Чувство вины исподволь прокладывало путь в душе Флинна.

— Я не виноват в том, что она думает, что любит меня.

— Я не сказала «думает». Мэлори не дура, хотя ничего не смыслит в мужчинах. Она прекрасно разбирается в своих мыслях и чувствах. И если ты не подумал о ее чувствах, прежде чем расстегнуть штаны…

— Ради бога, отстань от меня! — Флинн сел и закрыл лицо руками. — Мэлори меня не слушала. И вообще, это она расстегнула мне штаны.

— А ты при этом всего лишь присутствовал.

— Нет никакого смысла меня за это пинать. Я и сам не рад, что все так вышло. Вообще не знаю, что, черт возьми, мне теперь делать!

Дана присела на край стола и наклонилась к нему.

— А что ты хочешь делать?

— Не знаю. Она прислала мне цветы.

— Что?

— Утром прислала мне красные розы с запиской: «Думай обо мне». И как, дьявольщина, я могу о ней не думать?

— Розы? — Похоже, эта новость Дану позабавила. — Где они?

— Ну… — Флинн поежился. — Я поставил их в спальню. Ерунда какая-то… Такая перемена ролей — это неправильно. Неестественно. Нарушение бесчисленного количества научно обоснованных норм. Я должен вернуть все на место. Только не знаю как… И перестань ухмыляться.

— Ты влип.

— Нет, не влип. Против этого термина я тоже возражаю. Ты работаешь в библиотеке… Имеешь высшее образование… Могла бы подобрать более уместные выражения.

— Мэлори создана для тебя. — Дана поцеловала брата в щеку. — Поздравляю. Я больше на тебя не сержусь.

— Плевать мне, на кого ты сердишься! И речь вовсе не о том, кто для меня создан. Дело в том, что я не создан ни для кого. Я козел. Черствый и эгоистичный. Мне нравится вести такую жизнь — распутную и неорганизованную.

— Точно, ты козел. А вот то, что черствый и эгоистичный, — неправда. Это черствая и эгоистичная сучка Лили тебя в этом убедила. И если ты ей поверил, значит, ты просто глуп.

— Выходит, ты желаешь своей новой подружке глупого козла?

— Возможно. Я люблю тебя, Флинн.

— Господи! Что-то в последнее время у меня с этим перебор… — Он щелкнул сестру по носу. — И я тебя.

— Нет. Скажи: «Я тебя люблю».

— Еще чего!

— Всего три слова, Флинн. Выдави их из себя.

— Я тебя люблю. А теперь уходи.

— У меня еще не все.

Он застонал и повалился на диван.

— Мы с Мо пытаемся вздремнуть — ради сохранения душевного равновесия.

— Лили никогда тебя не любила, Флинн. Она любила твое положение в Вэлли. Ей нравилось, что ее видят с тобой, нравилось присваивать твои идеи. Может, ты и глуп, но кое в чем здорово соображаешь. Она тебя использовала.

— И от этого мне должно стать легче? От осознания, что я позволил себя использовать?

— Прекрати обвинять себя в том, что произошло между тобой и Лили.

— Я себя не обвиняю. Я ненавижу женщин. — Он оскалил зубы в злобной улыбке. — И хочу всего лишь трахать их. Может, ты все-таки уйдешь?

— У тебя в спальне красные розы.

— О господи!

— Ты влип, — повторила Дана и ткнула пальцем ему в живот.

Флинн мужественно перенес болезненный тычок.

— Хочу у тебя кое-что спросить. Кому-нибудь из наших друзей нравилась Лили?

— Нет.

Он выдохнул и воззрился на потолок.

— Я просто проверил.

Раздался стук в дверь. Флинн выругался, а Дана вскочила.

— Я открою, — пропела она. — Может, это опять цветы.

Движимая любопытством, Дана распахнула дверь. И выругалась — так витиевато и грубо, что Флинн и представить себе не мог.

— Отлично сказано, Дылда!

Джордан Хоук, красивый как дьявол, а на взгляд Даны, даже гораздо красивее, подмигнул ей и ленивой походкой снова вошел в ее жизнь.

На какой-то миг ею овладело желание подставить ему подножку. Сдержавшись, Дана просто схватила его за руку, представляя, как выкручивает ее, словно в голливудской драке.

— Эй! Тебя никто не приглашал войти.

— Ты здесь теперь живешь?

Джордан повернулся — легко и непринужденно. Он всегда так двигался. Ростом в шесть дюймов и три фута[32], он был на пять дюймов[33] выше Даны. Когда-то это ей нравилось, но теперь вызывало раздражение.

