— Нет. Мы с Магдой — подданные Великобритании: можем приезжать и уезжать сколько угодно. Ты же сам вчера сказал: «Поедем куда-нибудь».

— Но почему именно в Краков?

— Это очень романтическое место, Дэнни, тебе там понравится, вот увидишь.

В самолете они уселись напротив него, пересмеиваясь и оживленно щебеча по-польски. Дэнни невольно передалось их настроение, и горькие мысли о провале фильма наконец-то покинули его. Ему только ужасно хотелось знать, о чем говорят Магда и Люба.


КРАКОВ.


Такси доставило их на другой берег Вислы. Магда и Люба жадно глядели на проплывающие за окном и столь памятные им места — замок Вавель на склоне холма, златоверхий кафедральный собор, памятник Костюшко, рынок. Показав на цветочные ряды на рыночной площади, Магда воскликнула:

— Все как было!

— Да. И цветы за восемь лет не успели еще завять, — подхватила Люба.

Их смешанная с ностальгией радость захватила и Дэнни. Сначала он не очень понимал ее — ведь когда-то они рисковали жизнью, чтобы вырваться отсюда, — но потом сообразил, как много счастливых воспоминаний связано у них с этим городом. Просто они старались забыть все плохое, что было в прошлом.

— Ой, остановите! — крикнула Люба таксисту. Они оказались на автовокзале, откуда началось их бегство из Польши. — Отсюда я отправилась искать тебя, — лукаво улыбнулась она Дэнни.

Они остановились в отеле «Орбис», где был заказан огромный номер — гостиная, две ванные комнаты, две спальни: поменьше — для Дэнни, побольше — для Магды и Любы.

— Приведем себя в порядок, а потом покажем вам город, — сказала Магда и что-то добавила по-польски.

Люба радостно согласилась.

— Вы будете удивлены и разочарованы, — пошутил Дэнни, — но я совсем не говорю на этом прекрасном языке.

— Магда предложила пообедать в морском ресторанчике, — объяснила Люба. — Помнишь, я тебе о нем рассказывала?

Да, он помнил. Это туда повел их когда-то Стах, и это там Люба впервые попробовала водку.

Магда принялась распаковывать вещи. Дэнни пошел в свою комнату, и Люба сейчас же скользнула следом. Она помогла ему раздеться, нежно провела пальцами по его телу и шепнула:

— Я всегда выполняю свои обещания.

— Ты хочешь сказать?.. Магда?..

— Да. Она готова.

Его глаза расширились:

— Сейчас?

— Скоро, — она подмигнула. — Сначала надо пообедать. Умойся и переоденься.

Дэнни улыбнулся. Ну, разумеется, где же, как не в Кракове, осуществиться его фантазиям? Он взглянул в окно на запруженные людьми, оживленные улицы. Как часто, как много рассказывала ему Люба про этот город! По этим тротуарам они ходили, в этих кафе назначали свидания, от этих милиционеров убегали…

И вот они снова в Кракове, и он — с ними. Он вверил свою жизнь в руки Любы.

Появление женщин ошеломило его. Они преобразились. Люба заплела волосы в две косички, надела короткую юбку и блузку с оборочками. На Магде была длинная юбка, туго перехваченная в талии широким поясом, и кофточка с большим вырезом, открывавшим плечи и часть груди. Она накрасила ресницы, нанесла на губы ярко-красную помаду — и усталая, измученная жизнью женщина исчезла. Она стала похожа на свои давние фотографии. И Магда, и Люба, хихикавшие, как школьницы, были очень соблазнительны.

Дэнни обнял обеих одновременно.

— Всем все поровну! — сказала Люба.

— Конечно, — согласилась Магда.

К одному его плечу прижимались пышные груди Магды, к другому — небольшие круглые груди Любы. В безотчетном порыве он поцеловал сначала дочь, потом мать. Магда, смеясь, стерла ему со щеки след своей помады.

— Пошли, — сказала Люба, когда они оказались на улице. — Мы, как три мушкетера.

Вымощенную булыжником рыночную площадь, по которой был запрещен проезд автомобилей, заполняла толпа. Стену украшали гирлянды цветов, а над стеной торчали гигантские головы из папье-маше. Из всех окон свешивались разноцветные флаги.

— Что это? — спросил Дэнни. — Масленица? Карнавал?

— Нам повезло, — объяснила ему Люба. — Сегодня празднуется годовщина победы над татарами. Весь город сойдет с ума. Редкостное зрелище.

Она вдруг замерла на минуту, с каким-то благоговейным вниманием вслушиваясь в раздавшиеся неподалеку звуки незамысловатой польки. Потом очнулась и с улыбкой сказала:

— Ну, пойдемте обедать.

