тихо проговорила Элеонор. – Хорошо это или плохо, но теперь мы одна семья и нам стоит держаться друг друга в тяжелые времена.

– Да, – согласилась Мадж, и ее неуверенность растаяла, как туман от утреннего солнца. – Да, миледи, вы правы.

Этот дом – люди, его населяющие, а не место, – был родным и для Мадж задолго до того, как она стала любовницей Эдварда, и остался таковым после того, как он отлучил ее от своей постели. Она пошлет за матерью, чтобы та также поселилась с ними, поскольку ее коттедж в Пенсхерсте, несомненно, будет реквизирован вместе со всеми прочими имениями герцога. Леди Элеонор примет ее. И если герцогиня будет в том нуждаться (а Мадж полагала, что будет), она поделится с ней теми деньгами, которые ей удалось сберечь, чтобы было что накрыть на стол и чем затопить очаг. У нее будут доходы с земли, которую подарил ей Эдвард. Это также пойдет на то, чтобы их поддержать.

Мадж не питала никаких надежд на то, что Эдвард будет прощен, хотя и не сомневалась, что леди Анна и леди Элеонор сделают все возможное, чтобы его спасти. Женщина обнаружила, что ей легче, чем она могла предположить, думать в первую очередь о будущем Маргарет, а не о своей боли от утраты Эдварда. Те, кого он оставил, будут держаться вместе. Они выживут. Преисполнившись решимости, Мадж подстегнула Гуди вожжами и, уезжая из Торнбери, так ни разу и не оглянулась назад.

– Герцогу Букингему предъявлено обвинение в государственной измене, – объявил Джордж, – в заговоре с целью низложения и убийства короля и восшествия на трон.

– Он бы никогда не взбунтовался против короны, – возразила леди Анна. – Вся его вина заключается в том, что он говорил лишнее в гневе и легковерно позволил увлечь себя предсказаниями безумного монаха.

Герцог слушал эти пророчества не один год. Если бы он воспринимал их как руководство к действию, то давно бы перешел к делу. Анна на какое-то время даже поверила, что сможет убедить в этом короля, но Генриху не было никакого дела до того, что Эдвард довольствовался бы уходом за своим парком в Торнбери, посещением церквей и подготовкой к паломничеству в Палестину. Кардинал также настаивал на том, чтобы состоялся суд.

Анна нашла утешение в объятиях мужа. Он легко коснулся губами ее лба. Она не плакала, у нее уже закончились слезы. Анна дала волю желанию прижаться к Джорджу, впитывая в себя умиротворяющую мощь его тела. Он был ее опорой с тех пор, как они удалились от королевского двора, помогал ей учиться принимать то, что невозможно изменить.

– Я и сейчас чувствую себя так, словно бросила Эдварда в трудную минуту, – прошептала Анна.

– Любые попытки помочь ему теперь могут принести лишь вред остальным, – тихо промолвил Джордж. – Я не стану рисковать тобой.

– А я тобой, – ответила Анна.

Опасность была вполне реальной. Мужа ее племянницы, лорда Бергавенни, арестовали лишь за то, что он всего один раз слышал разглагольствования Эдварда. Брат Бергавенни, сэр Эдвард Невилл, давний друг и компаньон короля, был изгнан из свиты короля за то, что принял в дар от герцога камзол из серебряной парчи.

Спустя четыре дня кардинал Уолси, демонстрируя обществу свою состоятельность и важность, провел процессию, состоящую из епископов, послов и представителей аристократии, по улицам Лондона, подобно королю восседая под балдахином. Подъехав к собору Св. Павла, он произнес проповедь, направленную против ереси лютеранства. За этим последовало сожжение всех лютеранских книг, которые его подручные смогли найти и конфисковать. Около тридцати тысяч человек собрались посмотреть на гигантский костер.

Суд над Эдвардом состоялся на следующий день. Джордж все-таки присутствовал на заседании, хотя и не мог повлиять на его итог. Каким будет решение суда, не оставалось никаких сомнений. Герцог Букингем был приговорен к смертной казни через отсечение головы на Тауэр-Хилл.

Сестра Анны прислала весточку из королевского дворца. Она сообщала о том, что упросила королеву молить короля Генриха о помиловании и что ее величество получила решительный отказ. Неудача королевы Екатерины положила конец надеждам Анны на прощение Эдварда. Его судьба была предрешена.

– Как я жалею о тех злых пожеланиях, которые посылала ему, будучи узницей Литтлмора, – сказала Анна.

Джордж нежно гладил ее волосы и спину.

– Причина падения герцога не в твоих проклятиях. Их влияние так же незначительно, как и пророчества монаха. Даже еще меньше.

Анне хотелось верить ему, но она боялась, что чувство вины больше никогда ее не покинет. Как это ни смешно, Эдвард был прав по крайней мере в одном – в том, что безопасность семьи имела наибольшее значение. Испытания последних недель показали Анне истинную прочность ее брака. До конца своих дней она теперь будет знать, что не побоится взглянуть в лицо любой беде, даже казни своего брата, потому что рядом с ней Джордж, а дома, куда она в конце концов вернется, ее ждут дети. Через несколько месяцев должен был появиться на свет еще один. Сознание этого придавало Анне еще больше твердости и смелости.

Семнадцатого мая, в день казни Эдварда, простой люд Лондона вышел на улицы, возмущенный несправедливостью приговора. Для сопровождения герцога Букингема от его камеры к Тауэр-Хилл были привлечены пятьсот гвардейцев.