Уверенный вид Ричарда оказал нужное воздействие. Один солдат вышел вперед и, проверив бумаги, кивнул своим товарищам:

— По этим документам так оно и выходит. Стало быть, этот гражданин и есть тот, за кого себя выдает.

Юноша в красном колпаке выскочил из шеренги:

— Дурачье! Говорю вам, он — граф д’Авиньон! Я узнал бы его где угодно! Он уже давно разыскивается. По нему гильотина плачет!

Ричард вполголоса выругался. Ему довелось встречаться с графом д’Авиньоном, и хотя в их внешности нельзя было обнаружить сходства, они были одного и того же роста и телосложения, и цвет их волос был одинаковым. Ему было понятно, почему юноша принял его за другого. Не показывая своей досады, Ричард спокойно обратился к нему:

— Посмотри на меня как следует и исправь ошибку, которую ты допустил. Мы с тобой никогда не встречались.

Солдаты подтолкнули юношу и он, насупившись, подошел к Ричарду. Вокруг них уже собралась толпа, люди вышли из гостиницы, кое-кто с бокалом вина в одной руке и ломтем мяса с хлебом в другой, чтобы поглазеть на происходящее, воспринимая все это как интересный спектакль. Юноша внимательно изучал лицо Ричарда и все больше сомневался в том, что перед ним действительно граф д’Авиньон. Затем ему в голову пришла мысль, что, признав публично свою ошибку, он выставит себя перед всеми круглым идиотом, и это соображение тщеславного и корыстного парня сыграло роковую роль. Он обвиняющим жестом выбросил вперед указательный палец и закричал:

— Ты — граф д’Авиньон! Я видел тебя, когда бы скакал через нашу деревню в погоне за оленем! — Вся застарелая злоба и ярость вдруг вскипели в нем, и его голос сорвался на визг. — Убийца! Ты затоптал насмерть мою сестру и еще двух детей! Гильотина — слишком мягкое наказание для тебя. Ты будешь висеть на ближайшем фонаре!

Ричард внезапно натянул поводья, подняв коня на дыбы, а затем стегнул его по крупу с такой силой, что тот, громко заржав от боли, взвился в воздух, распугивая солдат, загораживавших дорогу. Раздались разрозненные выстрелы, брань мужчин и визги женщин. Ричард легко ускакал бы от любого преследования, если бы не случайный выстрел, раздавшийся через несколько секунд. Солдат стрелял, почти не целясь, скорее для очистки совести, и тем не менее пуля задела голову Ричарда по касательной, и он, раскинув руки, словно его внезапно хватили дубиной, рухнул с коня на мостовую, а конь поскакал дальше без седока. Толпа, радостно заулюлюкав, бросилась к телу, распростертому на земле, и разорвала бы его в клочья, если бы в этот момент из боковой двери не вышел сержант, забавлявшийся перед этим с проституткой в комнате на верхнем этаже, и не наткнулся на окровавленного человека у себя под ногами. Он вытащил из ножен саблю и, держа ее перед собой, вызывающе уставился на толпу, которая в замешательстве остановилась.

— Кто это? — спросил сержант, и его длинные, черные усы грозно зашевелились. Он умел внушать страх, этот бывалый, суровый вояка, крайне раздосадованный сейчас тем, что из-за этого происшествия ему пришлось прервать постельные утехи.

— Граф д’Авиньон. Он был узнан и пытался бежать. — В голосе докладывавшего капрала прозвучала скромная гордость, когда он добавил:

— Я сшиб его первым же выстрелом.

Сержант грубо схватил лежавшего без сознания Ричарда за волосы, успевшие пропитаться кровью, и повернул голову лицом к себе:

— Ба, да это же никакой не граф д’Авиньон! Тот уже арестован и находится в главной тюрьме со своими дружками-аристократами. Их там целая свора, что мышей в хлебном амбаре.

— Но этот человек вел себя в гостинице подозрительно: он прятал свое лицо от света.

Сержант вздохнул:

— Ну что ж, тогда нужно выяснить, кто он такой, — он ещё раз взглянул на жертву, — если он выживет, конечно. Перевяжите ему голову, не то он изойдет кровью.


