— О! — сказала она, засмеявшись. — Мой бедный мальчик. Как, должно быть, трудно стоять на коленях. Да, я выйду за тебя. Да, да и еще раз да.

— Отлично, — кивнул Колин. — А теперь помоги мне подняться.

Она протянула ему руки, но ему не требовалась ее помощь. Он опрокинул ее на диван. Не спеша, смакуя ощущения, давая волю всем чувствам, переполнявшим их сердца, они ласкали друг друга. Их поцелуи были иными, чем прежде, ибо все сомнения и страхи рассеялись и все их помыслы были устремлены в будущее.

Не видимый ни одному человеческому глазу, камень желаний сверкнул. Он исполнил еще два желания. Джемма принадлежала этому городу и людям, в нем живущим, а Колин обрел свою Настоящую Любовь.

 

Эпилог


У Джеммы руки не доходили до починки этюдника Шеймаса несколько недель. К тому времени дядю Джин уже экстрадировали в Румынию, где он должен был предстать перед судом в первой серии процессов. Довольно много стран имело к нему вопросы.

Джемма рассказала Колину правду об ограблениях в Эдилине. Она просила снисхождения для Джин, мотивируя это тем, что той и так много пришлось стерпеть от дяди и она не заслужила тюрьмы и лишения права заниматься адвокатской практикой. Колин согласился с Джеммой, но сказал, что закон есть закон.

В конечном счете, ребята из ФБР решили проблему. Они прибыли через два дня после ареста Эйдриана Колдуэлла и отстранили Колина от ведения дела, словно он был деревенским дурачком, который даже не понимал, кого обезвредил. Джемма улыбалась, наблюдая за тем, как федеральные агенты свысока объясняют ему, недотепе, что только тупой не увидел бы в совершенных в Эдилине кражах почерк преступника масштаба Колдуэлла.

— Неудивительно, шериф, что вам не удалось найти преступника, — с глумливой ухмылкой на столичных физиономиях говорили агенты. — Вам, провинциалам, такие дела не по зубам. Досадно, что при осмотре места преступления вы не заметили волоса и отпечатка пальца. Эти пальчики завязаны в кое-каких больших делах, и из-за них Колдуэллу придется провести остаток жизни за решеткой.

Колин, добродушно улыбаясь, пригласил их весь свой рождественский шопинг провести в Эдилине. Федералы похлопали его по спине, сказав, что непременно воспользуются его приглашением.

Только Джемма присутствовала при разговоре Колина и Джин, и ей стало даже жаль бывшую соперницу. Колин не стеснялся в выражениях и весь кипел от возмущения, но Джин заглянула ему через плечо и одними губами сказала Джемме спасибо.

После всех этих волнующих событий город еще долго приходил в себя. Когда миссис Фразьер стала спрашивать Джемму, какого цвета платья она хотела бы видеть на подружках невесты, они с Колином решились на побег. Венчание было скромным, без посторонних, и прошло в ту же субботу, когда Джемма переехала жить в новый дом. Они были очень счастливы.

Разбирая вещи после переезда, Джемма увидела этюдник Шеймаса с отбитым уголком и села его ремонтировать. На венчании Шеймас был единственным свидетелем с ее стороны, и она считала, что должна отплатить ему услугой за услугу — это он держал ее букет, пока они с Колином обменивались кольцами. Джемма полагала, что торчащие из уголка бумаги — рисунки Шеймаса, но когда стала вытаскивать их, то сердце ее едва не остановилась. Такая желтизна и такая хрупкость могли быть только у очень старых документов.

Медленно и осторожно она вытащила бумаги из этюдника. Первое, что она увидела, это имя и дату: «Тэмсен Фразьер Байан, 1895 год».

Джемма рухнула в кресло и начала читать.


«12 февраля 1895 года

Эта история началась, когда мои досточтимые тетушка и дядюшка, Кей и Алекс Макдауэлл, собрались провести лето 1834 года в Англии. Мой дядя, заядлый лошадник, собрался приобрести там несколько породистых лошадей. Они планировали арендовать дом, но моя мать написала Эвану, старшему брату моего отца, графу Риптону, и внезапно все двери открылись перед ними, их стали засыпать приглашениями. Мне хотелось бы сказать, что это было сделано из родственных чувств, но это не так. Жадная, с сомнительной родословной, но зато богатая, жена дяди Эвана ненавидела нас, американских родственников своего мужа, так сильно, что отказалась носить фамилию Фразьер. Но она знала, что дочь тети Кей недавно вышла замуж за Грейсона Армитейджа, наследника одного из самых больших состояний в Америке, и поэтому тетю Кей пригласили пожить у них.

