– Уже близко, за углом. – Меня снова охватывает волнение. Ничего подобного я раньше не делала. Проказницей не была, так что это мне в новинку. Я даже не могу решить, нравится мне этот азарт или нет.

Проезжающая мимо легковушка сердито сигналит – мы едем посередине улицы, – но Кай только показывает им средний палец. Не думаю, что его так уж тревожит, чем отзовутся наши проделки. Если мы станем хорошей командой, то именно потому, что и мне, и ему в общем-то наплевать на последствия наших действий. Может, мы и хорошая команда, но, скорее всего, не лучшая комбинация.

– Ага, вот, значит, как живут богатенькие детки, – замечает Кай, когда мы сворачиваем на нужную улицу. Притормаживаем и молча катим мимо вытянувшихся в ряд домов Американской мечты. Выкрашенные в белый цвет заборчики из штакетника. По несколько автомобилей на парковочном круге. Никакого мусора в сточных канавках, ни одного разбитого уличного фонаря. Идеальные дома для идеальных семей. – Может, все-таки забросаем дом яйцами.

– Держу пари, здесь действует программа «Соседский дозор». Так что лучше не высовывайся.

– Как скажешь, партнер. – Кай натягивает на голову капюшон. – Ну, за дело.

Я резко торможу напротив дома Харрисона. Передняя лужайка просто огромная, так что от тротуара до дома добрая сотня ярдов. Я была здесь пару раз. Но, правда, не внутри. Только в подвале. Харрисон не хотел, чтобы родители знали, что он приводит девушку. По крайней мере, такую, как я. Они бы, наверно, дар речи потеряли, если бы увидели нас здесь вместе.

– Думаю, они дома, – говорит Кай, кивком указывая на припаркованные машины. Среди них и пикап Харрисона. – Будем очень-очень осторожны. – Он соскакивает с отцовского велосипеда, прислоняет его к дубу на тротуаре и прячется за деревом. Я присоединяюсь к нему.

– Каков план действий? – спрашиваю шепотом, и тут его плечо касается моего.

– Режем покрышки, а потом, может быть… даже не знаю… рвем отсюда, как Усейн Болт?

Смотрю на него, вижу бесстрастное лицо и не могу понять, шутит он или нет. А Кай вдруг хмыкает и выразительно закатывает глаза. Ну конечно, какой тут еще может быть план. Ясно, что болтаться вокруг да около, пока не поймают, мы не станем.

Кай достает нож из переднего кармана худи, и один уже факт, что мы разъезжаем по городу с ножом, выставляет ситуацию в мрачном, далеко не шуточном свете.

– Ты ведешь наблюдение, ладно? Но сначала, чтобы никаких неясностей… Ты же понимаешь, что это преступление, да?

– Так же, как и распространение непристойных видеозаписей с участием несовершеннолетнего, – отвечаю я бесстрастно и спокойно смотрю на него. В эти игры я тоже умею играть. – Ну, ты пойдешь или мне честь уступишь?

Кай ухмыляется, подтягивает шнурок капюшона, чтобы лучше скрыть лицо, бежит, пригнувшись, через лужайку и исчезает за пикапом Харрисона. Через несколько секунд замечаю его у колеса и, повернувшись, оглядываю улицу, прислушиваюсь к шуму приближающихся машин, присматриваюсь к соседним домам. Все тихо, никакого движения. В окнах у Бойдов свет. В комнате внизу, судя по игре света, смотрят телевизор.

Снова нахожу глазами Кая и киваю – мол, давай, действуй. Я так и не узнала, почему он делает это, но меня восхищает его решительность и верность слову.

Кай исчезает из виду, и я жду у дерева, напряженно вслушиваясь в тишину и ожидая чего-то вроде громкого хлопка. Ничего. Потом негромкое шипение воздуха и… словно удар грома – БУМ! От неожиданности и испуга я даже подпрыгиваю.

Кай уже несется ко мне, и худи стелется за ним, словно крыло.

– БЕГИ! БЕГИ! – беззвучно кричит он, размахивая руками, прячет в карман нож и, добежав до дерева, прыгает на велосипед. Я поворачиваюсь к своему, спотыкаюсь и бестолково суечусь. В крови гудит адреналин, и за первой волной паники накатывает вторая – я вижу, как Кай, давя на педали, улетает в темноту… без меня.

Сердце колотится, грохочет в ушах. Кое-как забираюсь на велосипед, ищу ногами педали и слышу, как открывается передняя дверь.

– ЭЙ! – Громкий, глубокий голос летит через лужайку, и я уже понимаю, что сердце не выдержит и разорвется, потому что ни руки, ни ноги меня не слушаются. Не знаю как, но велосипед наконец трогается с места, и я мчусь в том же направлении, что и Кай, оставляя за спиной дом Харрисона Бойда, не оглядываясь.