Дэнни казалось, что он уже бывал здесь раньше, так подробно описывала ему Люба этот ресторан. Он все узнавал — и рыбачьи сети, которыми был затянут потолок, и выбеленные стены, и массивную стойку бара, украшенную вычурной резьбой, и часы со знаками зодиака на циферблате. Кроме них, в зале никого не было — слишком рано.

Магда заказала всем речного карпа. С утра никто из них еще ничего не ел. Неужели они всего несколько часов назад были в Лондоне?

— Вы подумайте, — сказала Люба, — тот же самый музыкант!

К ним приближался цыган с мандолиной в руках, и Магда встала к нему навстречу.

— Тебе нравится тут, Дэнни? Не жалеешь, что прилетел?

— Не жалею, — улыбнулся он в ответ. — Я рад.

— Потом будешь еще радее… или как это правильно сказать? Ну, в общем, ты понял.

Ему не верилось, что все происходит так просто и естественно, а вот совладать с нетерпением было трудно. Официант принес им еще водки и подал кофе.

Вернулась радостная Магда:

— Он сыграет мою любимую — «Сердце мое»! — она захлопала в ладоши.

Она стала подпевать — у нее оказался красивый и звучный голос. Дэнни понравилась мелодия. Он взял Любу за руку.

— О чем это? Переведи мне.

— Когда ты впервые появился в моей жизни, — шепотом заговорила она, — я отдала тебе мое сердце. А теперь ты ушел, но знай, что оно так и осталось у тебя…

— Будь здоров, живи сто лет! — крикнула Магда музыканту, и Дэнни, подняв свою рюмку, повторил эти слова. Вот он и заговорил по-польски!

Когда они, приятно расслабленные, вышли из ресторана, Магда и Люба заспорили, куда идти дальше. Каждая тянула Дэнни в свою сторону. Наконец они с хохотом двинулись на рыночную площадь, где веселье было в самом разгаре, и актеры, одетые в старинные костюмы татарских воинов, верхом на картонных лошадях разыгрывали потешную битву.

Дэнни затолкали, и он, на минуту отстав, потерял своих спутниц из виду. Стал оглядываться по сторонам, громко звать их, потом бросился вперед, прокладывая себе дорогу в шумной и веселой толпе, пытаясь мимикой и жестами спросить, не видел ли кто-нибудь двух женщин. Но в ответ звучал только смех и непонятная польская речь.

— Люба! Магда! — громко позвал он.

В ту минуту, когда он уже готов был удариться в панику, его подхватили с обеих сторон: «От нас не удерешь!» — и потащили в переполненное кафе, где гремела музыка, а столики были вынесены прямо на мостовую.

Хозяйка кафе — крепкая, дородная женщина — оказалась давней подругой Магды. Она обняла и расцеловала ее, поставила на столик бутылку водки, а Дэнни похлопала по спине:

— Америкэн? Добро пожаловать! Уэлкам!

Магда наполнила рюмки:

— Ну, еще по одной — и ведем нашего Дэнни домой!

Они выпили. У столика то и дело останавливались мужчины, что-то говорили Магде и Любе, от чего те покатывались со смеху, приглашали их танцевать. Магда отмахнулась и снова разлила водку по рюмкам:

— Еще по одной — и уложим Дэнни спать! О’кей?

Расхохотавшись, они опрокинули водку.

Какой-то молоденький морячок с бескозыркой в руках поклонился Магде и протянул ей красную гвоздику.

— Потанцуй с ним, — сказал Дэнни, — я разрешаю.

Магда воткнула цветок в волосы за ухом, и морячок умчал ее.

— Я так рада, что ей весело, — сказала Люба.

— Да, и как она свежа и молода! Просто прелесть!

Дэнни доставляла удовольствие безыскусная радость Магды. Но как же она могла стать проституткой? А Рахиль? Он знал ответ. Ты делаешь все, чтобы выжить, если тебе хватает на это мужества, — вот и все. А если бы муж не бросил ее, не бежал из Польши? Что ж, тогда она, быть может, так и осталась бы в Бродках, была бы примерной супругой и матерью. А Люба? Он повернулся и взглянул на нее: прихлопывая в ладоши, она ритмично подергивала плечами в такт музыке. Нет, это не тот случай: так или иначе, но она сбежала бы отсюда.

Морячок подвел Магду к столику, и она бросила гвоздику дочери. Дэнни чокнулся с ней. Хорошая мать. На все готова, чтобы порадовать свое дитя, — он чувствовал легкую дурноту.