Дома, в Эдилине, приглашение вызвало настоящий фурор. Поскольку дядя Алекс собирался объездить все Британские острова, выбирая лучших из столь любимых им лошадей, тете Кей предстояло большую часть времени проводить без него. По правде говоря, она ничего против этого не имела, поскольку любила свое искусство почти также горячо, как любила свою семью. Если при ней была ручка с бумагой и что-то, на что можно смотреть, она была счастлива.

Но я, двадцатичетырехлетняя жертва несчастной любви, думала, что несчастнее меня нет на земле человека, и потому приложила все силы к тому, чтобы убедить ее взять меня с собой. Я бесстыдно воспользовалась тем, что Эван был моим дядей. То, что он был графом и что его жена отказывалась принимать в своем доме его «безродных» американских родственников, не имело для меня значения. Все, чего мне хотелось, это доказать всему миру, то есть городу Эдилину в штате Виргиния, что я могу найти себе более полезное занятие, чем целыми днями тосковать по мужчине, который, как я была уверена, собирался на мне жениться, но в итоге нашел себе другую невесту.

Я не помню, как мне пришла мысль найти себе компаньонку для путешествия. Я думаю, что это сделала Кей. Возможно, ее пугала мысль о том, что ее спутницей окажется пребывающая в постоянной меланхолии девица, которую придется развлекать, и потому она внушила мне мысль, что я должна взять с собой подругу.

Весной 1834 года мы отправились в путешествие вчетвером. Кей и Алекс, давно жившие вместе, но по-прежнему влюбленные друг в друга — когда я видела, как они держатся за руки, у меня на глаза слезы наворачивались, — и мы с Уинни.

Луиза Уинифред Олдридж была моей кузиной, и мы росли вместе. Ее отец и брат были единственными в городе врачами, представителями третьего или четвертого поколения врачей Олдриджей в Эдилине, и Уинни неплохо разбиралась в медицине. Она ассистировала отцу, еще будучи ребенком. Не могу передать, как нам бывало противно, когда она являлась к нам на чай в платье с пятнами крови на подоле! Некоторые из нас, девочек, падали в обморок при ее живописаниях хирургических вмешательств, особенно ампутаций.

Что нам всем очень нравилось в Уинни, так это ее практичность и рассудительность. Когда бы мы, девочки, ни попадали в беду из-за того, что делали то, чего нам делать не следовало — обычно потому, что нас на это науськивала одна из этих хулиганок, девочек Уэлшей, — именно Уинни нас успокаивала и помогала найти выход из ситуации.

Я выбрала Уинни из многих своих подруг дня путешествия в Англию, потому что она не испытывала ко мне жалости из-за того, что меня бросил мужчина, которого я по-настоящему любила. Уинни относилась к тому унижению, которому я подверглась, со свойственной ей деловитой практичностью. Она сказала:

— Роберт Элландейл не лучше того, что выходит из задней части кобылы. — Она сказала это только один раз и больше никогда на эту тему не распространялась, но этого было достаточно. Я знала, что она думает по поводу того, что со мной произошло, и знала, что она мнения своего не изменит. Уинифред Олдридж была крепким орешком, настолько же основательной, насколько я в то время была взбалмошной.

К тому времени как пришла пора отправляться в плавание, я уже настолько оправилась от удара, что могла помахать на прощание подругам, что пришли нас проводить. Через несколько недель, когда мы добрались до Саутгемптона, я размышляла о том, что у моего дяди есть два сына как раз того возраста, когда пора задуматься о женитьбе. Старший, Джулиан, должен был унаследовать графский титул. Роберт Элландейл позеленел бы от зависти, если бы я вернулась домой под руку с Джулианом!

Я думаю, что должна признаться в том, что это я украла Харвисл — камень желаний. Несмотря на то, что мне было только восемь, когда дедушка Шеймас умер, я была тем ребенком, которому больше других было известно о Том времени, когда он жил в Шотландии. Холодными зимними вечерами я сидела у него на коленях, и он рассказывал мне свои истории о тех далеких днях. Моими любимыми всегда были истории о камне желаний. Он рассказывал мне, как колдунья сотворила его и дала в знак благодарности юному сильному Фразьеру, который спас жизнь многим людям. Дедушка Шеймас сказал, что камень может исполнить желание любого члена семьи, — главное, чтобы это желание шло из самой глубины сердца.

