Но мистер Драйден ничего не заметил. (А почему он должен что-то замечать? Он тебе в твоих духовных муках не компания, Джэйлис Рэмси.)

― Нет, ― говорил в то время мистер Драйден, ― здесь поблизости ничего такого нет. По крайней мере, ни у Боскобеля, ни у Блэк Кокса. Но вот Стоунхендж ― вы действительно никогда его не видели? Хотите посмотреть?

― Очень. Вот следующим летом у меня, может быть, будет своя машина и немного бензина…

― Послушайте, машина ждет за воротами, бак полон, погода сегодня на редкость замечательная. Как насчет того, чтобы поехать туда прямо сегодня? Это совсем близко.

― Я… я с удовольствием. Но как же ваша книга? Я думала, вы с головой погружены в работу.

― Иногда она должна отходить на второй план. В любом случае, я собирался пригласить вас куда-нибудь сегодня вечером. Рэг ― просто повод заехать за вами. Мы отвезем собаку домой, перекусим…

― Если хотите, я могу приготовить что-нибудь здесь. Хотите омлет? Благодаря вам у меня огромный запас яиц.

― Нет-нет, спасибо. Вильям уже, наверное, вернулся и ждет вас с нетерпением.

― Вы хотите сказать, Рэга, ― засмеялась я.

― Конечно. Там мы съедим по сандвичу и поедем в Стоунхендж. Пожалуйста, соглашайтесь.

― С удовольствием. Спасибо, мистер Драйден. Может быть, вы выпьете еще немного шерри, пока я поднимусь наверх за мазью для Рэга и кофтой?


Поездка в Боскобель началась в полном молчании. Я помню шорох колес по траве, которой заросла дорога в Торнихолд, сполохи солнечного света, играющего между зелеными и золотистыми ветвями, вспышку голубого ― когда сойка пролетала совсем низко над нами. Мой спутник молчал, и может быть, из-за того, что я сидела так близко к нему или что мы впервые были вдвоем в таком маленьком замкнутом пространстве, да все это еще усиленное, как мне казалось, моими слишком очевидными чувствами, привело к тому, что ко мне снова вернулось мое старое смущение и неуверенность в себе. Хорошо, что с нами был Рэг, все время требовавший внимания. Он явно в первый раз был в машине, и ему это не очень нравилось. Кроме того, нужно было заставить его лежать на полу, пока мы не проедем дом Агнес Трапп.

Когда машина проезжала мимо двух маленьких домиков, я увидела легкое движение занавесок на стороне Агнес ― словно кто-то выглянул и тут же спрятался. В окошке напротив было видно, как кто-то механически качается в кресле ― туда-сюда, туда-сюда.

Мы повернули и выехали на залитое солнцем шоссе. Наконец мистер Драйден заговорил:

― Они были там.

― Да, я видела.

― Ну, все. Можете его отпускать. Как вы думаете, он будет сидеть на заднем сиденье?

Но Рэг отказался сидеть сзади. Он залез ко мне на колени, и мне ничего не оставалось, как откинуться назад и устроиться поудобнее.

Мистер Драйден посмотрел на нас.

― Вам так удобно?

― Нормально. Бедняга легкий, как перышко. Он скоро успокоится. Знаете, мистер Драйден, я не помню, сколько лет назад совершала подобные вылазки просто ради удовольствия. Это так замечательно!

― Я рад это слышать. И пожалуйста, зовите меня просто Кристофер. Или Кристофер Джон. Так меня называли в детстве, чтобы отличать от отца. Как вам больше нравится.

― Хорошо. Но и вы тоже зовите меня по имени.

Машина стала набирать скорость. Деревья летели сплошной зеленой стеной.

― Вильям зовет вас Джили. Я так понимаю, вы сами его об этом попросили. Вам больше нравится Джили? Или Джэйлис?

Я улыбнулась:

― Как вам больше нравится.

― Джэйлис. ― Он сказал это тихо, но таким голосом, что у меня мурашки по спине побежали. Я крепче обняла Рэга и прижала его к себе.

― А знаете, ― добавил Кристофер Джон, ― что это настоящее колдовское имя?

Я резко подняла голову.

― Боже мой, нет! Вы уверены? Я часто спрашивала маму, откуда это имя ― тетино, я имею в виду, ведь меня назвали в ее честь, но она мне никогда не говорила.

― Тетя была вашей крестной?

― Она предпочитала называть себя спонсором. С Богом у нее были ― по крайней мере, она так считала ― довольно прохладные отношения.

(Вторая записка: «…Господь да благословит твой сон…» ― кто же ее написал? Кто?)

Кристофер рассказывал что-то об Эдинбурге и судах над ведьмами.

