Сомневаюсь, дружок.

— Не могу. Я за рулем.

— Всего одну! — настаивал он. — Вы заслужили.

Я молча направилась к входной двери, но за спиной раздались шаги. Шаги босых ног.

— Катерина?

— Кэтрин.

— Но вы слишком экзотичны для такого заурядного имени. Черные волосы, большие глаза… Вы испанка или итальянка, верно?

Раздраженная, до предела измотанная, я развернулась, приготовившись узреть Моргуна не в самом презентабельном виде и надеясь, что до драки дело не дойдет. Но он оказался в мешковатой футболке и поношенных джинсах.

— Слушай, Моргун, уже четверть шестого, а у меня полная тачка блевотины. Мне лучше отчаливать.

— Крэйг. — Он протянул руку: — Крэйг Саммер.

Потом порылся в бумажнике и вручил мне обещанные сорок фунтов.

— Вы точно не хотите выпить? Надо же чем-то заняться, пока я буду мыть вашу машину. — Моргун сел и стал натягивать старые кроссовки.

— Вы… что будете делать?

Моргун поднялся и открыл бар.

— Держу пари, вы предпочитаете скотч. А у меня есть бутылка очень хорошего «Лафроэйг».

— Вы собираетесь вымыть мою машину?

— Разумеется. Если бы Генри на что-то годился, я бы заставил его, но сейчас придется в одиночку.

— В этом нет ни…

— Я настаиваю. Со льдом?

— Нет, спасибо, лучше чистое.

Я села на диван, и Моргун протянул мне стакан виски. Очень хороший солод — я поняла по запаху еще до того, как поднесла стакан к губам. Пока Моргун громыхал чем-то на кухне, я старательно пересматривала свое мнение о нем. Его поступок был если не рыцарским, то по крайней мере джентльменским. А я люблю джентльменов — большая нынче редкость.

Моргун появился с парой ведер, шваброй и ворохом старого тряпья. Попросил ключи от машины, и, поколебавшись, я отдала. В конце концов, он же оставляет меня без присмотра в своей квартире.

— Горячую воду можно взять в туалете внизу, пояснил он. — Управлюсь в два счета. — И потопал прочь со своими ведрами.


Прошло пятнадцать минут; я так и сидела одна в квартире Моргуна. Одна — если, конечно, не считать Генри. Но от него было мало веселья — только храп, странные стенания и время от времени «Почему, Дженис, почему?».

Я слонялась по комнате, разглядывая застекленные книжные полки: сплошные детективы. Моргун оказался любителем Чандлера, Эллроя, Патрисии Корнуэлл, Йена Рэнкина и даже Агаты Кристи. Потом заметила безделушку, которую называют «любометром», — две колбы, соединенные изогнутой стеклянной трубкой. Берешься за нижнюю колбу, и красная жидкость внутри поднимается все выше, а иногда даже начинает отчаянно бурлить. Если совсем разбулькается — значит, человек страстно влюблен. Когда я была маленькой, у нас тоже стояла такая штуковина. Я ее расколотила и получила нагоняй от отца.

Еще я нашла открытку с пожеланием удачи. Внутри было написано от руки: «Не то чтобы ты в этом нуждался. Покажи им, ублюдкам, чего ты стоишь. С любовью, Марианна». Подружка Моргуна? А может, жена, которая его бросила. В квартире не наблюдалось никаких признаков женского присутствия. Здесь вообще было мало личных вещей или безделушек, только старенький радиоприемник «Филипс» стоял за стеклом в одном из шкафов. Украшение из него получилось довольно странное: это был не один из тех ярких приемников в стиле пятидесятых, которые сейчас в моде, а обшарпанный и поцарапанный черный ящик с обломанными ручками.

Мне наскучило пастись по комнате, и я плюхнулась на кушетку. Мысли упрямо возвращались к Ричарду, и чувство неловкости и вины навалилось с новой силой. Я совсем не хотела закатывать ему сцену — просто настроение вчера было дурное, да и не выспалась. Дотти мне нравится — чудесный ребенок, но в последние дни нам с Ричардом никак не удавалось побыть наедине, и мои слова прозвучали так, будто я ненавижу детей. «Мы с Дотти у тебя в одном флаконе — порознь ты нас видеть не можешь». Раз такое услышишь — больше не захочется.

Я посмотрела на часы: почти полшестого. Дотти уже проснулась и подняла Ричарда. Можно позвонить…

Я залезла во внутренний карман куртки — зеленый мобильник был на месте. Нажала на кнопку, чтобы набрать номер Ричарда.

— Алло. — Голос у Ричарда был сонный.

— Привет. Не разбудила?

