Я отпускаю ее домой, заверив, что уж с посудой как-нибудь справлюсь сама, и с легким ужасом обозреваю гору съестного, предназначенную для утоления голода одинокой женщины тридцати пяти лет. Эти греки неисправимы. Наверное, с моего стола можно запросто накормить какую-нибудь бедную африканскую семью из семи-восьми человек, да еще пару котов в придачу.

Коты и кошки, кстати, обитают здесь в большом количестве, что не может не радовать. Поджарые, короткошерстные, на высоких тонких лапах, с длиннющими хвостами и большими ушами, с треугольными мордами и раскосыми зелеными глазами, кошки эти еще в гомеровскую эпоху попали на Крит из Египта, и с тех пор сотни маленьких Бает бродят по окрестностям, оглашая воздух пронзительными воплями и мяуканьем.

Управившись с посудой, я вновь выхожу на террасу с книгой и бутылкой «Метаксы», чтобы послушать звуки критской ночи, полюбоваться далекими огнями на склонах гор, а заодно поразмыслить, кем же может быть тот невероятный персонаж, что предстал мне во сне. Проводник душ вроде Гермеса-Тота и Мананнана Мак Лира? Или страж порога?.. Присутствие границы было очень явным. Я шла по мосту. И мост раскололся надвое. Не бойся.

По дороге проносится автомобиль, и опять никого. Только попискивают в темноте какие-то птицы, шелестят ветвями оливковые деревья, и где-то внизу, в туристической зоне, соединяющей поселки Миссирия и Платанья, играет музыка, которая здесь почти не слышна.


Я читаю при свете настольной лампы: «Путь мифологического приключения героя обычно является расширением формулы всякого обряда перехода: уединение — инициация — возвращение,которую можно назвать центральным блоком мономифа. Определение героя приводится выше: герой — это мужчина или женщина, которым удалось подняться над своими собственными и локальными историческими ограничениями к общезначимым, нормальным человеческим формам».


Вот бы еще понять, по какой причине я упорно продолжаю думать о нем. Мальчишка просто скучает. Не удивлюсь, если он подбивает клинья под каждую вторую туристку в возрасте от двадцати до сорока, не обремененную нравственными принципами, комплексом неполноценности и спутником жизни.

Черт! Я начинаю рассуждать как среднестатистическая циничная разведенка.

— Тебе нужно пересмотреть свое отношение к жизни, — порекомендовала моя добрая сестрица, — и как можно скорее снова выйти замуж.

— Почему? — тупо спросила я, в глубине души убежденная, что как раз этого делать не стоит. Жить одной легче, чем жить в семье. Такое существование может понравиться, и ты уже не захочешь впрягаться в эти оглобли. Помню, о чем я тогда подумала: это говорит образцовая домохозяйка, примерная жена, мать двоих детей.


...мифологический герой — не защитник сущего, а борец за грядущее; дракон, которого он должен убить, — именно чудовище статус-кво: цепкий хранитель прошлого. Герой является из безвестности...


Моя ближайшая подруга высказалась приблизительно в том же духе:

— Если хочешь уверенности в завтрашнем дне, тебе, безусловно, следует выйти замуж.

Я посмотрела на нее, незамужнюю, с большим интересом:

— Почему?

— Ну-у, муж — это деньги, социальная защищенность, престиж...

— Сдается мне, для престижа заводят борзую, а не мужа.

— Да, но борзая не решит твоих проблем, — резонно возразила она, — по крайней мере ВСЕХ проблем.


...из тьмы, что является источником образов дня, и приносит с собой знание тайны гибели тирана. Жестом, простым, как нажатие кнопки, он разрушает заворожившие всех формы. Свершение героя — это всегда сокрушение кристаллической структуры момента.


Такие слова для меня все равно что нож по сердцу. Сейчас я чувствую себя как замороженный полуфабрикат — покрытый ледяной коркой, отвердевший и совершенно не готовый к употреблению. Воды Эгейского моря ежедневно омывают меня, придавая суставам гибкость, коже — эластичность, ногтям — твердость и блеск. Все это прекрасно, за одну неделю я помолодела на несколько лет. Но внешний лоск, подобно грамотно спроектированному и отстроенному фасаду, создает лишь видимость благополучия, которого в действительности может и не быть. Фасад императорского дворца поражает воображение, даже когда империя на грани катастрофы. Кровопролитные войны, эпидемии, засуха, неурожай — все это незаметно для путешественника, с восторгом созерцающего золотые купола, фигурные порталы, арочные оконные проемы и цветные витражи.

