Кирк Дуглас - Танец с дьяволом

На улице она поравнялась с тем долговязым полицейским сержантом, который так настойчиво угощал ее чаем. Он поднес руку к козырьку шлема, приветствуя Любу:

— Как поживаете, мисс? Славный денек, а?

Люба ничего не ответила и продолжала шагать, обгоняя счастливых мамаш, толкавших по тротуару коляски. На скамейке на фоне отливавшего серебром спокойного моря сидели, прижавшись друг к другу, влюбленные. Ей бы тоже хотелось любить и быть любимой, а не отбиваться от наскоков старого полоумного извращенца. И Магде бы тоже хотелось. Как она старалась вырваться из Кракова! Как ликовала, когда Господь услышал ее молитву и в награду за все муки послал ей в мужья полковника Джонсона! Хороша награда…

Ведь он по-настоящему болен психически, это ясно. Куда заведет его это безумие, что будет дальше? Магда работала, как одержимая, и ничего не желала слушать. Когда Люба заговаривала с ней, она просто отмахивалась.

— У нас с тобой нет денег даже на билеты.

— Я достану денег.

— Откуда, Люба? Может быть, взломаешь его бюро?

— Его не взломаешь, а с ключом эта старая сука не расстается…

— Ну, предположим, мы уедем. Куда? В Краков?

— А хоть бы и в Краков! Там было в тысячу раз лучше! Ну ладно, поедем в Лондон. Помнишь Луи, которая предлагала мне устроиться в «эскорт-сервис»? У меня остался ее телефон и адрес.

— Это все равно, что снова идти на панель.

— Ну и что? Платят хорошо.

— Ни за что. Никогда этого больше не будет.

И сейчас, вспоминая эти разговоры, Люба смотрела на серебристые волны и думала, нет ли тут ее вины. Может быть, ей уехать, и Магде станет легче? Печальные ее, мысли были прерваны слабым, мучительно знакомым звуком. Люба побежала в ту сторону, откуда он слышался, и вскоре увидела небольшую карусель. Детский смех переплетался с полечкой.

Валентин, где ты? Это было единственное светлое и тщательно хранимое где-то на дне души воспоминание… По ночам Валентин появлялся из тьмы, улыбался, утешал ее, кружился вместе с лошадками карусели, не сводя с нее глаз, а она подскакивала вверх-вниз, вверх-вниз, в восторге уносясь все дальше и дальше под неотвязную мелодию, звучавшую в ней:

Без остановки, лошадка, умчись

Сквозь непогоду и вьюгу,

Как карусель, наша бедная жизнь

Путь свой свершает по кругу.

* * *

Весна выиграла сражение, с ликующим громом и шумом штурмуя последние цитадели зимы. За окном лил дождь, и черное небо полосовали молнии. Люба, закутавшись в одеяло, лежала на диванчике в кабинете и ждала, когда перед мысленным ее взором появится Валентин.

Но этот сон наяву был прерван дикими криками, заглушившими даже раскаты грома.

Соскочив с дивана, она, как тогда, побежала вниз. Крики усиливались и стали невыносимыми, когда она толкнула дверь в спальню. Дверь поддалась. Магда извивалась на полу, полковник Джонсон, сидя верхом, стегал ее кожаным ремнем. Оба были голые. Полковник изрыгал чудовищную брань.

Люба вцепилась ему в плечи, пытаясь оторвать от матери. Он отшвырнул ее с неожиданной силой, лицо его было искажено слепой яростью.

— Убирайся отсюда! — зарычал он. Потом подскочил к стенному шкафу, распахнул створки и принялся срывать с вешалок ее вещи. — Вон отсюда! Вон! — Он сгреб в кучу туфли и платья, схватил чемодан и выбросил все это в дверь. — Убирайся, пока цела!

Люба стояла не шевелясь. Багровое лицо придвинулось почти вплотную:

— Ты что, оглохла, тварь?

— Магда, вставай, вставай, пойдем со мной, — овладев собой, обратилась она к матери.

Та поднялась на ноги, но полковник одной рукой вцепился ей в горло, а другой схватил с туалетного столика длинные ножницы и приставил к ее груди. Все трое на мгновение застыли, сделавшись похожими на восковые фигуры из музея мадам Тюссо.

— Еще шаг — и я ее убью, — с ледяным спокойствием сказал полковник.

— Уходи, Люба, — пролепетала Магда.

Люба окинула взглядом два голых, блестящих от пота тела. Мать была покрыта синеватыми рубцами от ударов ремня, по ноге текла струйка крови. Острия ножниц уже готовы были проткнуть кожу на груди и вонзиться глубже.

