Это был характерный для Джулии способ сообщить, что она уже знает о присутствии Лейлы в Кимберли и в будущем собирается наказать мужа за сплетню, связавшую его с девушкой, которую ей так и не удалось стереть из памяти Вивиана.

В конце концов, в начале мая, в условиях быстро приближающейся зимы, были получены приказы выступать. Начался поход на Преторию. Солдаты воодушевились и весело отправились в путь по выжженной равнине, едва ли понимая, что их ждет впереди. В противоположность окрестностям Кимберли, им приходилось идти по пересеченной местности. В чистом зимнем воздухе можно было видеть на мили вперед, но расстояния, однако, оказались обманчивыми. Отсутствие карт вызвало огромные затруднения у военного командования, колонна растянулась на семь миль.

Безжалостно пылающее солнце выжгло траву и высушило реки, оставив лошадей почти без корма. Как следствие, многие из них, и без того плохо приспособленные к условиям чужой страны, погибали. Многие ослабли так, что больше не могли нести на себе всадников. Тревога усилилась, когда и солдаты стали жертвами болезни. Разразилась эпидемия лихорадки, кося людей с необычной быстротой. Особенно уязвимыми оказались те, кто перенес осаду Кимберли. Этим людям, с удовольствием приветствовавшим дневную прохладу, сопоставимую с температурой английского лета, ночами приходилось кутаться в пальто, не отходя от костра. Темнота наступала мгновенно, а вместе с ней и резкое похолодание. Палатки почти не защищали от холода.

Войско, с таким энтузиазмом направившееся в Преторию, стало понимать, что война еще далеко не окончена. Появился страх перед каждым холмом или скалой — практически всегда там прятались буры. Солдаты, получавшие приказ выбить врага с занимаемой высоты, возвращались обескураженными. Встречая упорное сопротивление, пробиваясь наверх, те немногие, что достигали вершины, обычно никого не находили. Буры появлялись и исчезали, словно по волшебству.

Находясь на возвышенности, контролируя узкий перевал, даже кучка людей могла удержать тысячи солдат. Неразбериха, царящая среди английских солдат, усиливалась приказом, предписывающим офицерам снять нашивки, удостоверяющие их звание, так как буры имели привычку в первую очередь стрелять в командиров. Конечно, приказ не отменял их званий, но в пылу борьбы, когда раздавалось так много команд, солдаты не знали, кому повиноваться, — все офицеры выглядели одинаково.

Истощенная, уставшая, страдающая от лихорадки армия медленно продвигалась вперед, пока не встретила еще худшего врага. Начался дождь. Он лился не переставая, превращая дороги в непролазную топь, переполняя русла рек. Фургоны с продовольствием и боеприпасами тонули в грязи, Лошади гибли, пытаясь вытащить тяжело груженые повозки. Еще больше людей валилось от лихорадки, воспаления легких и истощения.

Солдаты, найдя брод, пересекали реки, вздувшиеся от дождей. Но за то время, пока переправлялась колонна, уровень воды поднимался настолько, что идущих в числе последних сносило стремительным потоком, и они гибли на глазах своих товарищей. Длинными зимними ночами их пробирал до костей пронизывающий ветер. Те, кто перенес осаду Кимберли, решили, что свобода не намного лучше.

Хотя Вивиан страдал так же, как и другие, он ощущал странное спокойствие, помогавшее перенести часы скачки под непрерывным дождем, регулярные купания в ледяной воде и опасность, подстерегавшую за каждым поворотом. Потребовалось не так много времени, чтобы понять, что успокоение стало результатом зрелости; ушло стремление компенсировать обстоятельства своего рождения, ушли воспоминания о злобном деде, нежной преданной матери и брате, который всегда останется верным ему. Исчезла навязчивая потребность доказывать, что ты сильнее и мужественнее других мужчин. И, что важнее всего, теперь он знал правду о Лейле.

Чувствуя возможность самому выбрать путь в жизни, Вивиан легко переносил долгие монотонные переходы, часто спешивался, чтобы помочь подтолкнуть фургоны, пересекал реки, подбадривая тех, кто был рядом, и атаковал врага в передних рядах уланов, не вспоминая об унижениях юности. Каждый человек не совершенен, вейсихантеровский ублюдок наконец понял это.