― Там жила Джэйлис Дункан. Она даже упоминается в «Демонологии». И там же я встретил имя Агнес Сампсон. Это невинное имя попадалось мне во всех хрониках о колдунах и колдовстве, которые я читал. Наша Агнес вполне подошла бы для их компании.

― И была бы самой красивой ведьмой на всем шабаше, ― весело сказала я ― скорее всего просто так, потому что нужно было как-то поддержать разговор, нежели по другим причинам.

― Красивая? Она? Да, наверное.

И было в его голосе столько равнодушия и безразличия, что пелена мгновенно спала с моих глаз. Сердце забилось сильнее.

Как же я раньше этого не замечала!

Агнес Трапп ничего не клала в ягоды. Она принесла их, чтобы я не ходила к каменоломням, чтобы помешать мне пойти оттуда в Боскобель. И она специально не сказала мне ничего ― или даже солгала ― о жене Кристофера Джона.

Причина? Меня настолько ослепили и оглушили собственные чувства, что я даже не задумывалась, что Кристофер Джон может нравиться и другим женщинам. Стрела попала в цель и затрепетала, разнося боль по всему телу. Агнес Трапп тоже была влюблена в Кристофера Джона.


Вильям ждал нас, повиснув на воротах.

Когда машина подъехала, он раскачал их посильнее, и мы заехали во двор. Рэг выскочил из машины и остановился, растерянно оглядывая новую обстановку, к которой ему предстояло привыкнуть.

― Рэг! Рэг! ― громко позвал Вильям, и пес радостно бросился к нему.

Мы оставили их играть и вошли в дом.

Глава 21

Мы побывали в Стоунхендже. В те дни он еще не был окружен оградой и осажден со всех сторон туристами. Издали он казался совсем маленьким посреди бескрайней равнины, но когда мы подъехали ближе, камни постепенно выросли до своей огромной высоты. На нас повеяло атмосферой древней неведомой тайны.

И все же это были не те камни, что приснились мне в ту первую ночь. В траве везде росли колокольчики. Древние менгиры были покрыты лишайниками всевозможных расцветок ― зелеными, золотисто-янтарными и серыми, как шиншилла. Ветерок в густой высокой траве звучал почти как шум тихой реки. Несмотря на осеннюю пору, в небе иногда раздавалось пение птиц. Само небо ― огромное, синее, с редкими белыми облаками ― накрывало равнину своим куполом и было похоже на спокойное море с островками пены.

Кроме нас, у Стоунхенджа никого не было. Мы медленно пошли вдоль камней, в то время как Кристофер Джон рассказывал мне об этом удивительном памятнике. Никто не знает, говорил он, когда и каким великим народом был воздвигнут Стоунхендж. Известно лишь, откуда эти люди возили камни. И в это, учитывая размеры и количество камней, верится с трудом. Конечно же, вокруг древних менгиров возникло множество легенд. Одни утверждали, что Стоунхендж был построен за одну ночь Мерлином и что в центре монумента покоится король Унтер Пендрагон. Друиды приносили здесь человеческие жертвы и наблюдали за небесными светилами. Стоунхендж ориентирован на восходящее солнце, и в день летнего солнцестояния множество людей съезжается сюда для молитв и в ожидании чудес… Что же это? Календарь, отсчитывающий не дни, а года, века и тысячелетия? Ориентир на пути Небесного Дракона?

Но ничто ― ни правда, ни легенды ― не могло передать древнее магическое очарование этого места. Для меня оно заключалось в основном в этом чистом небе, колыхании трав, пении птиц и ― в ощущении счастья.

Потом мы попили чаю в Эйвбери ― маленькой деревушке, стоящей внутри другого каменного круга, такого огромного, что всю окружность нельзя было увидеть ни из одной точки. Круг пересекали поля, улицы и тропинки. Многие камни уже отсутствовали. Однако мы решили не обходить еще и этот монумент, а повернули к дому. Кристофер Джон повел машину живописными просеками, и мы не раз останавливались, чтобы я могла нарвать диких цветов и веток с ягодами ― рисовать. «Раньше я любила рисовать цветы, но потом забросила, ― объяснила я своему спутнику. ― А теперь, когда главная работа по дому уже сделана, я опять хочу попробовать».

И все время мы беседовали. Мое первое смущение прошло, будто его и не было. Теперь я уже не помню, о чем мы говорили, но за эту поездку я многое узнала о Кристофере Джоне. Мы остановили машину у моста через Арн, откуда открывался замечательный вид на развалины аббатства, освещенные красноватым светом заката. Он сел на парапет моста и разговаривал со мной, пока я собирала для букета брионии, блестящие ягоды жимолости и поздние осенние колокольчики, которые выглядят такими хрупкими, а на самом деле твердые, как жесть.