Ричард лежал в бессознательном состоянии на грязной соломе в маленькой тюрьме, располагавшейся на одной из узеньких средневековых улочек. В ней обычно содержали до суда пьяных дебоширов и мелких воришек. Сержант уже три раза наведывался к нему в камеру с целью допроса, но у Ричарда вдруг открылась горячка, и ничего путного от него добиться не удалось. Задержанный в бреду нес какую-то ахинею о цветах, розах, жасмине, потом вдруг начал рассказывать об очень красивой орхидее, которая якобы росла у него дома в оранжерее. На время его решили оставить в покое, а в тюремную книгу внесли как Огюстена Руссо; там же, где положено было записывать состав преступления, оставили пустую строку. Вскоре сержант и вовсе забыл о нем, будучи занятым более важными делами, и Ричард, скорее всего, отправился бы к праотцам, если бы не сердобольная жена тюремщика, которая, в конце концов, выходила его. Мадам Робике была простой женщиной с невыразительным лицом, запуганной своим жестоким мужем. Несмотря на неуклюжие движения и грубоватость манер, у нее были золотые руки: они-то и вытащили Ричарда буквально с того света. Когда Ричард пошел на поправку, он был настолько худым, что светился, как свеча. Лихорадка оставила от когда-то мощного, мускулистого тела красавца, на которого заглядывались все женщины, лишь кожу да кости. Но хуже всего было то, что он не помнил решительно ничего. Как должное принял он то, что к нему обращались как к Огюстену Руссо. Теперь все дни его проходили в мучительной и безрезультатной борьбе с памятью. Он попытался вытряхнуть из какого-нибудь потайного ее закоулка хоть самую малость. Ведь ему даже не было известно, как он попал в тюрьму и за что.


В последний день мая в Шато Сатори Роза произвела на свет сильного, рослого младенца мужского пола. Она испытывала безграничную радость и благодарила Бога за то, что все ее тревоги последних месяцев никак не отразились на сыне. Ведь она столько дней ждала возвращения Ричарда! А бессонные ночи, изводившие ее страхами за его жизнь! Но, казалось, все обошлось благополучно. Младенца нарекли Чарльзом — так звали отца Ричарда, и сам Ричард выбрал это имя среди других, когда они с Розой обсуждали, как называть будущего ребенка, если родится мальчик. Роза при этом вновь остро почувствовала боль разлуки. Ей так хотелось, чтобы муж в тот момент был рядом с ней и полюбовался на сына!..

Первое время ей пришлось самой ухаживать за младенцем. Теперь очень трудно было найти людей, желавших прислуживать аристократам, — уж слишком опасным было это занятие. Вместе с тем армия безработных пополнилась дворецкими, камердинерами, слугами, грумами, поварами и горничными. Их прежние хозяева бежали из страны, сидели по тюрьмам или, как дело обстояло с Розой, старались жить подальше от больших городов, не привлекая к себе внимания правительственных сыщиков, которые рыскали повсюду и которых больше всего боялись бывшие слуги. В Шато Сатори все же осталось несколько надежных слуг, людей пожилых и до мозга костей преданных своим хозяевам. Вся молодежь мужского пола пополнила ряды Национальной гвардии. Вынуждена была уйти и мать Дианы, мадам Арно, на которой держалось все хозяйство Шато Сатори, хоть это расставание и было для нее очень печальным. Ее зять, владелец небольшого винного погребка в Париже, вышел как-то из своего заведения поглазеть на уличные беспорядки и был убит случайной пулей. Так что бедной мадам Арно пришлось помогать к своей овдовевшей дочери управляться с делами, а заодно и присматривать за тремя рано осиротевшими внучатами.

Немногие нищие по старой памяти забредали еще в Шато Сатори, надеясь получить, как и прежде, сытный обед, но их ждало разочарование, ибо рог изобилия, каковым являлась кухня Жасмин, увы, иссяк. Переселенцы, которых закинула в эти края революция, несколько раз вламывались в амбары, стоявшие поодаль, и унесли с собой все запасы продовольствия, за исключением тех, что хранились в кладовых самого особняка. Пополнить же ледники и пустовавшие огромные мучные лари было нечем. Полки и полы амбаров зияли мрачной пустотой и запустением, окна были выбиты, а двери хлопали на ветру, сиротливо поскрипывая петлями. То, что могло спасти от голодной смерти сотни человек, исчезло в прожорливых глотках нескольких десятков.

Эти переселенцы носили красные колпаки и вели себя довольно нагло и угрожающе. Они вечно искали повод почесать кулаки и вообще стремились удовлетворить свои кровожадные инстинкты. Однажды они напали на партию арестантов, которых привели в город Версаль, и истребили всех до единого, прежде чем оцепеневший от неожиданности конвой успел вмешаться. Был случай, когда шайка этих негодяев уже вошла в ворота Шато Сатори с очевидной целью предать особняк разграблению, но, к счастью, среди них находились два местных молодца, которые в прошлом многим были обязаны герцогине де Вальверде. Им-то и удалось уговорить своих товарищей по разбойному ремеслу уйти восвояси.

