Услышав коварный вопрос, Мари-Анжелин взглянула Альдо прямо в глаза и ответила:

– Нет. Клянусь честью. Он напоминает мне кого-то, но кого – никак не могу понять...

Через несколько минут она вернулась с небольшим портретом, который был уже оправлен в рамку со стеклом.

– Возьмите, – протянула она портрет Альдо.

Он снова вгляделся в черты лица незнакомца, потом улыбнулся, достал бумажник и вытащил из него открытку.

– Сегодня утром я пришел в Национальную библиотеку к открытию. Хотел посмотреть кое-какие книги, и в том числе "Мемуары" Оливье де Ла Марша[26], который до самого конца оставался со своим господином. И я даже договорился, чтобы мне сняли с мемуаров копию.

– Которая обойдется вам в целое состояние, – заметила План-Крепен.

– Цена теряет значение, когда главное – интерес, он ее оправдывает. Копии придется ждать довольно долго, но я принес открытку, на которой изображен один из портретов, которые я там нашел...

– И? – нетерпеливо воскликнула эксцентрическая особа по имени Мари-Анжелин, вперив взгляд в открытку, которой Альдо обмахивался, словно веером.

– Взгляните сами, – сказал он и отдал ей открытку.

Адальбер поспешил взглянуть на портрет и открытку через ее плечо.

Альдо не сводил глаз с Мари-Анжелин. Ее щеки медленно заливались румянцем, но лицо оставалось непроницаемым.

– Кто же это? – наконец, спросила она, и ее вопрос вывел Альдо из себя.

– Не говорите, что вы его не узнали!

– А я должна была узнать?

– Отметьте хотя бы феноменальное сходство с вашим рисунком!

– Безусловно, но...

– Вы никогда не заставите меня поверить, что не знаете этого портрета! Вы! С вашими энциклопедическими познаниями, которых хватило бы на весь Коллеж де Франс!

– А вот у меня нет таких познаний, – признала госпожа де Соммьер, беря в руки открытку и внимательно рассматривая ее через золотой лорнет, украшенный мелкими изумрудами. – Но за свою жизнь я посетила немало музеев и могу утверждать, что оригинал этого портрета находится в Берлине, что написал его великий фламандский художник Рогир ван дер Вейден, которого называли во Франции Роже де ля Пастюр. Его кисти мы обязаны замечательным заалтарным образом "Мистического агнца" в знаменитой Богадельне Бона, самым главным ее сокровищем. На портрете изображен не кто иной, как Карл Смелый, и знак ордена Золотого руна у него на шее это подтверждает. Кое-кто утверждает, что это Великий бастард Антуан, но у мужчины, изображенного на этом портрете, слишком большое сходство с портретом Карла в юности, сделанным тем же художником.

Мужчины бурно зааплодировали, и маркиза с улыбкой раскланялась, словно находилась на сцене. План-Крепен бесстрастно взирала на них. Альдо забрал портрет.

– Довольно уверток, Мари-Анжелин! Они вам совершенно не к лицу, ведь вы прямой и искренний человек, мы все это прерасно знаем! Чтобы нарисовать этот портрет, нужно было встретить модель живьем!

– А почему не в воображении?

Мари-Анжелин скрестила на груди руки и смотрела перед собой глазами, полными слез. Она походила сейчас на затравленного зверька. Альдо сразу проникся к ней сочувствием и поспешил на помощь.

– Не стоит отчаиваться, Мари-Анжелин! Если вы сомневаетесь в нашей любви, вы не правы!

– А вам не приходит в голову, что вы оскорбляете меня своим недоверием?

– А вам не кажется, что слово "оскорбляете" звучит слишком громко? Хорошо, я допускаю, что Карл Смелый не пришел вам в голову. Бывает. Даже у самых знающих людей может отсутствовать наитие. Оставим Карла в покое и вернемся к вашему рисунку. Он необыкновенно удачен, и для того, чтобы так уверенно и твердо изобразить это необычное лицо, нужно было, чтобы вы видели его перед собой. И вы его увидели. На вашем портрете этот человек носит водолазку, а не орден Золотого руна, и это, конечно, существенная разница...

– А может, мы все-таки отправимся спать? – предложила госпожа де Соммьер. – Говорят, утро вечера мудренее. Пойдемте, План-Крепен, вы прочитаете мне на ночь страничку чего-нибудь усыпляющего, чтобы я поскорее заснула. Например, Марселя Пруста, который "в поисках утраченного времени" крадет его у читателей.

