Церковные часы гулко пробили пять. Пора возвращаться в школу. Мы собрали остатки пикника и положили все в сумку тети Джэйлис. Праздник кончился. Надо спускаться с небес на землю.

― Немного похоже на тот раз, правда? ― сказала я. ― Вы появились из ниоткуда, как добрая фея, солнце светит, мы прекрасно проводим день вместе, а потом снова начинается обычная жизнь. Знаете, когда я училась в монастырской школе, я играла, будто вы ― волшебница. Честно говоря, я и сейчас иногда так думаю. Это так здорово ― иметь крестную мать ― волшебницу! И еще, вы сказали в прошлый раз одну фразу, и я с тех пор об этом думаю. Помните, когда личинка стрекозы выбралась из пруда и улетела?

― Конечно помню. И что же?

― Я тогда спросила, умеете ли вы колдовать, и вы ответили, что умеете немного. Это правда? Что вы имели в виду?

Не отвечая, она вытащила из сумки предмет, больше всего похожий на теннисный мяч, завернутый в черный бархат. Положив его на ладонь, она откинула бархат, и я увидела перед собой искрящийся на солнце хрустальный шар. Маленький мир золотистых и сине-зеленых сполохов, отражающий на своей поверхности каждое дуновение ветерка в темно-зеленой листве дубов.

― Не знаю, могу ли я действительно делать чудеса, ― снова заговорила моя крестная, ― но иногда я могу предсказывать будущее, далекое и близкое. Еще не волшебство, но уже кое-что, а?

Я не совсем поняла и продолжала возбужденно:

― Значит, вы видите будущее в хрустальном шаре, да?

― В общем, да.

― Так это действительно правда?

― Конечно правда.

Я, словно завороженная, уставилась на сверкающий шар.

― Тетя Джэйлис, пожалуйста, не могли бы вы заглянуть в него и узнать, что будет?

― С тобой, ты имеешь в виду? ― Взгляд тети был одновременно и ласковым, и серьезным. ― Все имеют в виду себя, когда спрашивают о будущем.

― Извините. Просто… вы спрашивали меня, что я собираюсь делать после школы… но если можно посмотреть… ― Я окончательно смешалась и замолчала.

― Не извиняйся, ― улыбнулась тетя. ― Все мы одинаковы. Я сама сразу же заглянула в свое будущее.

― Правда? ― Боюсь, в моем голосе слишком хорошо слышалось наивное удивление. В те годы мне казалось, что тете в ее возрасте уже незачем интересоваться будущим. Вся ее жизнь была, как я полагала, в прошлом.

Она ничуть не рассердилась.

― Ну а разве ты, ― со смехом сказала тетя, ― разве ты не хотела бы знать, когда же это все наконец для тебя закончится?

― Н-нет. Никогда!

― На самом деле, выбора нет, все известно заранее. Заглядывая в хрустальный шар, ты можешь увидеть то, что произойдет завтра, или то, что случится через десять лет. Ну как, хочешь попробовать?

― Не знаю. А как бы вы сделали?

― Сама-то я уже посмотрела и уже увидела все, что мне было интересно знать. Если хочешь, теперь давай ты.

Хрустальный шар в ее руке ослепительно сверкал на солнце. С одной стороны его поверхность была темнее, отражая темную воду реки. Я заколебалась.

― Но как это делается? Надо просто смотреть, и все?

― И все. Не бойся, может, ты увидишь только то, что находится вокруг нас. Вот, возьми. ― Она положила хрустальный шар на мою ладонь. ― Ни о чем не думай и загляни в него без страха, без надежд и без опасений. Просто смотри, и все.

Я опустила взгляд на сверкающий шар. Увидела на нем искаженное отражение своего лица. Искрящуюся гладь реки. Вспышку, брызги, зимородка. Стайку черных, словно головастики, силуэтов, которые, судя по щебету, на самом деле были стрижами. Еще одну стаю ― белую, бесшумную, словно снежная метель налетела на верхушки деревьев, ― голуби, как гигантские снежинки, кружились в вышине, медленно опускаясь все ниже и ниже. Наконец в шаре снова отразились мои глаза, бордовое пятно школьного блейзера, деревья за спиной. Я моргнула, подняла голову. В небе не было ни единой птицы.

― Ну? ― спросила тетя.

― Ничего, ― ответила я. ― Как вы и говорили, только то, что вокруг нас. Деревья, река, стайка стрижей, голуби. ― Я еще раз оглянулась. ― Да где же они? Куда они делись?

