Покачав головой, доктор Маквей скорбно произнес:

— Никаких ошибок, мой дорогой друг. Я был бы счастлив, если бы так. Мне приходилось часто говорить леди, что их мужья умерли, но, поверьте мне, я говорю правду, сообщая мужчине, что он потерял жену.

Чувствуя оглушающую пустоту внутри, Вивиан лежал молча, глядя на армейского хирурга так долго, что тот решил объясниться.

— Миссис Вейси-Хантер была, очевидно, страстной наездницей и была склонна считать, что ее конституция намного сильнее, чем у любой другой женщины. Так оно, наверное, и было, но рождение ребенка приводит к определенным и неизбежным изменениям, майор. К сожалению, ваша жена проигнорировала совет врачей и возобновила свои ежеутренние продолжительные поездки верхом. К несчастью, слишком рано после родов.

Он тяжело вздохнул.

— Такая бессмысленная трагедия.

— Маунтфут, — пробормотал Вивиан, вспоминая огромное животное, которое Джулия выбрала объектом дрессировки. — Вы знаете подробности?

Маквей кивнул.

— Достаточно, чтобы быть уверенным: все возможное было предпринято для ее спасения. Вы не должны никого обвинять, майор. Вашу жену скинул темпераментный конь, испуганный внезапно налетевшим штормом в горах около Кейптауна. Падение не было смертельным само по себе, но вызвало внутреннее кровотечение. Вынужденная задержка, потребовавшаяся, чтобы доставить вашу жену в госпиталь, почти не оставила ей шансов. Она держалась мужественно, но даже железная воля не смогла помочь. Мне очень жаль, — закончил он, вставая на ноги. — Вам, естественно, хотелось бы побыть одному. Я вернусь через несколько минут. Возможно, тогда вы будете в состоянии дать мне инструкции по поводу похорон и назвать кого-нибудь — скорее всего, вашего однополчанина, — кто смог бы выступить во время траурной церемонии.

Чувствуя сумятицу в голове, Вивиан мог думать лишь об одном.

— Что с моим сыном? Кто за ним ухаживает? Стоя уже у двери, врач послал ему слабую одобряющую улыбку.

— Ребенка и его няню поместили у одного из друзей вашей жены в Кейптауне до тех пор, пока не представится возможность отправить его в Англию. Сэр Кинсли Марчбанкс объявил о своем намерении воспитывать внука в Корнуолле. Вы можете не волноваться по этому поводу, майор.

Когда он вышел, Вивиан подумал о своем сыне, взятом на воспитание в семью Джулии, и поклялся, что Кимберли Вейси-Хантер в полной мере познает любовь и свободу, которых много лет назад был лишен маленький мальчик в Шенстоуне. И это сделало необходимым его выздоровление.

ЭПИЛОГ

Для англичан война в Южной Африке закончилась, для буров она продолжалась. Потери со стороны английских войск и гражданского населения составляли более двадцати тысяч человек, еще большее число было ранено. Потери англичан в отношении репутации и общемирового престижа были столь же значительны. Даже с падением Йоханнесбурга и Претории буры не прекратили военных действий. Еще два года «армия фермеров» была рассредоточена в вельде, одерживая вверх благодаря своей способности появляться и исчезать без предупреждения.

Они убивали одетых в хаки солдат, крали их оружие и любым способом подрывали их дух, заставляя гоняться за собой — часто безрезультатно — взад-вперед по прокаленной земле.

Не надеясь уже выиграть, буры просто продолжали оскорблять своего могущественного врага на глазах всего мира. Пытаясь отомстить, англичане принялись поджигать те фермы, что предоставляли кров и еду для противника. Бездомных женщин и детей затем держали в лагерях до тех пор, пока их мужчины не сдавались.

Подобная практика вызвала гневные протесты стран, поддерживающих буров, но англичане не остановились.

В конце концов, понимая, что вражда приводит к неоправданно большим потерям и уничтожению тех самых земель, за которые они боролись, страдающие от голода буры разделились. Многие приходили сдаваться в ближайший военный лагерь, давая клятву никогда больше не брать в руки оружие. Получившие кличку «руки вверх», они стали заклятыми врагами тех, кто продолжил борьбу, и часто гибли в столкновениях со своими бывшими товарищами.

Последняя стадия войны потеряла ту форму честного состязания, которым характеризовались первые дни. Негласное уважение между воюющими сторонами, что позволяло бурам на Рождество забрасывать гарнизон Ледисмит сливовыми пудингами, а англичанам без колебаний предоставлять врагу лекарства для раненых, исчезло за два года бессмысленной борьбы. Благородство заменили горечь и ненависть.

