Я молчу. И молчу. Потом начинаю истерически хихикать. Потом начинаю реветь. Потом из меня потоком вырывается:

– Что-я-за-глупая-индюшка. А-ты-и-правда-лесбиянка? Это-так, это-так, это-я-только-ради-cool , боже-мой-я-спятила-и-тыдействительно-думаешь-что-он…?

Ута-Кармен схватила меня за руку, и в этот момент я могла бы в нее влюбиться. Если бы я уже не была влюблена. Ах, я была растеряна. И счастлива. И пристыжена.

– Когда я познакомилась с моей подругой, было точно так же.

– У тебя есть подруга? – Я была чуть ли не разочарована.

– Да, уже четыре года. Я встретила ее во время кастинга на роль совершенно сумасшедшей сиделки. Она – кинооператор. Я увидела ее и больше не могла издать ни одного членораздельного звука. Роль я, конечно, не получила. А потом была небольшая вечеринка, и я со всеми была мила, обаятельна, искренна. Только с ней одной я обращалась так, будто она заразна.

– Да-да, – я понимающе киваю.

– А к концу вечера – я тогда уже получила от поклонников и поклонниц, на которых мне было наплевать, с десяток тайком переданных телефонных номеров – она ко мне подошла.

– Ну?

– Она спросила меня, не слишком ли мы уже взрослые для подобных детских забав. Сказала, что у нее нет никакой охоты до всяких игр и что если я к ней расположена, то мне следует ясно дать это понять. Что она, в конце концов, не психотерапевт и ей уже надоело интерпретировать дурацкое поведение других людей. С тех пор мы пара.

– Ну, и вы счастливы?

– Да. Мы счастливы. Раз в неделю я ношусь с идеей расстаться. Я не могу вынести, что она никогда не кладет свое белье в бельевую корзину. Она уже считает меня поверхностной телефифой с навязчивым желанием все контролировать, а в два часа ночи устраивает дискуссии по принципиальным вопросам, касающимся места лесбийской женщины в западном обществе. Мы счастливы. Несмотря на это. Или поэтому. Не знаю. Другой женщины я не хочу.

Я так растрогана, что, увы, снова ударяюсь в рев. Ута выпивает свой стакан, решительным жестом ставит его на стол и делает знак официанту, который в тот же миг оказывается рядом и всепреданнейше заверяет, что принесет счет. Хи-хи. Тщетные усилия любви. Не могу сдержать усмешку. Ута – лесбиянка. Я нахожу в этом некую справедливость.

– Так. Ну, ты знаешь, что сейчас будешь делать?

– Да, знаю, – всхлипнула я, смеясь.

23:58

Нет, я не буду заранее отрабатывать голос. Не буду включать Ллойда Коула. Не буду набрасывать на бумажке, что мне следует говорить. В конце концов, мы ведь уже не в детском саду. Я действительно слишком взрослая для таких игр.

Мои пальцы немного дрожат. Ничего удивительного. Как долго я уже не звонила мужчине? В подобной ситуации? Я нарушаю все, какие только есть, правила, установленные советчиками. Кора Хюбш – революционерка! Кора Хюбш нарушает все табу! Кора Хюбш стала взрослой!

Должна ли я включить полуночные известия в качестве фонового озвучивания? Или, может быть, что-то классическое? Шопена? «Детские сцены» Шумана? Нет! Хватит!

Я буду только самой собой. А кто я, собственно говоря? Опять. Этого еще не хватало.

00:01

– Хофман!

– Хэлло, Даниэль. Это Кора.

– …ну наконец. Кора, моя любимая.


Роман окончен. Действие продолжается.