Как существует понятие поворотной точки года — Небесной петли богини Кардеи, вокруг которой, согласно Варрону, вращается мельничный жернов Вселенной, — так и в моей, отдельно взятой человеческой жизни, судя по всему, намечается какой-то катаклизм.


Бессознательное посылает в наш мозг разного рода фантазии, химеры, ужасы, иллюзии — будь то во сне, средь бела дня или в состоянии безумия; ибо под фундаментом сравнительно упорядоченного строения, которое мы называем нашим сознанием, мир человека простирается глубоко вниз, в неизведанные пещеры Аладдина. Там нас, кроме драгоценных камней, поджидает и джинн — предосудительные или сдерживаемые психические силы, которым мы не захотели или не осмелились дать волю...


Легко сказать: дать волю психическим силам! Многие ли из нас это делают? Не захотели, а может, не осмелились. А зачастую даже и не задумались над этим. Ведь до определенного момента просто живешь так, как тебя приучили считать правильным, и вроде все у тебя как у людей, а потом — бабах! — просыпаешься, а вокруг руины. Руины того замка, который ты, оказывается, построила на песке.


...и они могут оставаться там до тех пор, пока какое-то случайное слово, запах, вкус чашки чая или взгляд не коснется магической пружины, и тогда наш мозг начинают посещать опасные посланники. Они опасны потому, что угрожают самому остову нашей уверенности в будущем, на который мы сами опираемся и на котором строим свое благополучие. Но они также дьявольски пленительны, ибо сулят ключи от целого царства...


Все, хватит! Знать ничего не желаю!

Захлопываю книгу, залпом допиваю бренди и иду спать. Проваливаюсь в пьяную дрему, но среди ночи просыпаюсь вне себя от ужаса. Кто-то громадный и разъяренный, как Змей Горыныч, склонился над моей постелью и плюнул огнем мне в лицо.

Бреду на негнущихся ногах к холодильнику, пью холодную воду, умываюсь, закуриваю, варю себе кофе в полтретьего ночи. Потом сижу над чашкой за круглым, накрытым белой льняной скатертью столом в маленьком домике на одном из островов Средиземного моря и долго пытаюсь вспомнить, кто я.


3

Ровно в одиннадцать я уже на стоянке. Торопливо оглядываюсь по сторонам. Нет, черной «Ямахи» нигде не видать. Да и машин-то всего четыре, не считая моей. Может, он приехал на одной из них? Трудно представить, но чего в жизни не бывает.

За полчаса я облазила весь монастырский двор, сбегала к фонтану, заглянула в кафоликон — этой сволочи нигде не было.

А кто тебе сказал, дуреха, что он здесь? Да что ему здесь делать, если он уже запечатлел на бумаге каждый камень, каждую трещину на ступенях этой святой обители? Рванул небось в Агиа-Триада или еще куда-нибудь, достопримечательностей на острове хоть отбавляй. Да и вообще, порядочные люди так не поступают. Если ты хотела его видеть, надо было приезжать в назначенный день и час. Ведь вы договаривались, и он, возможно, ждал, а ты в это время валялась на пляже, или дула «Метаксу», или таскалась по торговым кварталам Рефимно, разглядывая всякие никчемные безделушки.

Что ж, может, это и к лучшему. Посижу немного в тени, отдохну и поеду в Аркади. Осмотрю тамошний знаменитый монастырь, сделаю несколько фотографий. Зачем мне этот мальчишка? Испытать на нем силу своих неотразимых чар? Пфф. Бред какой-то.

Солнце припекает. Справившись с эмоциями или убедив себя в том, что справилась, я двигаю в обратный путь. Привратник молча кивает на прощание, и я киваю в ответ. Денег за вход он с меня не взял. Узнал и жестом велел проходить, отчего, конечно же, сердце кольнуло. А если попробовать спросить его об этом парне? Ведь они знакомы, в чем я лично убедилась в прошлый раз. Но я ни о чем не спрашиваю — не потому, что стесняюсь заговорить с монахом, а потому, что боюсь услышать в ответ, что мой художник свалил на родину (в Англию, Шотландию, Бельгию, Данию, Голландию) и в ближайшее время вряд ли появится в Превели. Что он не появится больше никогда.