— Бросьте ножницы — тогда уйду, — стараясь, чтобы не дрожал голос, сказала она.

Полковник медленно опустил и швырнул ножницы на кровать. Из глаз Магды хлынули слезы.

— Уходи, уходи, прошу тебя…

Люба забрала ножницы и вышла. Тотчас дверь захлопнулась за ней, ключ повернулся в замке. Все смолкло — слышался только шум ливня за окном. Она сложила разбросанные вещи в чемодан.

«Я давно говорила ей, что надо бежать от него. Я старалась как могла помочь ей. Что еще я могу сделать? — Люба отчаянно старалась не заплакать. — Я делала все, что было в моих силах… Но ведь я тоже человек, мне всего девятнадцать лет, я хочу жить, я не хочу похоронить себя здесь…»

Как тогда, она вышла под дождь. Но на этот раз назад не вернулась. Первым же поездом она уехала в Лондон.

1968.

БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ, КАЛИФОРНИЯ.

Дэнни сотрудничал с «Фэймос Артистс» уже пятнадцать лет, но пока ни разу не удостоился чести побывать на торжественном обеде, который ежегодно устраивал владелец и глава агентства Чарли Гроссман. Да что Дэнни — не звали даже Милтона Шульца, который сидел через два кабинета от босса. Список примерно из шестидесяти фамилий подробно комментировался ведущими светских хроник и давал ясное представление о том, кто есть кто в Голливуде. В этом году наконец обоих включили в этот престижнейший перечень. Милт был на седьмом небе и даже купил себе новый смокинг, а Дэнни досадовал — в приглашении его фамилию написали через одно «н».

Милтон вел машину, Дэнни сидел рядом, на заднем же сидении, оберегая многоярдный тафтяной подол, раскинулась Сара. Служитель на стоянке занялся автомобилем, а они стали подниматься по каменным ступеням, ведущим к парадному входу, причем Сара шепотом заклинала мужа не наступить на шлейф своего платья.

Дэнни удивило скромное убранство дома, выдержанное в приглушенных серовато-бежевых тонах, оно придавало обстановке особую изысканную простоту, служа прекрасным фоном для великолепного собрания живописи: Дэнни заметил полотна Моне, Вламинка, Матисса, Шагала, а чьей кисти принадлежали другие, он не знал.

К ним приблизился Чарли Гроссман, и Дэнни впервые в жизни представилась возможность поговорить с человеком, чье агентство забирало десять процентов всех его гонораров. Во избежание недоразумений Милтон поторопился представить его:

— Чарли, познакомьтесь с одним из самых значительных наших клиентов — Дэнни Деннисон.

Гроссман, словно знал Дэнни с детства, похлопал его по спине.

— Налейте себе что-нибудь, Дэнни. Будьте как дома.

И он отошел к Джеку Уорнеру и Деррилу Зануку — двум крупнейшим киномагнатам, ненавидевшим друг друга лютой ненавистью, но на людях демонстрировавшим самые нежные чувства. Милт, Сара и Дэнни — неразлучные, как три мушкетера, двинулись по просторному холлу, заглядывая направо и налево в комнаты, набитые знаменитостями. Здесь были самые «сливки» — Джоан Кроуфорд, Рита Хэйуорт, Кэтрин Хэпберн и все руководители голливудских студий. Ширли Маклейн в «мини» громко хохотала над остротой, пущенной ее братом Уорреном Битти с другого конца гостиной. Джейн Фонда, Не обращая никакого внимания на окружающих, нежно держала за руку своего нового французского мужа Роже Вадима. Но сколько бы звезд ни собралось здесь, все взоры притягивала к себе Элизабет Тейлор, которая в этот вечер подчеркнуто не замечала Ричарда Бартона.

Когда гостей пригласили к столу, все во главе с губернатором Калифорнии Рональдом Рейганом и его женой Нэнси потянулись в освещенный свечами сад. Персики на ветках соперничали красотой с персиками на фарфоровых блюдах, которыми были уставлены окружавшие плавательный бассейн столы. Каждый стол был украшен орхидеями. Дэнни убедился, что и на карточке перед прибором его фамилия переврана. Соседкой справа оказалась знаменитая миссис Чендлер, основательница Музыкального центра, где так привольно жилось театру, опере и балету. Место слева было не занято. На карточке значилось: «Мисс Стефани Стоунхэм». «Вот влип, — подумал Дэнни, — нечего сказать, повезло: посадили между вдовствующей императрицей и старой девой».