Условия мирного договора отдали контроль над двумя провинциями буров в руки англичан, как того и хотел Сесил Роде, но огромные суммы, выплаченные побежденным в виде компенсации для восстановления ферм, свидетельствовали, что присоединение Оранжевой республики и Трансвааля далось слишком высокой ценой.

В Англии конец войны в мае 1902 года вызвал куда меньшую радость, чем известие о снятии блокады с трех городов два года назад. За исключением тех, чьи родственники все еще находились в Южной Африке, данный конфликт потерял всяческую привлекательность для жителей острова. Патриотическая горячка, из-за которой молодые люди тысячами отправлялись в Африку, а женщины соревновались, чтобы стать медсестрой или помогать в сборе средств, давным-давно прошла.

Срок в три года, потребовавшийся, чтобы поставить на колени кучку фермеров, показался излишне долгим тем, кто остался дома. Проще забыть обо всем и обратить внимание на наступление новой эры веселья, обещанной королем Эдуардом VII, который наконец-то сел на трон после смерти королевы Виктории. Годы скучной морали канули в лету, в моду вошла фривольность.

Любовь нового короля к легким театральным представлениям привела к настоящему буму в области музыкальной комедии и оперетты. Сплетники вволю обсуждали просьбу монарха включить выступление Лейлы Дункан и Франца Миттельхейтера в благотворительный концерт, организованный с целью сбора средств для раненых в англо-бурской войне. Его благосклонность к ведущей актрисе, перенесшей осаду Кимберли, ни для кого не являлась секретом. И его четырежды замечали в театре Линдлей на спектакле «Принцесса из Будапешта».

Прелестная темноволосая актриса вернулась из Южной Африки, встреченная массовым преклонением людей, охваченных патриотическим порывом после освобождения Мафекинг — маленького гарнизона к северу от Кимберли, — жителям которого пришлось ждать своей свободы дольше, чем жителям города алмазов.

Немедленное возобновление «Наследницы из Венгрии» Лестером Гилбертом, который всячески раздувал историю о трехдневном заточении Лейлы в алмазных шахтах, принесло его ведущей актрисе популярность, никогда дотоле не испытанную актрисами их театра.

Ее песня «Моя далекая любовь», ставшая любимой для солдат и тех, кого они покидали на берегу, была встречена слезами и аплодисментами в тот первый день после возобновления спектакля. Представление было остановлено на пятнадцать минут, пока Лестер Гилберт, нарушив свое собственное правило, не дал сигнал петь на бис. Но ни один в тот вечер, за исключением, возможно, Франца, не знал, чего стоило Лейле исполнять эту песню.

Спектакль «Принцесса из Будапешта» оказался одним из лучших, поставленных Гилбертом. Театр каждый вечер заполнялся зрителями до отказа, а карманы импресарио деньгами — каждую неделю. Ритмичный, задорный вальс, который пела Лейла для Франца — ее жениха, едва-едва успевавшего спасти свою любимую, — так подходил к настроению всеобщего легкомыслия, что даже затмил по популярности неувядающую «Мою далекую любовь», став фаворитом на придворных балах и заставляя все большее и большее число джентльменов считать себя влюбленными в ведущую актрису. Лестер Гилберт был в восторге. Война закончилась, солдаты скоро вернутся, а у него в театре находилась девушка, на которую они все побегут смотреть. Да, «Принцесса из Будапешта» обречена на долгую жизнь.

Вивиан увидел афиши и имена действующих лиц, когда проходил мимо театра Линдлей, направляясь на встречу со своими адвокатами. Он не был в Лондоне три года. И хотя весеннее солнце ярко осветило улицы, а парки наполнили цветы, город, в котором он когда-то жил, казался грязным и слишком тесным после широты вельда. Только сейчас, вернувшись в места своих безрассудных юношеских забав, он понял, насколько же изменился. Долгие месяцы жестокой борьбы за выживание научили любить иные ценности. В то время, когда возможность сделать несколько шагов без помощи костылей считалась уже большим успехом, веселые пустяки отошли на задний план.

Он оставался в госпитале в Претории почти год, ожидая сращения многочисленных переломов, а затем учась заново ходить. Все это время его сын Ким и ухаживавшая за ним женщина жили неподалеку. Каждый день ребенка приносили к нему, тем самым вызывая желание выздороветь как можно быстрее. Когда ему было тяжело, одна лишь мысль о семействе Марчбанкс, требующем к себе на воспитание Кима, заставляла Вивиана бороться с болезнью изо всех сил.