Чтица мгновенно встала на дыбы.

– Что мы такое говорим?! Стиль Марселя Пруста – сама безупречность!

– И скука смертная! Но если вы предпочитаете "Замогильные записки"...

– "Чаровника" Шатобриана?! Какая гадость!

– Написано великолепно, но любование и восхищение собственной персоной в конце концов приедается читателю. Ну что ж, дорогие мальчики, доброй ночи!

Адальбер отправился к себе, Альдо спустился в сад, отделенный от парка Монсо низкой оградой. Ему не захотелось сидеть на скамейке, он закурил сигарету и, не торопясь, стал прохаживаться по дорожке, приводя свои мысли в порядок. Новый и непривычный образ План-Крепен сбивал его с толку. Он не мог отделаться от неприятного ощущения, что она покинула их лагерь и перешла на сторону врага, неведомого и пока неуловимого...

Но вместе с тем План-Крепен была пострадавшей, ее похитили, держали в заточении, скверно обращались. На ее глазах убили человека... Но она упорно отгораживалась "провалами в памяти", хотя и он, и Адальбер верили в них все меньше. А что, если?..

Альдо решил больше не напрягать извилины проблемами с План-Крепен и задумался о тесте. Но и с тестем было не легче. Мориц Кледерман изменился не меньше Мари-Анжелин.

Конечно, его можно понять. Он тоже пережил похищение, с ним ужасно обращались. Чего стоит пребывание в клинике, обещавшее в перспективе только смерть? Он вменил себе неусыпный контроль над собой, он все вынес, но подобное напряжение подточило бы даже самый железный характер. На пережитые испытания наложился еще и возраст. Только этим можно объяснить желание заявлять о себе, привлекая внимание роскошью. Отсюда и самолет, которым тесть к тому же учится управлять, и излишества в "Рице". Подумать только! Гостиная "Психея" для ужина на троих. И снова вспыхнувшая страсть к коллекции исторических драгоценностей, которая, безусловно, у него самая богатая в мире. Все это вместе дает почву для размышлений, и Альдо очень бы хотелось обсудить эти перемены с Лизой. И он тут же пообещал себе, что поедет за ней сразу же, как только минует опасность.

Но какая, собственно, опасность? Морозини поймал себя на мысли, что он понятия не имеет, что имеет в виду и откуда грозит им эта опасность... Но при этом чувствовал, что опасность действительно существует, скрытая, но неумолимая. Настроенный на ту же волну, Адальбер тоже должен ощущать ее присутствие, так что завтра утром им стоит обсудить свои ощущения.

Несокрушимый здравый смысл Адальбера все расставит по местам, если вдруг Альдо потерял чувство реальности.

Закуривая еще одну – последнюю! – сигарету, Альдо подумал, что курит слишком много и Лиза непременно объявит ему войну. Он поднял голову, и его взгляд упал на немой фасад соседнего дома, возвышавшийся над живой изгородью. Это был старинный особняк Ферра, который сыграл такую важную роль в его жизни несколько лет тому назад. Судьба ему тогда словно подарила Адальбера, который буквально свалился ему на голову весенним вечером, выскочив из окна второго этажа этого особняка. Какой удивительный подарок послали ему небеса той ночью! Их дружба выдерживает все, даже ссоры, когда сердце археолога начинает биться слишком жарко из-за какой-нибудь красотки. Благодаря их дружбе, у них на счету немало охотничьих трофеев, каких им никогда бы не добыть в одиночку.

Но теперь соседнему дому нечего сказать Альдо. Декорации остались, но актеры сошли со сцены. Торговца английскими пушками заменил японский миллиардер, к большому огорчению План-Крепен. Прислуга у миллиардера тоже японская, и ей не приходит в голову ходить на мессу в шесть часов утра в церковь Святого Августина, лишая Мари-Анжелин и ее "частное агентство" весьма интересных сведений. Что поделать? Такова жизнь...

Сочтя, что отдал необходимую дань прошлому, Альдо направился к дому, разглядывая окна своего особняка. В спальне тетушки Амели еще горел свет. Видно, Пруст и Шатобриан потерпели постыдное поражение, уступив место Шерлоку Холмсу или Агате Кристи. Тетя Амели обожала делить с ними свои бессонные ночи, впрочем, так же, как и ее компаньонка.