По другую сторону пустовавшего стула сидел бывший оптик и нынешний глава компании «МТТ» Адольф Бернс, непринужденно переговаривавшийся с миссис Чендлер через голову Дэнни, словно тот был невидимкой. Бернс носил очки, но, должно быть, как думал Дэнни, он неверно выписал себе на них рецепт.

В эту минуту что-то произошло. Бернс остановился на полуслове и заулыбался, глядя куда-то поверх головы миссис Чендлер. Дэнни взглянул туда же.

По дорожке, выложенной каменными плитами, к их столу шла женщина. Все головы поворачивались к ней. Неудивительно — никого красивей ее Дэнни в жизни не видел. Высокая и тонкая, с золотистыми волосами до плеч, она, казалось, не шла, а стремительно плыла между столами, держа курс прямо на него. Бернс поднялся ей навстречу, расцеловал ее в обе щеки.

— Стефани, дорогая, наконец-то! Я уже начал опасаться, что вы совсем не придете.

— Ну как же я могла не прийти? — она грациозно опустилась на стул.

Дэнни не мог отвести глаз от ее длинной, молочно-белой шеи, так плавно перетекавшей к безупречно выточенным оголенным плечам и к облачку голубого шифона, которое трепетало на полной груди.

Окинув его взглядом дымчато-серых глаз, она взяла со стола карточку:

— Мистер Денисон?

— Да, только с двумя «н».

Она улыбнулась.

— А вы — мисс Стефани Стоунхэм?

— Как вы догадливы…

— Вы — актриса?

— Господи, конечно, нет! — хрипловато рассмеялась она. — Последнее, чего бы мне хотелось в этой жизни, — это быть актрисой!

Чтобы такая красавица не хотела сниматься в кино? Для Дэнни само собой подразумевалось, что всякая миловидная девушка в Голливуде мечтает стать звездой. Краем глаза он видел, что мажордом, склонившись к Бернсу, что-то шепчет ему на ухо, а тот поднимается. Обернулась и Стефани:

— Вы меня покидаете, Адольф?

— Что поделаешь, дорогая, я должен отвезти Агнес домой. Для нее час коктейлей опять несколько затянулся, — добавил он не без досады.

— Ах, как жалко. Поцелуйте ее за меня.

— Непременно. А вы не забудьте — в пятницу вечером мы вас ждем.

— Адольф, я не смогу… Я должна быть на Лонг-Айленде.

— Это очень досадно, Стефани. Нам будет вас не хватать. Ну передайте в таком случае Джи-Эл, что мы постараемся все же выбраться с ним на юг Франции, — и он отошел, так ни разу и не взглянув на Дэнни.

Пока Стефани, не притронувшись к супу, маленькими глотками пила вино, Дэнни предпринял попытку возобновить беседу.

— Вы живете на Лонг-Айленде?

— О, нет, просто отец устраивает прием в честь принцессы Маргарет и требует, чтобы я непременно была там.

Да что она, издевается над ним, что ли? Очень хороша, но несет какую-то несусветную чушь.

Подали «гвоздь программы» — лососину со спаржей и рисом, — но соседка не ела, а занималась тем, что складывала рис на тарелке маленькими кучками. Дэнни, соображая, как продолжить разговор, смотрел на ее длинные, тонкие пальцы, нервно вертевшие вилку. Внезапно она поднялась со своего места:

— Пойду повращаюсь в обществе и заодно выясню, кто доставит меня домой.

— Останьтесь в моем обществе, и я возьму это на себя, — быстро проговорил Дэнни.

Их глаза встретились. Он видел, что она оценивает его, и чувствовал, что оценка довольно высокая.

— Ну что ж, — сказала она. — Я сейчас буду готова.

Она ушла, и только тут Дэнни спохватился, что его привезли сюда Шульцы на своей машине. Да где же они? Миссис Чендлер, обращаясь ко всем сразу, пустилась в пространные описания оперной премьеры, недавно прошедшей в ее Центре. Дэнни вертел головой, пока наконец не заметил махавшего ему рукой Милта. Когда миссис Чендлер на минутку остановилась перевести дух, он сумел улизнуть от стола.

— Милт, кто такая эта Стефани Стоунхэм, с которой меня посадили?

— Ты что, не знаешь?

— Не знаю. Вижу, что при больших деньгах. И очень хороша.

— Это дочь Д. Л. Стоунхэма.

— А это кто?

— То, что называется «акула Уолл-стрит», один из самых богатых людей страны.

— Так, значит, она в самом деле летит на Лонг-Айленд?

— Дэнни был ошеломлен.

— А почему бы и нет, раз там живет ее отец?

— И будет обедать с принцессой Маргарет?