Но почему же он в каблограмме, посланной секретарю, не поручил ему сообщить леди Фэвершем, что он возвращается на день раньше?

Чем это можно объяснить — простой забывчивостью с его стороны или проявлением чуть большей осторожности?

Шелдон Мур и сам не смог бы, наверное, ответить на этот вопрос.

Он спустился к обеду.

Насколько было бы приятнее, подумал он, если бы в этой просторной пустой столовой рядом с ним сидела Фиона!

Она бы интересно и живо информировала его обо всем, что произошло за время его отсутствия в Лондоне.

Она сумела бы поднять его настроение, а заодно сообщить много полезного.

Кто из дам пользуется ныне вниманием принца Уэльского, часто меняющего свои привязанности?

Какие новые affaires de coeur занимают теперь их ближайших друзей.

На все эти вопросы он получил бы от нее исчерпывающие ответы.

Герцог почти никогда не обедал один.

Чтобы рассеять непривычную тишину, он затеял разговор со своим дворецким, который в это время давал указания двум лакеям, прислуживавшим за столом.

Реддинг работал в лондонском доме много лет, однако считал своим долгом поддерживать тесный контакт со слугами загородного поместья Мур-парк и был в курсе всех тамошних событий.

Герцог поинтересовался, какой обещает быть охота, назначенная им на День Подарков .

Заодно он узнал об удачной охоте в его отсутствие в Мур-парке, вполне оправдывавшем название поместья .

— У них был превосходный гон в субботу, ваша светлость, — поведал Реддинг. — Они затравили добычу, знаете, там, в пролеске, недалеко от заводи.

Герцог ясно представил это место и пожалел, что не участвовал в охоте.

Реддинг подал ему небольшой бокал бренди, зная, что господин никогда не пьет портвейн после обеда.

— Будут какие-то распоряжения, ваша светлость? — с почтением осведомился дворецкий.

— Проследите, чтобы меня разбудили завтра пораньше, — велел герцог. — Накопилось много корреспонденции.

— Слушаю, ваша светлость!

Реддинг поклонился и вышел из столовой.

Герцог откинулся в кресле и время от времени задумчиво отпивал маленькие глоточки из бокала.

Ему вновь захотелось, чтобы Фиона была сейчас с ним.

«Но ведь я увижу ее завтра», — сказал он себе.

У него было достаточно времени, чтобы купить ей в Амстердаме изящный, дорогой подарок.

Он собирался преподнести его ей на Рождество, но теперь подумал, что, пожалуй, сделает это раньше.

До Рождества оставалось чуть больше недели.

Эти мысли напомнили, что у него есть еще кое-какие дела в Мур-парке, кроме охоты.

Дело в том, что ему уже давно не давала покоя идея воссоздания там частного театра.

Он был построен в восемнадцатом веке, когда возводился дворец, вобравший в себя уже имевшиеся строения.

Но театру суждено было погибнуть в пламени пожара во времена правления Георга Четвертого.

Предки Шелдона Мура обладали незаурядными способностями; среди них были по-настоящему талантливые люди.

Но, как это ни странно, ни один не стремился выразить себя в музыке или литературе.

Поэтому герцог немало удивился, обнаружив у себя активное тяготение к обоим видам творчества.

В то время как его современники восхищались актрисами на театральных подмостках, он был погружен в анализ поставленной пьесы.

Временами ему даже казалось, что он способен сочинить нечто более значительное.

К изумлению своих родственников, он начал воссоздавать сгоревший некогда маленький театр в Мур-парке.

Причем воссоздавать в его первоначальном варианте.

И это оказалось возможным, поскольку, на счастье, сохранились чертежи, составленные теми же выдающимися архитекторами, которым было поручено возведение самого дворца.

Им удалось объединить сооружения предыдущих поколений Муров в архитектурный ансамбль, образовавший поистине великолепный дворец.

Он был признан специалистами вершиной зодчества.

От прочих сооружений его отличало также то, что общий фасад был выполнен в георгианском стиле , а за этим фасадом многочисленные старинные помещения сохранялись в первозданном виде.

Достойное место среди них занимала древняя церковь, так же органично влившаяся в архитектурный ансамбль дворца.

Участок земли, где ранее был театр, так и оставался незастроенным.