— Нет. Я уже полчаса на ногах. Черт, он меня ненавидит.

— Ричард, мне очень жаль, что вчера так вышло.

— Да, Китти, я знаю. — Он все еще кипел. — Мне нравится проводить время с Дотти, она чудесная девочка, поверь.

— Послушай, все в порядке. Наверное, это я сделал из мухи слона. — Еще хуже. Он был зол, но старался это скрыть, чтобы мы спокойно смогли во всем разобраться. У него бывают такие приступы онанизма.

— Ричард, я скоро заканчиваю. Ты как, если я подъеду?

— Китти, сколько раз тебе объяснять — не появляйся с самого утра. Дотти разволнуется и откажется идти в садик.

Ричард специально искал отговорки. Больше всего на свете я хотела приехать сейчас в Крауч-Энд, свернуться калачиком рядом с ним в постели или потягивать кофе на кухне, где повсюду развешаны рисунки Дотти. Но упрашивать его не стану.

— А если я подъеду после того, как ты отведешь ее в сад?

Ричард вздохнул. Я представила себе, как он прикрывает глаза и устало трет лоб рукой — заботливый отец-одиночка, борющийся с тупым непониманием окружающего мира.

— Мне нужно работать. Я не могу бросить все и ни с того ни с сего взять выходной. Кто-кто, а ты должна это понимать.

— Ричард, пожалуйста. Я правда очень хочу тебя видеть. — Черт, само вырвалось.

— Нет, Китти. Если ты и дальше намерена со мной встречаться, тебе надо как следует подумать над тем, что я сказал на прошлой неделе.

А, так вот за что меня наказывают. Вчерашний день здесь совсем ни при чем. Все из-за его проповеди недельной давности! Удивительно — мне сразу расхотелось к нему ехать.

— Извини, Ричард. Я знаю, что ты не любишь брать отгулы. Отправлюсь-ка домой и вздремну. Пересечемся в пятницу?

— Само собой.

— Пока. — Я отсоединилась.


Моргуна не было уже целую вечность. Моя машина, наверное, блестит и переливается. Ричард меня завел, и теперь я не находила себе места. Куда поехать? Домой? Там пусто и гнусно. И кому можно нанести визит в такой час? Эми? Нет, не лучшая мысль. Эми с утра пораньше — спасибо, я пас. Это слишком круто.

Я опять полезла в карман. Кроме зеленого мобильника там был только красный. Джонни. Не уверена, что и это хорошая идея… Но я ему позвонила.

Ждала я долго и уже готова была сдаться, когда послышался щелчок и в ухо загудел сигнал отбоя. Ублюдок, снял трубку и бросил. Я перезвонила. Теперь было занято. Вряд ли стоило этому удивляться. Я живо представила себе картину: Джонни валяется на своей замызганной кушетке или даже на полу, полностью одетый, в отрубе, и от него разит перегаром. Вокруг обрывки оберточной бумаги, пустые банки из-под пива и переполненные пепельницы. Гудит никому не нужный телевизор. Оставят его в покое? Телефон для него сейчас вроде назойливого насекомого, которое нужно прихлопнуть. Ну и пошел он. Пусть себе валяется и гниет сколько влезет.


То ли доброе виски так подействовало, то ли еще что, только я так и задремала с красным мобильником в руке. Во сне угоняли мою машину, и меня буквально подбросило на месте. Просыпаться в незнакомой квартире всегда неприятно, и несколько мгновений ушло на то, чтобы вспомнить, где я нахожусь. Над Челси-Харбор занималось утро, галдели чайки, богатеи вылезали на балконы, а на кухнях у них булькали кофейники. Который час? Сколько времени прошло и что за чертовщина здесь творится?

Сон. Навязчивая идея втемяшилась мне в голову, и теперь от нее не избавиться. А вдруг… А вдруг Моргун угнал мою машину? Может, он уже за много миль отсюда… Что, если это не его квартира? Вдруг он жулик, который высматривает в барах богатых лопухов — в данном случае Генри, — угощает их выпивкой, выспрашивает адрес, узнает, нет ли еще кого-нибудь в квартире… А когда лопух напивается вдрызг, просит ничего не подозревающего таксиста отвезти их домой — и угоняет его машину. А может, Генри его напарник! И рвота была поддельная, а от меня только и ждут, что я побегу вниз за своей машиной. Ее там не окажется, а когда я поднимусь обратно, то вместо Генри здесь будет старая дама, которая заявит, что знать ничего не знает, и поднимет крик, чтобы я убиралась из ее квартиры.

Я пыталась отогнать эти мысли, но безуспешно. Потом все же встала и направилась в спальню. Моргун чересчур долго драил мою машину.