Ветер рвет волосы, бросает в глаза, заставляя жмуриться, но я давлю на педали, и страх придает сил. Кто вышел из дома? Харрисон? Или его отец? Только бы это был отец. Если Харрисон, то, конечно, он меня узнал. Впрочем, увидев порезанные покрышки, он в любом случае догадается, что это моих рук дело. Так или иначе, мне крышка. Я уже думаю о тюремных камерах, грабительских счетах и уголовных обвинениях, которые семья Бойдов выдвинет против меня.

– Несси! – зовет меня Кай, и я резко торможу и останавливаюсь. Сердце только что не выскакивает из груди. Сметаю с лица волосы, оглядываюсь и облегченно выдыхаю – мой напарник сидит на невысокой каменной стене. Велосипед лежит рядом на земле.

– Что за фигня, Кай? Разве мы не одна команда? Ты же удрал! Бросил меня одну! – кричу я и, сойдя с велосипеда, веду его к Каю и бросаю на тротуар. Он вздрагивает и как будто сжимается.

– Я же здесь, жду тебя, ведь так? – Кай смотрит на меня, склонив набок голову. О том, что я, может быть, повредила его велик, ни слова. – Быть в одной команде значит делать все так, чтобы ни одному, ни другому не попасться. Извини, но ты там облажалась.

Вообще-то он прав. Я как будто вросла в землю, не могла и шагу сделать и совершенно растерялась, хотя, конечно, для преступника это слабое оправдание. Понурив голову, иду к стене, сажусь рядом с Каем и угрюмо молчу. Мы в соседнем квартале, но ощущение такое, что отъехали недостаточно далеко. Я со страхом жду, что в любую секунду по улице с сиренами и «мигалками» промчатся патрульные машины.

И что тогда? Что, если папе придется забирать меня из полицейского участка, потому что мне предъявят обвинение? Может, это его встряхнет? Может, тогда он наконец очнется?

– Я порезал передние колеса, но заднее просто рвануло. Едва мозги не вынесло, – рассказывает Кай и приглаживает растрепанные волосы. – Но зато теперь у Харрисона одно колесо разорвано, а еще два спустятся к утру. Ну как себя чувствуешь? Немного полегчало?

Смотрю на него краем глаза. Он мягко улыбается в ответ.

– Да, немного полегчало, – признаюсь я. Впереди у Харрисона паршивая неделя, и он это заслужил. Представляю, как он, в ужасе и шоке, стоит у пикапа вместе с родителями и взирает на порезанные колеса. Он и прошлым вечером злился, когда я бросила в его машину пригоршню щебня. Ну и пусть. Пусть позлится. И пусть катится куда подальше со своим ненаглядным пикапом.

Кай поднимает голову и смотрит вверх, в холодное и темное, усыпанное звездами небо.

– Весело, да? Зло творить, – уныло говорит он.

– Ты так говоришь, будто для тебя творить зло дело привычное.

– Только в последнее время.

– Почему это?

– Добро творить было не для кого. – Кай соскальзывает со стены, поднимает с земли велосипед и поворачивается ко мне спиной. Чувствую, что объяснять он сейчас не хочет, и не настаиваю. – Пора по домам и в кроватку. План такой: начинаем с малого, потом усиливаем давление, пока Харрисон не даст трещину.

Садимся на велосипеды и едем к дому Кая, где остался мой Зеленый Рыжик. Время близится к одиннадцати, и Уэстервилль ничего не видит и не слышит, потому что спит. По крайней мере, в этих кварталах так оно и есть. Мы проносимся по газонам и пролетаем перекрестки, не глядя и чувствуя себя неуязвимыми. Большую часть пути мы оба молчим, и только когда подъезжаем к дому, Кай неодобрительно цокает языком и кивает в сторону моего страшноватого зеленого монстра:

– Надо же, какая беда, на него никто не позарился.

Я соскакиваю с велосипеда, достаю из кармана ключи и подхожу к внедорожнику. Сердце только-только успокоилось и переключилось в нормальный режим. Держу за руль велосипед и жду, когда же Кай заберет его у меня.

– Ну что, увидимся завтра в школе.

– Нет, в школе ты меня не увидишь, – сухо сообщает Кай. Он сидит на отцовском велосипеде, опустив ноги на землю. Я смотрю на него недоуменно, и он картинно закатывает глаза с таким видом, будто причина очевидна. – Мы никакие не друзья и вообще не знакомы. Нас не должно ничто связывать. Так что в мою сторону даже не смотри. И пусть велосипед побудет пока у тебя, пригодится в следующий раз.