После этого зловещего случая, который произошел, когда Чарльзу было всего лишь шесть недель от роду, Роза ночью, втайне от всех, перенесла семейные портреты и другие ценные вещи на хранение в потайную комнату, о существовании которой, помимо нее, знал только Ричард. Что же до Жасмин, то у нее в последнее время случались провалы в памяти, и она забыла все, что касалось столь давнего прошлого.

На освободившиеся места Роза повесила менее ценные картины, однако все это было непривычно глазу, и на душе почему-то скребли кошки, когда взгляд натыкался на безликий, унылый зимний пейзаж вместо портрета Маргариты с версальским веером, одетой в золотое газовое платье, который раньше поблескивал над камином в гостиной слоновой кости.

Жасмин не испытывала ни малейшего огорчения по поводу этих перемен, потому что не замечала их. Со времени приступа, случившегося с ней в день казни короля, она было прикована к постели. Мишель продолжал регулярно навещать ее, хотя она не всегда узнавала его; периоды прояснения памяти становились все реже и короче. Ему было нелегко одолеть лестницу, но он упрямо брел наверх, хватаясь за перила. Его плечи и руки оставались все такими же сильными, мускулистыми, так как он, все делал сам, превозмогая боль, от которой его лоб часто заливал пот.

— Где же Ричард? — спросила его как-то Жасмин, когда Мишель, покряхтывая, медленно опустился в кресло у ее кровати. В тот день к ней вернулась память и ясность мышления. — Его уже так долго нет…

Мишель и Роза, стоявшая с другой стороны кровати, обменялись взглядами. Он делал попытки помочь ей найти мужа, разделяя ее мнение, что инкогнито Ричарда раскрыли и он был брошен в тюрьму. Но в какую? Старый, преданный слуга, прослуживший Балену не один десяток лет и теперь живший в Париже, начал исподволь наводить справки в разных тюрьмах. Дело это было очень рискованное. Стоило показаться слишком любопытным, как запросто можно было самому угодить за решетку. Сын слуги отправился с тем же заданием в Кале — порт, где Ричард обычно сходил на берег. Затем он должен был проследовать по дороге назад в Париж и попытаться найти след пропавшего мужа Розы. Посредством тайных сношений с одним из братьев Ричарда удалось установить дату его отбытия из Англии, но иными сведениями, которые хоть как-то могли бы помочь в розысках, Мишель и Роза не располагали. Ричард не имел привычки с кем-либо обсуждать свои планы.

— Муж Розы вернется в Шато Сатори, как только ему позволят его обязанности, моя дорогая, — ответил Мишель. — Ты же знаешь, как он занят.

Но Жасмин это не удовлетворило:

— Его первейшая обязанность в это время находиться рядом с женой. Он еще не видел своего сына, а ведь наш правнук просто прелесть!

— От него это не зависит, поверь мне!

— Роза совсем зачахла без него. — Жасмин забыла о присутствии своей внучки. — Они всегда были так счастливы вместе.

— Они опять будут так же счастливы.

Роза покинула спальню и неслышно притворила за собой дверь. Ей и в голову не приходило, что бабушка, не встававшая с постели вот уже более полугода, может быть столь наблюдательна. Задумавшись, она медленно подошла к окну и, прижавшись к стеклу, стала смотреть туда, где должен был находиться Париж, спрятавшийся за высокими деревьями. Где же был мужчина, которого она любила? В ней росло желание самой отправиться в Париж на поиски Ричарда. Сейчас в ее распоряжении была кормилица, и она вполне могла оставить с ней Чарльза на несколько часов. Хотя Ричард настаивал на том, чтобы она ни при каких обстоятельствах не ездила в Париж, теперь, чувствовала Роза, настал момент пренебречь этим советом. Все это время она отказывалась даже на долю секунды допустить, что Ричарда, возможно, уже давно нет в живых. Сейчас, однако, у нее возникло странное сильное чувство, что она должна что-то срочно предпринять в ближайшие дни, иначе будет поздно. Тщетное ожидание сведений, которые пытался добыть слуга ее дедушки, сводило Розу с ума.

Она решила начать завтра же и вести поиски каждый день, выезжая из Шато Сатори рано утром и возвращаясь вечером. В этом случае она будет уверена, что с ее сыном и бабушкой ничего не случилось. Одевшись в неприметную одежду и захватив с собой увесистый кошелек с золотом, чтобы выкупить Ричарда из тюрьмы, когда он будет найден. Роза, привлекательная молодая женщина, вне всяких сомнений, будет иметь преимущество по сравнению со стариком и его сыном, ведущими безуспешные поиски.