Те, кто пробивался к Кимберли, обнаружили, что буры ненавидят борьбу на открытом пространстве и особенно когда их атакуют уланы. Зная это, командующие английскими войсками посылали кавалеристов в атаку, когда враг находился на равнинных участках. Поэтому сорок девятый полк постоянно вел разведку в оврагах и ложбинах, стараясь спугнуть вражеских снайперов. Так как многие места были подобны ловушкам, отряд потерял нескольких людей, включая и офицеров. Джон Кинсон, так горячо поддержавший Вивиана в прошлом, был убит пулей в голову. Молодой Джеффрис, который никогда не хотел, чтобы в Южной Африке начиналась война, погиб от множественных ранений. Тео Феннимор, родовитый аристократ и друг принца Уэлльского, встретил геройскую смерть, достойную его предков, когда в одиночку атаковал овраг, где расположились несколько снайперов.

Так много убитых и раненых, так много погибших от болезней, но войска медленно продвигались к Претории и неизбежной победе. В конце каждого дня Вивиан старался узнать о судьбе брата. Лорд Бранклифф оставался в добром здравии, проявляя себя достаточно хорошо в сражениях с врагом. Вивиан по-прежнему считал, что Чарльзу необходимо было оставаться в Англии. Если он погибнет то титул и имение перейдут к их двоюродному брату Джеральду, который уже имел и то, и другое. Семейная преемственность нарушится, и имя Вейси-Хантеров сохранится лишь у потомков того, кто официально был признан незаконнорожденным. Вивиан молился, чтобы Чарльз остался в живых.

Дожди прекратились. И снова можно было видеть на мили вперед, что позволяло стрелкам прекрасно выбирать цели. Вивиан опять ощутил то чувство одиночества, что было так характерно для поездок по оголенной равнине около Кимберли. Это чувство появилось в тот момент, когда уланы прикрывали артиллерийскую батарею, пересекая открытое пространство перед холмами. Скача рядом с Генри Синклером и Саттоном Блайзом, он попытался поделиться с ними своими опасениями.

— Буры явно находятся на этих холмах, но где?

— Следи за отблесками солнечных лучей на металле, — посоветовал Синклер.

— Черт с ними, — выругался более молодой и нетерпеливый Блайз, относящийся к врагам с той же самоуверенностью, которую проявлял в компании женщин. — Как только наши орудия окажутся достаточно близко, мы начнем обстрел и заставим африканеров бежать. А ты со своими уланами устроишь роскошную охоту.

— Напрасная трата пуль, — пробормотал Синклер. — Они-то побегут, но в сторону дальнего склона, чтобы подождать нас, когда мы станем спускаться. И все, чего мы добьемся, это разрушим прелестный холм.

Вивиан ухмыльнулся.

— А он ведь действительно красив. Жаль, что нельзя остановиться и полюбоваться видом.

— Ба! — вскричал презрительно Блайз. — Тогда оставьте мне возможность повоевать. Вы можете болтать словно две незамужние тетушки, но я сгораю от нетерпения преследовать добычу.

— Разве? — поинтересовался Вивиан насмешливо. — В Кимберли я слышал сплетню, что добыча однажды отказалась быть преследуемой и отослала тебя с поджатым хвостом — или, можно сказать, с бриллиантом в кармане?

Молодой офицер потрясенно уставился на Вивиана, медленно краснея.

— Откуда ты?..

— Следи лучше за бликами солнца на металле, — напомнил Вивиан, довольный успехом своей шутки. Блайз был приятным человеком и отличным солдатом, но искушение поддеть его оказалось непреодолимым.

Они замолчали, разглядывая далекий холм в поисках противника, который, как они чувствовали, скрывался там. Солнце высушило дорогу, и их было не только хорошо видно, но и отлично слышно. Орудия громыхали, когда шестерка лошадей тянула их по каменистой поверхности. Колеса фургонов, груженых боеприпасами, сильно скрипели. На фоне монотонного перестука тысяч копыт раздавалась звонкая дробь, когда офицеры рысью неслись вдоль колонны, отдавая приказы, сменяя дежурных, проверяя готовность войск. Сюда же примешивался рев мулов, ржание лошадей, крики местных погонщиков, голоса и смех солдат, скрип кожи и металлическое клацанье тысяч котелков.

Так англичане объявляли о себе замаскировавшимся бурам — людям, которые прятали боеприпасы в нагрудный патронташ и использовали для еды высушенные полоски мяса, хранившиеся в седельных сумках, переброшенных через круп лошадей — животных, специально выведенных для условий этой страны.

Солнце уже клонилось к закату, когда они добрались до подножия и принялись медленно взбираться вверх. Разведчики принесли приятную новость о том, что путь свободен, и колонна стала постепенно перемещаться по каменистой тропинке, представлявшей единственный способ добраться до следующей долины. Они вышли в путь еще затемно, поэтому спины ныли от долгих часов в седле, а глаза болели от постоянного всматривания в ярко освещенный горизонт. Вершины холмов были позолочены заходящим солнцем, а равнина вокруг казалась пустой, голой, безжизненной. Однако, как только огромная колонна исчезнет из вида, животный мир вновь вернется сюда.