Он не потолстел, не подурнел, не пал жертвой так часто встречающегося у мужчин облысения. Проклятье! Джордан остался таким же стройным и эффектным, а густые черные волосы точно так же обрамляли худощавое загорелое лицо с пронзительными синими глазами. Губы красиво очерчены и — она это прекрасно знала — очень изобретательны.

Сейчас они сложились в ленивую, насмешливую улыбку, в которую хотелось заехать кулаком.

— Отлично выглядишь, Дана. — Джордан провел рукой по ее волосам, и она инстинктивно отдернула голову.

— Убери лапы. Нет, я здесь не живу. Что тебе нужно?

— Свидание с Джулией Робертс, джем-сейшн с Брюсом Спрингстином и его группой, а еще холодное пиво. А тебе?

— Узнать подробности твоей медленной, мучительной смерти. Что ты здесь делаешь?

— Очевидно, раздражаю тебя. Но это приятное дополнение. Флинн дома?

Не дожидаясь ответа, Хоук обогнул Дану и прошел в гостиную. Мо приподнялся и настороженно зарычал.

— Правильно, Мо! — радостно воскликнула Дана. — Взять его!

Нисколько не обеспокоенный перспективой нападения огромной собаки, Джордан присел на корточки.

— Значит, это и есть знаменитый Мо?

Забыв о душевной травме вследствие посещения ветеринара, пес вскочил. Он прыгнул на Джордана, водрузил передние лапы ему на плечи и приветливо облизал.

Дана лишь скрипнула зубами, когда к счастливому лаю Мо присоединился смех Джордана.

— Ты большой парень, правда? Только посмотрите на эту морду! — Он взъерошил шерсть Мо, почесал пса за ушами и перевел взгляд на Флинна. — Как дела?

— Нормально. Не думал, что ты приедешь так быстро.

— Появилось немного свободного времени. Пиво есть?

— Конечно.

— Не хотелось бы прерывать вашу чрезвычайно трогательную встречу, — голос Даны ледяными стрелами вонзался в затылок Джордана. — Но какого черта он здесь делает?

— Хочу провести пару недель с друзьями в родном городе, — вместо Флинна ответил сам Джордан и обратился к товарищу: — Не возражаешь, если я остановлюсь у тебя?

— Нет, конечно. — Флинн наконец встал с дивана. — Как я рад тебя видеть!

— Ничего не изменилось. Большой дом. Классная собака. Плохой диван.

Флинн со смехом обнял друга.

— Я правда рад!

Дана смотрела на обнявшихся взрослых мужчин, и ее сердце на мгновение смягчилось. Как бы она ни относилась к Джордану Хоуку — а список ее претензий был длинным, — он всегда был верен Флинну. Не просто друг — почти брат.

Но затем взгляд этих ярких синих глаз остановился на ней, и сердце Даны снова окаменело.

— Как насчет пива, Дылда? Мы можем сыграть в игру «воспоминания», и ты расскажешь мне, как умудрилась влипнуть в эту историю с поиском выдуманных ключей.

Дана бросила на брата осуждающий взгляд, затем высоко подняла голову.

— В отличие от вас двоих, у меня есть дела.

— Не хочешь взглянуть на картину?

Эти слова ее едва не остановили, но Дана не позволила любопытству взять верх, чтобы не испортить уход. Не оглянувшись, она прошла прямо к входной двери и выскочила из дома.

Да, ей есть чем заняться. И первое, что она сделает, — вылепит восковую куклу Джордана Хоука и воткнет булавки в чувствительные места.

— Тебе обязательно злить ее? — спросил Флинн.

— Дану бесит одно мое присутствие. — Произнося это, он почувствовал неприятную пустоту внутри. — Почему она здесь не живет? В доме достаточно места.

— Не хочет. — Флинн пожал плечами и повел гостя на кухню. — Желает иметь собственный угол и все такое. Ты же знаешь Дану. Если она что-нибудь вбила себе в голову, спорить бесполезно.

— Это ты мне рассказываешь?

Чтобы успокоить крутившегося под ногами Мо, Флинн достал собачью галету и бросил псу, а затем открыл пиво.

— Ты привез картину?

— Да. Только не представляю, чем она поможет.

— Я тоже. Надеюсь, Мэлори что-нибудь поймет.

— И когда же я увижу эту Мэлори? — Джордан прислонился к кухонной стойке.

— Не знаю. Скоро.

— Мне казалось, время у вас ограничено.

— Да, да. Осталась всего пара недель.

— Проблема, приятель?