― Они там, где и были, ― в хрустальном шаре.

Я широко открытыми глазами смотрела на нее.

― Значит, они не настоящие?! Не может быть! Смотрите, вот они снова! ― Стайка стрижей, пронзительно свистя, пронеслась над нашими головами.

― Эти? Да. Но голубей здесь нет, ― улыбнулась тетя, наклоняясь, чтобы взять шар из моих рук.

― Тетя, честное слово, разве здесь не летала стайка голубей ― белые и несколько черных и серых? Вот здесь, над деревьями?

― Именно так.

― Значит, ― у меня перехватило дыхание, ― я что-то увидела?

― Похоже на то.

Не веря своим ушам, я наконец перевела дух и спросила:

― Но что это значит? Откуда эти голуби?

Тетя тщательно обернула шар бархатом, аккуратно уложила его в сумку и только потом повернулась ко мне:

― Это значит как раз то, что я хотела знать. Что ты дочь своей матери и, за неимением лучшего слова, моя крестница.

Несмотря на мои недоуменные вопросы, объяснение на этом и закончилось.

Я решила вернуться к тому, о чем она уже говорила раньше.

― Вы сказали, что заглядывали в собственное будущее. Что вы там увидели?

― Для того чтобы знать свое будущее, хрустальный шар мне не нужен. ― Мы медленно шли по направлению к школе. Взгляд тети был устремлен ввысь, за верхушки деревьев, в небо. ― Еще немного поезжу, еще чему-нибудь научусь. Ты знаешь, что я всегда увлекалась ботаникой и собирала гербарии? Я привезла замечательную коллекцию из своего путешествия. Вот так. А потом ― домой. ― Она быстро взглянула на меня. ― Теперь у меня есть свой дом. Недавно я увидела его, и мне показалось, что он идеально мне подходит, поэтому я купила его. В один прекрасный день ты обязательно его увидишь.

Не «приезжай погостить», не «наверное». Просто ― «обязательно увидишь».

― А какой он? ― спросила я.

― Хороший, в густом лесу, с садом, а за садом ― река. Фруктовые деревья, цветы, посаженные для пчел. Идеальное место для любителя ботаники. Зимой тишина, а летом ― только пение птиц. Абсолютно уединенное место, где есть все, чтобы хорошо отдохнуть.

В моем возрасте уединенный отдых казался весьма малопривлекательным, но вот…

― А животных вы будете держать?

Тетя печально улыбнулась.

― Ты до сих пор еще думаешь об этом? Бедный ребенок. Ну ладно. Я скажу тебе, что я видела в хрустальном шаре.

― Что?

― Тебя и меня, ― просто ответила тетя. ― И еще голубей, ежей и твоего бедного Ровера. Когда-нибудь мы все заживем там вместе.

Мы уже стояли на пороге школы. Стараясь не глядеть тете Джэйлис в глаза, я проговорила: «Не думаю, что это бывает на самом деле. Все эти «они жили долго и счастливо».

― Не бывает, ― ласково ответила она. ― Но ведь счастье зависит от тебя самой. Оно внутри каждого из нас. Я буду ждать тебя там, в своем новом доме. Может быть, не так долго, как хотелось бы. ― Она протянула руку и распахнула передо мной дверь. ― А теперь иди и не забудь свои цветы и краски в летнем домике. Я заходить не буду, мне еще надо успеть на поезд. Прощай.

Дверь между нами захлопнулась.

Глава 4

Университет я так никогда и не закончила, но моя мать этого уже не узнала. Она умерла, когда я была на первом курсе. Отец заехал навестить меня в Дюрхэме после собрания капитула, и мы решили отправиться домой вместе. Там нас ждал полицейский, а у порога толпилась кучка зевак.

Люди шепотом рассказывали друг другу подробности: утром моя мать выехала на машине в местечко Динери, чтобы навестить одну престарелую леди, а на обратном пути попала в аварию. Ее машина была полностью смята ― молодой сын фермера, только что получивший права, выехал на полной скорости на шоссе с боковой дороги, по которой никто никогда не ездил, и не успел затормозить. Или скорее всего по ошибке нажал педаль газа. Узнать правду было невозможно, так как юноша погиб на месте. Мать прекрасно водила машину, но обстоятельства были сильнее.

Все, что последовало за этим, ― ответы полицейским, визит родителей погибшего фермера (а отец считал своим первым долгом поддержать и успокоить их), похороны, расходы по которым мой отец взял на себя, службу в церкви и речь на кладбище он перенес как-то очень тихо и отрешенно. Ел то, что я ставила перед ним на стол, поднимался в свой кабинет, потом шел в церковь, возвращался, снова сидел в кабинете, потом ложился спать.