— Боже, как здесь красиво, — вздохнул Вивиан, когда они дошли до перевала и остановились, глядя на расстилающуюся перед ними землю. — Я вернусь сюда, когда закончится война… и привезу с собой сына, — добавил он.

— Красива, дика и немного жестока, — прокомментировал Блайз. — Я знал женщин, подобных этому.

— Ты знал женщин любого вида и характера, — сухо заметил его коллега Синклер. — Вы двое можете обсуждать своих женщин и сыновей, но меня в данный момент больше интересует мой желудок. Я не могу думать ни о чем, кроме сытного ужина со стаканчиком вина. У меня в фургоне осталось несколько бутылок, которые стоит распить, когда мы встанем на привал.

— Какая щедрость, — шутливо поддел его Вивиан. — В чем же причина?

— Да ни в чем, — заверил Синклер, качнув головой. — Сегодня первый день, когда нет ни дождя, ни стычки с бурами. Это должно быть достойно отпраздновано.

Они начали спуск в числе первых, немного расслабившись, потому что разведчики не сообщили об опасности. Дальняя сторона оказалась более крутой, поэтому артиллеристы были вынуждены идти рядом с лошадьми, придерживая их. Движение несколько замедлилось. Вивиан спешился, ведя Оскара в поводу рядом с орудием, давая отдых коню, которого любил как родного, и позволяя себе немного размять ноги.

Тропинка извивалась, так что лучи солнца то пробивались через ветки деревьев, ослепляя их, то светили в спины. Мужчины почти не разговаривали, думая лишь об ужине, ожидавшем их, когда они доберутся до равнины внизу. Единственными звуками были ржание лошадей, скрип колес да окрики погонщиков.

Прохлада усилилась, когда дорога спустилась к подножию холма, куда не достигали лучи солнца. Вивиан непроизвольно поежился, но непрерывно движущийся поток пеших, всадников и фургонов не позволял остановиться и одеться потеплее. Сейчас дорога петляла еще сильнее, так что движение замедлилось, хотя они находились почти у подножия, и до выхода на равнину осталось пройти лишь длинную узкую расщелину. Предвкушая окончание дневного перехода, мужчины перекидывались предложениями сыграть в карты после ужина или попросить кого-нибудь спеть. В голове Вивиана крутились мысли о еде, о предложенной Синклером выпивке и о свободном времени перед сном, когда он сможет подумать о Лейле.

Его блуждающие мысли помешали сразу понять значение того, что заметили глаза. Видимо, то же самое случилось и с другими людьми, потому что они продолжали идти вперед.

Вдоль дороги по обеим ее сторонам стояли мужчины в грубой одежде, широкополых шляпах и поношенных ботинках, держа наперевес ружья. Солдаты, находившиеся в авангарде английских войск, были обезоружены и сгрудились в стороне; конные разведчики, лишенные лошадей, с отчаянием наблюдали, как те, кого они не смогли предупредить об опасности, попадают в ловушку. Не было ни звука, ни выстрела, когда ошеломленные солдаты подчинились команде тысяч ружей, направленных на тропу.

Так могло длиться вечно, если бы кто-то впереди Вивиана не оказался или дураком, или бесшабашным героем. Раздался свист пули, и один из буров упал. Казалось, прорвалась плотина. Ряды молчащих до сего момента ружей наполнили воздух громом. Люди на дороге превратились в колышущуюся, кричащую массу, солдаты и лошади падали под надвигающиеся сзади фургоны, которые не могли остановить свое движение вниз. Еще залп, и тропу перегородили перевернувшиеся фургоны, истерически бьющиеся лошади, чьи уздечки держали уже мертвые хозяева, запутавшиеся в постромках орудия. Шум и растерянность только усилились, когда подошла задняя часть колонны.

Вокруг Вивиана царил хаос, в котором артиллеристы пытались развернуть орудие. Это было практически невозможно, так как лошади просто взбесились от страха. Зная, что он ничем здесь не может помочь, Вивиан развернул Оскара и прорвался через мешанину людей, повозок и животных. Здесь картина была еще хуже. Не понимая, что произошло, но догадавшись об опасности, солдаты развернули пушку, однако ослабевшие лошади не смогли удержать ее на крутом склоне, и она скатилась вниз, врезавшись в другую.