— Нет. Возможно. Все так запуталось! Это слишком быстро становится серьезным. Ничего не соображаю.

— Какая она?

— Умная и в то же время забавная. Сексуальная…

— Ты поставил сексуальность на третье место. — Джордан взмахнул бутылкой. — Это серьезно. Что еще?

— Мэлори очень целеустремленная, я бы так это назвал. — Флинн расхаживал по кухне из угла в угол. — Организованная. Честная. Не склонная к фантазиям. Да, именно не склонная к фантазиям, поэтому ее участие в этой истории с ключами переводит сию в разряд реальных, как ни дико это звучит. У нее голубые глаза. — Хеннесси вздохнул. — Большие голубые глаза.

— Самое главное опять в конце списка. Ты в нее влюбился.

Флинн поежился и, чтобы скрыть смущение, поднял бутылку с пивом.

— Есть разные степени влюбленности.

— Справедливо, но если ты так переживаешь, значит, уже увяз по колени и тебя затягивает дальше. Может быть, позвонишь ей? Пусть придет взглянуть на картину. А я взгляну на нее.

— Лучше отложим до завтра…

— Ты ее боишься. Значит, уже по пояс и погружаешься все глубже.

— Заткнись! Просто мне в голову пришла одна идея: пусть Брэд притащит сюда свою картину, и мы втроем как следует рассмотрим обе работы. Попробуем что-нибудь понять — без женщин.

— Согласен. У тебя поесть что-нибудь найдется?

— Вряд ли. Но мы сейчас закажем по телефону. Вот ассортимет и номера. Выбирай.

— На твое усмотрение. Я схожу за вещами.


Все почти так же, как во времена их юности… Если не считать того, что гостиная, в которой они расположились, сейчас стала частью его дома, а не родительского.

Обед выбирал Флинн, поэтому сегодня у них была итальянская кухня. К пиву прибавилась бутылка виски, которую принес Брэд.

Картины стояли у стены рядом друг с другом, а трое друзей расположились на полу. Мо занял диван.

— Я плохо разбираюсь в искусстве… — начал Флинн.

— …но можешь сказать, что тебе нравится, а что нет, — закончил за него Брэд.

— Не будем опускаться до банальностей.

— На самом деле все так и есть, — поддержал друга Джордан. — Искусство по природе своей субъективно. Есть «Банка супа» Уорхола, есть «Расплавленные часы» Дали, есть «Джоконда» да Винчи. У каждого свое представление о прекрасном.

— Невозможно сравнивать «Кувшинки» Моне с «Женщиной в голубом» Пикассо, как невозможно сравнивать Хэммета со Стейнбеком. Все разное — замысел, стиль, техника.

Флинн в притворном ужасе закатил глаза и повернулся в Брэду.

— До того как вы двое залезли в эти интеллектуальные дебри, я хотел сказать, что, на мой взгляд, эти две картины написаны одной рукой. Или один из художников имитировал стиль другого.

— Ага! — Уэйн покрутил в руке стакан с виски и улыбнулся. — Ладно. Согласен. И что это нам даст?

— Очень много, если отправить картину Джордана на экспертизу. Мы уже знаем, что портрет в Ворриорз-Пик и твое полотно, Брэд, разделяет больше пяти столетий. Нужно выяснить, когда была написана третья.

— Пятнадцатый век.

Флинн удивленно посмотрел на Джордана.

— Когда ты проверял?

— Через пару лет после того, как купил картину. Нужно было застраховать кое-какое имущество. Выяснились, что полотно стоит в семь раз больше, чем я за него заплатил. Немного странно, если подумать. «Галерея» не занимается благотворительностью.

— А зачем ты ее вообще купил?

— Понимаешь, меня самого мучил этот вопрос. Я даже не знаю, как оказался там в тот день. У меня не было привычки заходить в «Галерею», но я зашел, увидел эту картину, и она меня… захватила. Мгновение, когда решается судьба, человек обретает власть. Артур вытащит меч из камня, и в это мгновение мир изменится. Возникнет Камелот[34]. Артур объединит народ, будет предан женщиной и другом, породит своего убийцу. На этой картине запечатлен юноша, который через миг станет королем.

— Можно возразить, что Артур был рожден королем.

Джордан отрицательно покачал головой.

— Нет, он стал им, когда взялся за рукоятку Эскалибура. А мог бы пройти мимо. Интересно, стал бы Артур вытаскивать меч, если бы знал, что его ждет? Слава, величие, немного мира и покоя, а потом измена, предательство, война. И преждевременная смерть.