Наутро после похорон он не вышел к завтраку. Я пошла к нему в спальню и увидела, что он все еще в постели. Первый раз в жизни отец отказывался вставать. «Последствия нервного потрясения», ― сказал доктор, когда я за ним послала. Конечно, он был прав, но я знала, что главная причина была не в этом. Моя мать питала отца, как живительный родник. Теперь этот родник иссяк.

Естественно, ни о каком обучении вдали от дома не могло быть и речи. Даже если мой отец смог бы нанять домоправительницу, нужно было, чтобы он прежде всего поправился и встал на ноги. Поэтому я сразу же написала письмо в университет, объяснив им свою ситуацию. Стыдно признаться, но я не могла избавиться от неприятного чувства, возникшего из-за того, что я должна была ухаживать за отцом. Наверное, если бы моя мать попала в такое же положение, она не только не приняла бы никакой помощи, но даже не захотела бы, чтобы я оставалась дома.

Однако у меня не было иного выбора, кроме как остаться с отцом. Беззаботная жизнь прошла, как сон, и в особенно тяжелые минуты казалось, что навсегда. Холмы Кумберлэнда, спокойные и тихие, словно во времена Уордсворта, университет в Дюрхэме, его башни и парки, а самое главное ― одиночество, которое так способствует учебе, позволяя поглощать книгу за книгой… Все это уже в прошлом. Я снова попала в западню ― уродливые кирпичные дома, серые холмы отработанной породы и столбы черного дыма. До самого моря тянулся этот унылый ландшафт, усеянный шахтерскими поселками.

Впрочем, уныние было недолгим. Я любила своего отца, была молода, а кроме того, стыдно признаться, но после смерти матери я испытала некоторое облегчение. Я с удивлением обнаружила, сколько удовольствия, например, может доставлять управление домом, хозяйством, делами прихода ― все то, что раньше входило в обязанности матери. Единственной проблемой было постоянно ухудшавшееся здоровье отца. Иногда ― не очень часто, поскольку молодости не свойственно грустить слишком долго, ― я размышляла по ночам о горькой участи, которая ждет меня после смерти отца. Он, наверное, тоже думал об этом, хотя никогда не говорил со мной на эту тему. Вопрос «Где будут жить мои дети, после того как я завершу свой земной путь?» знаком всякому священнику. В душе отец надеялся на традиционное для его поколения решение: я выйду замуж и у меня будут дом и семья. Однако он никогда не задумывался о том, как это все может произойти при моем образе жизни: в одиночестве и изоляции.

Конечно, в старших классах школы у меня появились друзья, но эти отношения редко переходят во взрослую жизнь. Несколько раз я ездила в гости к своим школьным подругам, но их ответный визит в наш мрачный унылый поселок всегда оборачивался неудачей и для меня, и для них. То же самое происходило и в университете в Дюрхэме: дружба, которую нельзя перенести на домашнюю почву, не может продолжаться долго. Отношения с молодыми людьми тоже не складывались: я была слишком серьезной и стеснительной. Приведу самый безобидный «комплимент» в свой адрес: «совсем заработалась». Итак, я отучилась свой первый и единственный год в университете, даже не влюбившись и едва осознавая, что я теряю.

Так продолжалось несколько лет. Потом началась война, которая вытеснила все наши личные заботы и проблемы. Мы уже давно потеряли связь с тетей Джэйлис, вернее, это она перестала ее с нами поддерживать. Я не видела ее с тех самых пор, как заглянула в хрустальный шар на берегу Идэна. Я писала ей время от времени, но ответа не было. Она не дала о себе знать даже после смерти матери. Тогда я написала ей письмо на единственный бывший у меня адрес ― адрес ее поверенных в Солсбери, но ответа не получила. Тетя могла быть за границей, могла путешествовать и затеряться в суматохе войны. Наконец, ее тоже могло уже не быть в живых. Так постепенно тетя Джэйлис стала для меня сказочным воспоминанием из далекого детства.

Через три года после окончания войны умер мой отец. Умер он так же, как и жил, ― тихо, спокойно, думая больше о других, чем о себе.

После похорон, дождавшись, когда все разойдутся, я пошла в церковь, закрыла ризницу и медленно побрела через кладбище к дому. Стоял теплый августовский вечер, тропинка была вся усыпана листьями, семенами трав и цветов. Деревья неподвижно замерли на фоне закатного неба.