— Генри! — Я встряхнула тушу без особых церемоний. — Генри!

Он застонал и вяло попытался отпихнуть меня.

— Генри, просыпайтесь! Просыпайся, жирный козел! — Я слегка хлопнула его по физиономии.

— Дженис… — Он даже глаза не открыл, но из-под правого века выкатилась слеза.

Бесполезно. Нельзя больше терять время. В панике я кинулась к дверям, промчалась через весь коридор; мягкий синий ковер заглушал шаги, только монеты звякали в сумке на поясе. Я нажала кнопку лифта.

Ну же… Ну…

Медленно ползли минуты. Лифт застрял на третьем этаже. От музыки вяли уши — «Представь себе» Джона Леннона исполняли на чем-то типа электронной свирели. Я как безумная ткнула кнопку несколько раз — безрезультатно. Больше торчать в этом коридоре я не могла и, отыскав запасной выход, помчалась вниз по лестнице. С седьмого этажа. Когда я очутилась внизу, голова у меня кружилась, от страха потерять машину к горлу подкатывал комок, а из-за лабиринтофобии подкашивались ноги. Я ворвалась в вестибюль и бросилась к стеклянным дверям, едва не сметя по пути опешившего тощего охранника.

Холодный утренний воздух хлынул мне в лицо, когда я, щурясь и тяжело дыша, вылетела наружу. Несколько секунд ушло на то, чтобы опомниться. Прямо ко мне по дорожке шел Моргун. Усталый и взъерошенный, с ведрами и шваброй.

— Катерина! — произнес он. — А я как раз собирался за вами. Почему вы такая красная?

За спиной у него, в луже грязной воды, чистая и довольная, стояла моя славная старая тачка.

Ну и задница же я.


Тусклое сентябрьское солнце стояло уже высоко, когда я вернулась домой, на Фонтеной-роуд, что в Бэлхеме. После событий этой долгой ночи я чувствовала себя совсем разбитой. Не люблю, когда меня видят такой. Я собрала в машине все свое барахло, мобильники, выручку — больше двухсот фунтов, очень даже неплохо для вторника, — выбралась наружу и долго сражалась с ключами у двери. Вымоталась я настолько, что под лучами солнца могла усохнуть, как вампир. Нужно срочно спрятаться.

В квартире я споткнулась о коробки у входа, поскользнулась на газетах, служивших оберткой, и развалила несколько стопок книг. Агенты по недвижимости пришли бы в ужас, если бы увидели, во что превратился «прелестный викторианский дом с оригинальными деталями». Я переехала почти месяц назад, но до сих пор ничего не распаковала.

Раньше я снимала квартиру в Пэкхеме, но чудесные соседи снизу уехали, а вместо них вселилась компания нигерийцев, которые днем, как раз когда я сплю, наяривали реггей и периодически устраивали пожары. Тут я и решила, что пора обзаводиться собственным домом. Конечно, это было отступление от Плана, но что поделаешь. План был такой: наездить на такси столько часов, сколько смогу, жить не роскошествуя и собрать достаточно средств, чтобы однажды послать все подальше и слинять за границу, — скажем, открыть бар где-нибудь на жарком берегу. Главное — убраться далеко-далеко из этой вонючей страны.

Бэлхем пользовался спросом, и риэлтеров приходилось буквально соскребать с подошв. Заклад был солидный, но План пришлось отложить не только из-за этого. Кое-кто требовал все больше времени и денег, и мои расходы росли, и за рулем я просиживала совсем не так много, как надо.

Я задернула шторы, спрятав от дневного света разгром, царивший в гостиной. Хлама у меня хватает, но такой полезной штукой, как мебель, я не обзавелась. Есть только кровать, гардероб и старое колченогое кресло. Этого достаточно. Убедившись, что шторы задернуты плотно, я отправилась в темную спальню. Там я разделась, побросав одежду на пол, и нырнула под пуховое одеяло.

Но расслабиться сразу не удалось. Напряжение не отпускало. Тот самый случай, когда не под силу даже закрыть глаза. Веки поднимались сами собой, а мысли почему-то возвращались к жилищу Моргуна. Так я и бродила по комнате, разглядывая старый приемник, снова и снова вспоминала, как блевал Генри, и терялась в лабиринте синих коридоров. А в ушах звучала песня Стинга «Каждый твой вздох».

Затем я услышала собственный вопль: «Нет!» Я металась в постели, запутавшись в одеяле и обливаясь потом. И пока сон сменялся явью, я видела цвет. Тот самый цвет, которого нет, когда я бодрствую, и который так пугает меня во сне. Но вот я проснулась, открыла глаза, и цвет исчез. Но я знала, что он где-то рядом. Все повторилось.