Видимо, и это обстоятельство подвигло герцога к воссозданию храма искусства.

Когда он последний раз наведался в Мур-парк, здание театра было почти готово.

И если б Шелдон Мур появился там в конце недели, он увидел бы его полностью завершенным.

Чувства так переполняли его, что он поделился своей радостью с принцем Уэльским как раз перед отъездом в Голландию.

— Ты должен пригласить меня на церемонию открытия театра, Шелдон, — заявил принц.

Затем, подумав немного, он прибавил:

— Мы проведем Рождество в Сэдрингеме Если мне не изменяет память, рождественский день приходится нынче на среду. Мы с принцессой приедем в Мур-парк в следующую пятницу, и ты сможешь устроить первое представление в субботу вечером.

— Ничто не доставит мне большего наслаждения, сэр, — ответил герцог. — Я попытаюсь приготовить для вас нечто уникальное.

— И самое главное — нечто прекрасное! — ввернул принц.

Это уж само собой разумеется, подумал герцог, зная слабость принца к хорошеньким женщинам.

Но он также любил и театр, о чем можно было судить по тому, как он волочился за Лили Лэнгтри.

Когда их связь близилась к закату, он позаботился о ее неувядаемой театральной славе, которой она никогда не достигла бы без помощи принца.

Герцог думал теперь о том, что у него осталось всего две недели, чтобы устроить в театре «нечто уникальное», обещанное принцу.

Что же касается «прекрасного», по разумению принца, то это было б совсем не трудно, если бы с ним не приехала принцесса Александра.

В ее отсутствие можно было бы пригласить очаровательных балерин из «Ковент-Гардена» или несравненных красоток из театра на Друри Лейн .

Будь это чисто холостяцкое мероприятие, актрисы могли бы остаться во дворце, чтобы после представления продолжить увеселение публики так, как умеют только они.

Герцога не занимали эти проблемы, пока он был сосредоточен исключительно на восстановлении здания театра.

Но после разговора с принцем пришлось задуматься об организации первого представления и о лучших исполнителях.

Теперь необходимо решать это поскорей, и здесь ему не обойтись без Фионы.

Герцог мысленно вернулся к их разговору об этом, во время которого она как бы невзначай упомянула о своем хорошем голосе.

Она даже предложила ему сочинить небольшую сценку, где могла бы исполнить арию.

Герцог был искренне удивлен и стал расспрашивать ее о природе этих способностей.

— Дома мы всегда исполняли какую-нибудь пьесу для папы, — объяснила она, — либо на Рождество, либо в день его рождения.

— У вас был свой театр? — поинтересовался герцог.

— Нет, мы исполняли пьески в бальном зале, а наш плотник в поместье сооружал устройство для занавеса и мастерил театральный задник.

Она мечтательно улыбнулась.

— Это было бы великолепно — спеть в настоящем театре, в свете рампы!

Она бросила на него лукавый взгляд.

— Я часто думала, не будь у меня такого положения в обществе, я могла бы иметь большой успех на сцене.

— С твоей красотой — несомненно! — воскликнул герцог, понимая, что от него ждут именно этого.

— Я уверена, что была бы второй миссис Сиддонс, — продолжала Фиона, — и вместо того, чтобы исполнять роль для одного тебя, мой драгоценный Шелдон, я могла бы играть перед полным залом на Друри Лейн!

— Боюсь, тебе это показалось бы не столь привлекательным, — сухо заметил герцог.

У него бывали короткие связи с актрисами и танцовщицами.

Он-то хорошо знал, атмосфера за кулисами выглядела далеко не такой романтической, какой представлялась зрителям со сцены.

Теперь он сознавал, у него практически не остается времени, чтобы написать какую-либо сценку для Фионы.

Очевидно, придется обратиться к профессиональным исполнителям.

Надо будет пригласить музыкантов и знаменитых певцов, которые понравились бы принцессе Александре.

Герцог прекрасно знал вкусы его королевского высочества.

Однако на семейном празднике в Мур-парке потрафить специфическим вкусам принца не было никакой возможности.

Кроме всего прочего, на торжестве не исключено присутствие его бабушки, которой уже за семьдесят.