Мальчик уже делал первые шажки, когда врачи неохотно согласились выписать его отца, с условием, однако, что тот дважды в неделю будет приходить на обследование. Готовый пообещать что угодно в обмен на свободу, Вивиан в полной мере осознал свои обязанности отца. Наблюдая за светловолосым малышом, растущим день ото дня, он поклялся, что передаст ему состояние, достойное законного наследника Вейси-Хантеров. Имея в своем распоряжении доход с части поместья Шенстоун, включая и ферму Макстед, он купил несколько гектаров земли к северу от Кейптауна, собираясь устроить там конный завод. Однако, прежде чем он смог туда переехать, здания заняли восставшие буры, и все помещения сгорели во время боя. Без пособия, ранее выплачиваемого матерью, Вивиан не мог восстановить дом. Впрочем, он и не стал бы этого делать из опасения, что подобный мятеж может повториться.

Многочисленные просьбы семейных поверенных вернуться в Англию оставались без ответа. Сначала потому, что он болел, затем — потому, что был полон планов создания поместья, не уступающего Шенстоуну. Однако теперь пришло время решать финансовые вопросы, и Вивиан с ребенком отправился в Лондон, где снял комнаты в гостинице, расположенной невдалеке от фамильного дома Вейси-Хантеров — того самого, где он спал с Джулией. Казалось особенно символичным, что дорога от гостиницы к зданию фирмы «Рандл и Хоторн» шла мимо театра Линдлей.

Он знал о сумасшедшем успехе Лейлы и очень радовался за нее. Театр вошел в ее кровь, — Франц Миттельхейтер оказался прав. Была лишь одна причина, по которой он принял решение не искать встречи с Лейлой после смерти Джулии. Он был мужчиной, чья жизнь сейчас ограничивалась передвижением на слабых ногах и невозможностью говорить громче, чем хриплым шепотом. Он стал калекой, и все свои оставшиеся силы должен был бросить на устройство конного завода вдали от цивилизации.

Он по-прежнему любил Лейлу и знал, что так будет всегда, но одной любви недостаточно, чтобы сделать предложение женщине, так высоко стоящей, как она. Кроме того, оставался Ким — сын Джулии, который всегда будет стоять между ними. Но когда его коляска проезжала театр Линдлей этим утром, Вивиана заполнило острое желание увидеться с Лейлой. Он сможет заказать себе места на галерке на вечер перед возвращением в Кейптаун, и она так никогда и не догадается, что он был рядом эти несколько часов… Нет, лучше она останется в его памяти такой, какой была во время прощального концерта под высоким африканским небом, в городе, полном усталых, но радостных людей.

Гораций Рандл был невысоким самоуверенным мужчиной семидесяти трех лет. Три поколения Ранд-лов вели дела семьи Вейси-Хантеров, что нередко являлось весьма трудным делом — взять хотя бы скандал, связанный с признанием Вивиана незаконнорожденным. Партнеры в юридической форме всегда симпатизировали несостоявшемуся наследнику, хотя его безалаберная юность лишь добавляла им работы. Вивиана ждал весьма теплый прием, когда он вошел в офис.

— Майор Вейси-Хантер, как приятно видеть вас вновь после столь длительного перерыва. Мы, разумеется, читали о ваших подвигах, за которые вы были так высоко награждены, и тревожились, когда выздоровление заняло почти год. Мистер Хоторн недавно сделал мне выговор за ваше постоянное отсутствие, но, я надеюсь, вы подтвердите, что неоднократно получали письма с просьбой о встрече.

Вивиан улыбнулся в ответ.

— Да, это целиком моя вина, Рандл, — подтвердил он медленным задыхающимся шепотом, сейчас ставшим его голосом.

Явно шокированный звуком, но слишком вышколенный, чтобы показать это, адвокат предложил клиенту устраиваться поудобнее и предоставил в его распоряжение стакан мадеры, прежде чем самому усесться за ветхим столом.

— Подозреваю, что можно обойтись без формальностей, — начал Вивиан. — Как я уже писал, я собираюсь жить в Южной Африке вместе с сыном.

Рандл кивнул, но затем, прокашлявшись, вдруг заметил:

— Полагаю, ваши планы могут претерпеть некоторое изменение, когда вы узнаете то, что мы с мистером Хоторном желаем сообщить. Вы разрешите мне продолжить, прежде чем мы займемся обсуждением того, как перевести ваше состояние в Южную Африку?