– Ну… ладно. – Молчу, озадаченная таким предложением. Потом смотрю на него, ищу объяснение в его лице, но выражение на нем спокойное и отстраненное. – Ты доверяешь мне свой велосипед?

– А что ты с ним сделаешь, Несси? Умчишься за горизонт?

Поджимаю обиженно губы и запихиваю велик на заднее сиденье. Захлопываю сердито дверцу. Потом поворачиваюсь и вежливо улыбаюсь. Получается неловко, и я сама это чувствую, но чувствует ли он? Смотрю и не знаю, как попрощаться с ним, чужаком, с которым мы теперь соучастники. К счастью, он решает проблему за меня.

– Спокойной ночи, Несси. Извини, что бросил тебя там, возле дуба.

– Все в порядке. Спокойной ночи.

Кай морщится, качает головой.

– Нет, Несси, так не получится. Хочу услышать, как ты это говоришь.

– Спокойной ночи… Капитан Вашингтон, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

Его лицо радостно вспыхивает, освещенное какой-то детской улыбкой, а я почему-то вспоминаю его слова о том, что в последнее время добрых дел он не совершал. Что он имел в виду? Совсем даже неплохой парень, не склонный к какому-то особенному злодейству, если не считать, что несколько минут назад у меня на глазах порезал покрышки на чужой машине. У каждого из нас есть разные стороны. Сегодня вышло так, что я увидела не лучшую сторону Кая.

Мы поворачиваемся друг к другу спиной. Кай катит в задний двор, я сажусь в машину и уже через несколько секунд еду от его дома к своему. Путь недолгий и занимает считаные минуты, но и этого достаточно, чтобы усталость растеклась по всему телу. День выдался трудный, и эмоциональный стресс вымотал меня окончательно.

Моя голова – зона военных действий, в которой сражаются между собой множество самых разных мыслей. Победительница пробивается на вершину, отталкивая соперниц, но не успевает обосноваться там, как другие уже сбрасывают ее вниз. И этот конфликт мыслей и чувств не утихает.

Я злюсь на Харрисона за его предательство, за то, что показал всем то, что никто видеть был не должен. И я также злюсь и на себя саму за то, что вообще разрешила ему сделать ту запись. С другой стороны, так ли уж сильно я была не права, когда доверилась ему? Один, слабенький, голосок во мне пытается утверждать, что я – простодушная овечка, невинная жертва, но другой, громкий и сильный, настаивает, что во всем случившемся только моя вина, что мне не следовало связываться с Харрисоном, что с этого все и началось.

Жизнь горазда на сюрпризы. Ты принимаешь какие-то решения, они кажутся тебе правильными, но потом мир вдруг щелкает пальцем, и один-единственный миг неосторожности превращается в нечто страшное, о чем тебе хочется поскорее забыть. Я испытываю отвращение к себе самой – не из-за того, что связалась с Харрисоном, а из-за того, что не понимала, к чему это может привести, – чего не было еще вчера. И наша сегодняшняя расплата с Харрисоном никак этого отношения к себе не изменила.

Останавливаюсь возле дома и вытаскиваю с заднего сиденья велосипед Кая. Не хочу, чтобы папа, отправляясь завтра утром на работу, увидел его в зеркале. Завожу велик во двор и там оставляю с надеждой на то, что за ночь его никто не утащит.

Район у нас не особенно опасный, но есть несколько типов, которые по пути в центр высматривают, что плохо лежит. Не думаю, что Кай устроит скандал, если я скажу, что велик увел какой-то бродяга.

Передняя дверь открыта. Папа постоянно забывает ее запереть, но я убеждаю себя, что он делает это намеренно, ради меня: а вдруг я забуду ключи и не смогу попасть домой.

– Пап? – негромко зову я. Повсюду горит свет, значит, отец еще не спит. Захожу в гостиную – так и есть: он стоит на приставной лестнице и пытается выровнять картину.

– Снова упала, представляешь, – говорит папа, не оглядываясь, как будто и без того знает, что это я. Он приподнимается, тянется вверх, и лестница покачивается. – Картина, конечно, ужасная, но Деборе нравилась, так что надо повесить. – Он сует картину под мышку и возится с крючками на стене. Картина действительно не вписывается в общее цветовое решение гостиной, и раньше, когда мы с сестрой были помладше, у Кеннеди из-за нее случались кошмары, но и представить эту комнату без жутковатого озера с человеческими лицами под темной водой невозможно. Мама купила ее у кого-то из своих чудаковатых друзей-художников лет десять назад.

Смотрю на настенные часы – первый час ночи. Не самое подходящее время для ремонта.