К тому же если удастся организовать театральный спектакль, чего ожидают все, то соберется немало и других родственников, чрезвычайно строгих, когда дело касается морали и вкуса.

Они могли быть шокированы всем, что показалось бы им вульгарным.

Герцог все более склонялся к выводу, что затеянное предприятие оказалось значительно труднее, чем он предполагал.

«Я должен поговорить об этом с Фионой», — подумал он.

Он был совершенно уверен, что она найдет разумный выход.

А если уж ей это не удастся, то она знает тех, к кому можно обратиться за помощью.

Герцог даже не предполагал, насколько привык во всем полагаться на нее.

Однако же, когда думал об этом, он понимал, что она намеренно стала такой незаменимой для него, преследуя свои цеди.

Он опустошил бокал и поднялся из-за стола.

В этот миг в голове у него возникла новая идея.

Может быть, в конце концов жениться на Фионе и покончить с этой проблемой?

Она с готовностью возьмет на себя управление домом.

Он же сможет сосредоточиться на делах поместья.

Лошади, фазаны, фермы, скот.

А еще забота об огромном количестве людей, чьи семьи служили нескольким поколениям Муров.

Он вышел из столовой, думая о Фионе.

Его подарок для нее был наверху, в кабинете.

Почему бы не вручить его сегодня же?

Он представил, как она отреагирует на его неожиданный приезд, как затрепещет от радости.

Это было ясно из ее письма, которое он прочел, прежде чем принять ванну.

Она писала:

Я с нетерпением считаю часы, оставшиеся до четверга. Вчера я провела ужасный обед с Барчингтонами, они ссорились, как всегда.

Завтра вечером мне нечего будет делать, — останется лишь сидеть и думать о том мгновении, когда я вновь смогу увидеть тебя.

Я предвижу радость и возбуждение, которые охватят меня. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как ты уехал в Голландию.

Я хочу быть рядом с тобой, я хочу, чтобы ты рассказал мне, как скучал без меня, и я хочу, мой самый прекрасный и восхитительный, того, о чем не могу написать.

Она сопроводила подпись пышной, замысловатой завитушкой, и герцог понял, чего она хотела.

Он подумал, на сколько лет старше ее.

И тут же поразился своим мыслям.

Половина мужского населения Лондона отдала бы свою правую руку ради обладания Фионой.

Он поднялся по лестнице, чтобы взять браслет, купленный для нее в Амстердаме.

Офицер по особым поручениям королевы в Амстердаме был счастлив сообщить ему имя самого знаменитого ювелира.

Этот специалист показал ему браслет с необыкновенно изящными голубовато-белыми бриллиантами.

Он предложил ему также кольцо, удивительно гармонировавшее с браслетом.

В него был вправлен один бриллиант в форме сердца.

— Это исключительный камень, ваша светлость, — заметил продавец. — Было бы чрезвычайно трудно сыскать нечто подобное.

Герцог разглядывал его со всех сторон, любуясь волшебными переливами граней, пока не убедился в справедливости оценки ювелира.

Его поразила огранка камня в виде сердца, что придавало кольцу форму обручального, попавшего в его руки именно в ту минуту, когда он уже почти решился на женитьбу.

В их семье были великолепные драгоценности.

Когда его мать появлялась на открытии парламента, она затмевала своим блеском всех супруг пэров.

Теперь же большинство этих сокровищ покоились в сейфе, ожидая, когда у него появится жена.

Герцог наверняка знал, что там было и несколько обручальных колец, передаваемых из поколения в поколение.

Но он придерживался того взгляда, что невеста должна получить свое собственное кольцо, а не то, которое ожидало ее в семейной коллекции.

Поэтому он купил и браслет, и кольцо.

Они обошлись ему в огромную сумму, но такое приобретение «стоило затраченных денег», как и пообещал ему знаток из королевской свиты в Амстердаме.

Он положил браслет в карман, оставив кольцо в ящике стола.

Если он сделает предложение Фионе, оно будет наготове.

Но все-таки он еще не принял окончательного решения.

Он и сам не мог объяснить причину подобной предосторожности.

Возможно, его настораживала ее слишком откровенная настойчивость.

Он чувствовал, все это настолько хорошо ею продумано, что неизбежный результат кажется само собой разумеющимся.