— Дэнни, пойдем, я тебя научу нашим танцам, — тянула его Люба.

Он засмеялся, взял ее за обе руки.

— Нет уж! Танцуй, а я, пожалуй, пойду в отель.

— Мы с тобой.

— Посидите еще, здесь так весело. Я что-то устал. Лягу спать.

Люба перестала улыбаться:

— А как же мое обещание?

— Обещание? Я благодарен тебе за то, что ты собираешься его выполнить, но скажи, почему ты так долго ждала?

— Не хотела тебя терять, — пряча глаза, ответила она. — Я могла бы вернуть тебя только… только этим.

— Нет. Я вернулся, Люба, потому что ты мне нужна. Я кое-чему научился за последнее время, — и отвечая на ее невысказанный вопрос, наклонился к ней, обеими руками взял ее голову: — Люба, есть фантазии, которые никогда не должны становиться реальностью.

Он поднялся.

— Подожди, я провожу тебя! Дэнни, ты заблудишься!

— Я найду дорогу…

* * *

Дэнни открыл глаза. Рядом, со слабой, умиротворенной улыбкой на лице спала Люба. Что ей снится? То, как ночью она неслышно скользнула к нему в постель, как он проснулся, ощутив рядом ее тело? То, как, не произнеся ни единого слова, они особенно нежно и бережно любили друг друга, а потом уснули, не размыкая объятий?

Где-то очень далеко зазвучала музыка на карусели — она замедляла ход и должна была вот-вот остановиться. Дэнни представил себе пестро и ярко раскрашенных, но местами облупившихся лошадок. Он тоже устал от вечного кружения.

Надо остановиться. Есть кое-какие дела.

Дэнни осторожно, чтобы не потревожить Любу, поднялся с кровати, принял душ, оделся. Он чувствовал себя одновременно и древним старцем, и юношей. Забавное ощущение. И еще он чувствовал: что-то должно случиться, но что именно — не знал. Близилось что-то очень важное.

Сняв трубку телефона, он вполголоса подтвердил заказ на билет, потом стал укладываться.

Проснулась Люба и, зевнув, сказала с улыбкой:

— Я думала, ты будешь еще спать и спать.

— Я — ранняя пташка, — ответил Дэнни.

Тут она заметила его сумку.

— Куда ты собрался?

— В Швейцарию. В Лозанну.

— Дэнни… — позвала она. — Подойди-ка сюда.

Он присел на край кровати.

— Там, в кафе, ты сказал, что кое-чему научился. Я тоже.

— Да? И чему же?

Она глядела ему прямо в глаза:

— Знаешь, вчера мне было очень весело… Как будто вернулись наши с Магдой прежние деньки. Но я теперь точно знаю, что никогда больше не буду шлюхой. — Она засмеялась. — А буду я знаменитой художницей.

— Дай Бог. — Дэнни взял ее за руку. — Ты мне пришлась по сердцу, Люба. Ты — честная, а там, где я живу, это большая редкость. И я всю жизнь лгал и хитрил. — Он поднялся, перекинул через плечо ремень сумки.

— Не уходи, — голос ее чуть дрогнул. Она выпрыгнула из постели и пошла за ним в гостиную. Ты мне нужен, Дэнни.

— И ты мне нужна, Люба. Я тебе благодарен за очень-очень многое.

В ее наготе было что-то трогательное и беззащитное. По щеке покатилась слеза — Дэнни впервые в жизни видел, как плачет эта женщина.

— Мы еще когда-нибудь увидимся с тобой?

— Да. Я тебе обещаю, — ответил он с порога и улыбнулся. — Через неделю я буду в Лондоне.

Люба, бросившись к нему, обвила руками его шею. Дэнни крепко прижал ее к себе и вдруг почувствовал, как просто и легко выговаривается то, что ты думаешь на самом деле:

— Я люблю тебя, Люба. Я очень тебя люблю.

Эпилог

1988.

ТРИЕСТ, ИТАЛИЯ.


Дэнни откинул спинку кресла и посмотрел в иллюминатор. По ниточке железной дороги вдоль берега реки полз крошечный железнодорожный состав, к ли выбирались из Польши Магда и Люба?

Они были неразрывно связаны между собой и в Кракове, и потом, после побега. Они никогда не попытаются ослабить эти узы.

Дэнни подумал о своем фильме, но впервые за последнее время — без острой душевной боли. Он осуществил замысел, который вынашивал десять лет. А неудача постигла его потому, что он не заметил, как глубоко развращен он сам. Слишком сильно погряз он во лжи, работая в мире неправдивого правдоподобия.