Вернувшись в дом, Альдо тщательно запер за собой застекленную дверь и закрыл внутренние ставни. Направляясь к лестнице, он встретил Сиприена. Старик, дожидаясь его, дремал в кресле, но тут же вскочил и приложил палец к губам, прося тишины. В другой руке он держал вчетверо сложенный листок бумаги, который и вручил Альдо, после чего с поклоном удалился.

Записка была короткой. Маркиза располагала всего несколькими мгновеньями, чтобы написать ее, зато информации было немало. "Этот незнакомец спас ее и взял клятву никогда не упоминать о нем. Хорошо, что мне удалось вырвать хоть это признание ночью, когда вы ее привезли. Поступай как знаешь..."

Альдо поспешил спрятать записку в карман и поднялся к себе в комнату, где, как он и ожидал, в камине еще потрескивал огонь. Он снова перечитал записку, хотел сжечь ее, но передумал, сложил и спрятал в записную книжку.

Записка подтвердила его собственные догадки. И хотя он пока не решался их высказать вслух, не сомневался, что и Адальбер думает точно так же. А догадки сводились к следующему: План-Крепен влюблена в незнакомца, который очень даже недурен собой, если рассматривать оба так странно схожих портрета. Загадочная игра природы вновь извлекла из глубины веков лицо Карла Смелого, но ее прихоть, похоже, не пошла ему на пользу, потому что страдание отметило своей печатью и этого человека тоже.

Спал Альдо, разумеется, крайне беспокойно, поднялся спозаранку и, бреясь, отметил, что погода не сулит ничего хорошего. Дождя не было, но похолодало. После того как он услышал, что Мари-Анжелин ушла в церковь, он спустился в кухню, собираясь выпить чашечку кофе, но подумал, что у господина Видаль-Пеликорна можно будет позавтракать посолиднее. Альдо взял зонтик. На всякий случай. И прогулочным шагом побрел через парк Монсо, где садовники уже принялись за работу. Альдо не спешил, зная, что его друг не из "жаворонков". Он даже присел на скамейку и послушал щебетанье птиц. А потом потрепал за уши грифона, который гулял в сопровождении монументальной горничной и подошел к нему поздороваться. И только спустя некоторое время направился на улицу Жуфруа.

Друга он нашел в утреннем неглиже – клетчатом халате и таких же домашних тапочках. Адальбер уютно расположился перед корзинкой с венскими сдобами, горшочками масла, меда, апельсинового варенья и шоколада, что и предложил другу разделить с ним.

– Раз ты пришел так рано, то, видимо, потому, что тебе есть что рассказать.

– Но я не хотел, чтобы План-Крепен заметила, что я тоже ушел из дома с утра пораньше. Вот о ней я и хотел с тобой поговорить. Но сначала прочитай вот это, – Альдо достал записку маркизы.

Адальбер пробежал ее глазами, положил на стол и налил себе солидную порцию горячего шоколада, на который Альдо взглянул без большого восторга.

– Если позволишь, я пойду и попрошу у Теобальда чашечку кофе. Я очень люблю шоколад, и этот сорт в особенности, но не ранним утром.

Альдо еще не успел договорить, как дверь распахнулась, и в комнате появился Теобальд с чашкой кофе, которую поставил перед ним на стол.

– Странно было бы думать, что я забыл вкусы господина князя, – с достоинством сообщил тот и удалился на кухню.

– И что? Что ты об этом думаешь? – осведомился Альдо, когда Теобальд ушел.

– Яснее горного источника, хотя чертовски глупо: План-Крепен влюблена в этого типа. Что совсем не облегчит нам жизнь.

– В каком смысле?

– В прямом. Я предложил бы тебе вернуться во Франш-Конте, если мы выйдем живыми из наманикюренных ноготков дамочек Тиммерманс. Я плохо знаю те места, и мне кажется, мы откроем там много интересного.

– Я тоже подумывал об этом, но не хотел бы наступать на пятки главному комиссару. Или я плохо знаю Ланглуа, или он не успокоится до тех пор, пока не разыщет убийц Соважоля. Я не сомневаюсь, что это те же самые люди, что убили госпожу де Гранльё и метрдотеля ее невестки.

– Ты прав, конечно. Но если взяться за дело с умом, мы сможем с ним сотрудничать. Главное препятствие, как я тебе только что сказал, это План-Крепен. Если она всерьез влюблена, то будет ставить нам палки в колеса, вместо того чтобы помогать.

– Но я ни за что не поверю, что она будет действовать против нас. Тебе не кажется, что в этом большая разница!

И, желая избавиться от неприятного осадка после собственных слов, Альдо выпил еще глоток кофе и закурил сигарету.