Он рассказал мне о том, как его отец Эрстед упустил свой шанс. Когда Эрстед был молод, все, о чем он мечтал, чего хотел от жизни, это жениться на красавице Мэри Мактерн, дочери вождя клана. Эрстед думал, что такой брак даст ему власть и положение в клане, заставит людей смотреть на него как на важную персону. Его страшно бесило то, что на их семью смотрят как на стадо мулов. И, страстно желая уважения, Эрстед вытащил камень из свинцового футляра и загадал желание.

Желание это, должно быть, действительно шло от самого сердца, потому что на следующий день он застал Мэри Мактерн одну на прогулке и овладел ею силой. Мне не хочется думать о том, через что пришлось пройти бедной девушке. Все мужчины Фразьеры крупные и невероятно сильные. Мэри знала, что, рассказав отцу о том, что с ней сделали, она неизбежно вызовет войну в клане, и потому сохранила тайну. Когда месячные не пришли в срок, она пошла к отцу и сказала, что любит Эрстеда Фразьера и хочет выйти за него замуж. Весь клан был в ужасе. Нежная, красивая, образованная Мэри по доброй воле отдает себя во власть горластому, невежественному, гневливому Эрстеду Фразьеру? Говорили, что стенания ее матери были слышны на многие мили вокруг.

Но Мэри понимала, что, скажи она правду, погибнут многие безвинные люди, и потому в возрасте шестнадцати лет она вышла замуж за двадцатидвухлетнего Эрстеда Фразьера. Очень скоро, поскольку над ним продолжали смеяться, продолжали считать его дураком, он стал вымещать свой гнев на жене. Она как могла скрывала синяки и говорила родителям, что очень счастлива. Она оказалась плодовитой и родила восемь больших здоровых сыновей. Когда они подросли, Эрстед стал срывать свою злость на них, как и на своей жене.

Мэри рассказала четырем своим старшим сыновьям о камне, и каждый из них загадал самое заветное желание. Они были простыми парнями, и все, чего хотели, — это поскорее распрощаться со своим отцом и найти хорошую работу где-нибудь подальше от дома. И получилось все так, как они пожелали. Но когда Шеймас, мой дед, достиг того возраста, когда и он мог уехать из дома, он не стал этого делать. Он остался дома, чтобы заботиться о своей матери и троих младших братьях и оберегать от отца.

Однажды ночью его пьяный отец не вернулся домой. Дедушка Шеймас никогда не рассказывал мне о том, что именно случилось той ночью, и я, если честно, не хотела допытываться. Не хочу даже представлять, что могло произойти тогда. Главное, что с той поры Шеймас, его мать и трое младших мальчиков наконец обрели покой. Однако их расточительный папаша не оставил после себя ничего, кроме долгов, и еще развалюху, которую и домом назвать было трудно. Семья была так бедна, что я даже не знаю, как они выживали.

Дедушка Шеймас рассказывал, что еще хуже нищеты было то, что вся семья была предметом насмешек. Его главным врагом был его двоюродный брат, Ангус Мактерн, который должен был стать вождем клана. Мальчишками они часто дрались, и соплеменники всегда принимали сторону Ангуса. Когда имущество клана оказалось проигранным в карты, Шеймас сказал, что был этому рад, потому что теперь будущему вождю нечем стало распоряжаться и нечем владеть. Но он зря радовался — соплеменники продолжали возлагать все свои надежды и чаяния на юного Ангуса и хотели, чтобы он стал их вождем, и по-прежнему потешались на Фразьерами и презирали их. «Большой как вол, но ума меньше, чем у вола», — отозвался как-то о нем, когда он был еще мальчишкой, один из соплеменников, и Шеймас услышал и запомнил эти слова.

Мой дедушка сказал, что он «отплатил обидчику той же монетой», но что именно он с ним сделал, дед не уточнял.

И только когда в замок Макгернов приехала жить молодая англичанка по имени Эдилин Тэлбот, Шеймас решил воспользоваться камнем желаний. Держа камень в руке, он сказал, что хочет золота — много золота.

Его мать Мэри видела, что камень исполняет желания на свой лад, то есть, с одной стороны, исполняет, а с другой — лучше бы и не исполнял. Исполнение желаний покойного мужа стоило ей многих мучений, и она не хотела такой же судьбы для своих сыновей. Она не знала, может ли камень исполнить ее желание, поскольку крови Фразьеров в ней не было, она была лишь женой одного из них и матерью восьми других, но попыталась уравновесить недальновидное желание Шеймаса, загадав свое. Она взяла камень из его рук и сказала, что надеется, что он получит золото, но она также хочет для него лучшей жизни. Под этим она имела в виду, что в его жизни будет любовь. То, что ни один из ее сыновей не пожелал себе любви, причинило ей больше боли, чем все побои мужа.