Кристофер Джон служил во время войны в Западной Сахаре: он практически не рассказывал мне о том времени, за исключением того, что дружил с Сиднеем Кейесом, молодым поэтом, погибшим в тысяча девятьсот сорок третьем году в возрасте двадцати лет.

― Если бы он остался жив, ― сказал Кристофер Джон, ― он бы стал одним из величайших поэтов современности. Это, впрочем, так и есть, ― добавил он. ― Вы читали его стихи?

― Боюсь, что нет. Я вообще в последнее время почти не читаю поэзию. Мне нравится Уолтер де ля Map.

― Сладкоголосый певец и один из глубочайших умов нашего времени. ― Эти слова напоминали цитату. Так оно и было. ― Это был любимый поэт моей жены, ― продолжал Кристофер Джон. ― Она работала редактором поэтического отдела в «Аладдин пресс». Во время войны она жила с Вильямом у своей сестры в Эссексе, но иногда ездила в Лондон по работе. Однажды ей пришлось ехать в редакцию, и на обратном пути она попала под бомбежку. А я в это время находился в полной безопасности где-то около Тобрука. Вильям уже почти не помнит ее.

Он продолжал рассказывать мне о своей жене, Сесилии, которой уже шесть лет как не было на свете. В его голосе было много любви и нежности, но не горя ― все-таки прошло уже шесть лет, и, как бы ни велика была утрата, счастье постепенно возвращается в жизнь.

― Или появляется неожиданно, как восход в Стоунхендже, ― добавил Кристофер Джон, глядя, как руины, из которых уходил солнечный свет, сереют, приобретая зловещий призрачный вид.

― Смотрите-ка, вон там, у ворот, колючий аронник. Вот что нужно добавить в ваш букет для яркости.

Мы сорвали аронник и поехали домой. В Торнихолд мы приехали уже в сумерках. Кристофер Джон проводил меня до двери, открыл ее передо мной, наотрез отказался войти, потрепал Ходжа и, попрощавшись, ушел. Хлопнула дверца, заурчал мотор.

Я схватила Ходжа, поцеловала его в пушистую мордочку и уже собиралась было бежать наверх, как вдруг услышала, что мотор заглох. Снова стукнула дверца. Ходж яростно лягнул меня и спрыгнул на пол. По дорожке быстрыми шагами шел Кристофер Джон, неся в руках мои цветы и маленький сверток в оберточной бумаге.

― Вы забыли цветы. Боюсь, они немного примялись, но в воде, наверное, отойдут.

― О Господи! Они лежали у меня на коленях, а когда я выходила, они упали на пол, и я совсем забыла о них. Извините, пожалуйста.

― Ну что вы. Это только к лучшему, потому что иначе я бы не вспомнил о том, что должен был вручить вам уже две недели назад. Мисс Саксон просила передать вам это, когда вы приедете. Вот, пожалуйста. И примите мои извинения. Еще раз спасибо за чудесный день.

Прежде чем я успела что-либо сказать, он помахал рукой, повернулся и пошел к машине. На этот раз машина завелась сразу и быстро поехала к шоссе. Ходж недовольно мяукнул из-за кухонной двери. Я распахнула ее и внесла цветы и сверток. Сначала надо поставить цветы в воду. Потом ― покормить Ходжа, не то он все равно не даст покоя. И, наконец, сверток от тети.

Не знаю, были ли у меня способности к колдовству или нет, но я уже знала, что там внутри. Между бутылкой шерри и вазой диких полевых цветов на столе лежали «Домашние снадобья и рецепты Джуди Сэнтлоу».


Конечно же, я взяла книгу с собой в постель и, конечно же, читала ее почти до утра.

Читала там, где могла разобрать почерк. Агнес была права ― тонкий витиеватый почерк и выцветшие чернила делали некоторые места практически нечитаемыми. Правда, кое-где над такими фразами рукой моей тети были сделаны приписки, а также карандашные пометки и даже исправления к старым рецептам.

Если бы я ожидала увидеть книгу магических заклинаний, я была бы сильно разочарована. В книге содержалось только то, что обещало название ― домашние снадобья и рецепты. Многие из них использовала сама тетя Джэйлис ― здесь и там виднелись ее пометки: «Хорошо помогает, но потреблять в умеренных дозах. Ребенку давать полдозы». Или: «Слишком сильное. Попробовать вместо…» неразборчиво… и дальше ― «Да». Мазь из окопника тоже была здесь: «Для припарок…» Я читала, и мурашки невольно побежали у меня по спине. Я знала все дословно! Сбоку стояла приписка тети Джэйлис: «Рецепт Кальпепера. Превосходная мазь, как наружное, так и внутреннее». Я улыбнулась. Против другого рецепта было написано: «Не растет здесь. Итальянский. Спросить Кр. Дж.».