В час дня я все еще дежурила на стоянке, изредка наведываясь в ближайший кафетерий, чтобы выпить минеральной воды или просто посидеть под навесом. Все боги Олимпа, должно быть, потешались надо мной. Ну и что с того? Мне некуда спешить и нечего терять. Свободная женщина с массой свободного времени.

Рев мотора заставил меня подскочить, а мое сердце — удвоить частоту сокращений. С горящей сигаретой в одной руке и бутылкой минеральной воды в другой я стремительно обернулась. Не может быть...

Тяжелый черный мотоцикл летел прямо на меня. Черные волосы наездника развевались от ветра. Плотно прилегающие к голове мотоциклетные очки с дымчатыми стеклами не позволяли разглядеть лицо. Да и могу ли я сказать, что видела его хоть однажды.

Выключив двигатель, он позволил мотоциклу подкатиться ко мне (я стояла у парапета, за моей спиной была пропасть), улыбнулся, не снимая очков, да так и остался сидеть, упираясь ногами в землю, скрестив руки на руле. Мужчина и его железный конь. Очень эффектно.

Прижимая к груди бутылку с водой, я с ужасом ждала его первых слов.

— Итак, вы это сделали. — Улыбка стала шире, блеснули белые зубы. — Непросто было принять такое решение, правда?

Я нервно сглотнула.

— Почему же?..

— Потому что сегодня вы приехали не в Превели. Вы приехали ко мне.

Можно было разыграть возмущение и наговорить кучу разных слов, но я знала, что это бесполезно. Он выслушает, улыбнется понимающе и сменит тему, а меня еще долгое время будет преследовать чувство неловкости, как бывает, когда допустишь какой-нибудь непростительный промах.

— Ты прав, — произнесла я намеренно резко. — Но ведь ты этого хотел, разве нет?

Сраженный ответом, он дрогнул, совсем чуть-чуть, и вцепился пальцами в руль мотоцикла. Что-то задело его за живое. Знать бы, что именно.

— Да, — ответил он после паузы. — Правда, я думал, что это произойдет намного раньше.

Рубаха у него на груди часто приподнимается от дыхания. На верхней губе поблескивают капельки пота. Его поза — расслабленная, непринужденная — выглядит непреодолимо сексуальной.

— Раньше? — Я пожала плечами. — Ну, вчера я была занята.

Слушая эту ложь, он лишь сокрушенно качает головой.

— Вас не было четыре дня.

— Четыре дня? — переспросила я в притворном изумлении. — Неужели?

Всякий раз, когда меня вынуждают лгать или же я добровольно принимаю решение ограничиться полуправдой, мне сводит челюсть. Для окружающих это почти незаметно, и тем не менее.

— Вы рискуете обжечь пальцы.

С этими словами он забрал у меня окурок, демонстративно затянулся от него и щелчком перебросил через парапет.

— Четыре дня. Я знаю точно. Выпрямившись, он засучил рукав и показал мне четыре ножевых пореза на предплечье правой руки. Темные от запекшейся крови, они выглядели так, будто кто-то (а точнее, он сам) четыре раза подряд рубанул ножом поперек предплечья, подражая героям вестерна, которые при помощи зарубок на стволах ружей ведут счет убитым краснокожим. Один из порезов был совсем свежим, слегка воспаленным. Наверное, появился только вчера.

Он спокойно держал передо мной вытянутую руку (великолепную, мускулистую, тонкую в запястье руку), давая мне хорошенько рассмотреть.

— Я ждал вас, но вы не пришли. — Голос звучал буднично, словно он говорил о погоде. — На следующий день я ждал опять, но вы опять не пришли. Я был не в силах вырваться из этого заколдованного круга и наказывал себя за это. Не спрашивайте, что бы я стал делать, если бы вы не пришли совсем. Я не знаю.

Я остолбенело уставилась на него, лишившись дара речи.

Так искромсать себе руку только из-за того, что... Из-за чего? Я почти увидела, как это происходило. Резкий взмах, сверкнувшее лезвие, закушенные губы...