Английский король потребовал заплатить огромный выкуп — двести тысяч золотых динаров, а кроме того, освободить две с половиной тысячи франкских пленных и вернуть Истинный Крест.

Филипп, хоть и был болен, не упускал из виду интересов своего кандидата и той, кого считал истинной королевой Иерусалима, хотя никогда ее не видел. Изабелла была на сносях и не могла покидать Тир, тогда как сам Филипп не мог покинуть Акру. Он, как мог, сражался с Ричардом, опираясь на поддержку местных баронов. Образовались два лагеря, готовые схватиться в рукопашной. Надо было искать выход. Английский лагерь куда меньше пострадал от осады и ее последствий. Он бессовестно пользовался популярностью Ричарда у войск, и его мнение восторжествовало: Ги де Лузиньян оставался королем Иерусалима. Филипп Август, собравшись с силами, заставил англичан пойти на компромисс: Конрад де Монферра взойдет на престол после смерти Ги де Лузиньяна. Нельзя сказать, чтобы Монферра сделали большой подарок: Ги было тогда всего тридцать пять лет, Конраду — сорок, но в те трудные времена не всегда первым умирал тот, кто старше.

Когда это дело было улажено, Филипп Август объявил о своем отъезде. Это вызвало негодование у англичан, которые сочли его дезертиром. Монферра и его сторонники поняли это решение, хотя и сожалели об отъезде Филиппа. Король Франции не излечился от своей жестокой лихорадки. Он не хотел таким молодым, да еще в то время, когда его прекрасное королевство так в нем нуждалось, сложить кости в земле, которая, на его взгляд, была уже не такой святой. Однако ради славы Божией он совершил благородный поступок, оставив приведенное им войско воевать дальше под командованием герцога Бургундского. Третьего августа королевский корабль покинул город, который снова теперь назывался Сен-Жан-д'Акр, и взял курс на Запад. В тот же день Изабелла в своей спальне замка в Тире родила девочку, которую назвала Марией...

Филипп Август даже не стал дожидаться ответа Саладина насчет выкупа пленных. Надо сказать, что этого ответа ждали довольно долго, но местные жители не видели в этом ничего особенного, они, можно сказать, с рождения привыкли к тому, как ведутся дела на Востоке. Саладин, щедрый и великодушный, готов был очень дорого заплатить за жизнь доблестных воинов, защищавших Акру, но он любил сам ритуал торга. Этого не мог стерпеть надменный Ричард, и Филипп совершил ошибку, предоставив действовать английскому королю. Если бы он был на месте, то непременно воспользовался бы своим авторитетом и помешал совершиться тому преступлению, на которое пошел Ричард Львиное Сердце. Гордость последнего не мирилась с восточными обычаями, он решил, что его хотят обмануть, или, по меньшей мере, Саладин над ним насмехается. Двадцатого августа он велел собрать три тысячи воинов у городских стен и приказал перерезать горло «всей этой своре»!

Расплатились за эту бойню франкские пленные — они заплатили жизнью за необдуманную жестокость английского короля. Саладин известил, что отныне пленных брать не будет. Что касается Истинного Креста — его отослали в Дамаск и засунули в чулан. На этот поступок, странный для мусульман, признававших Христа одним из пророков, мог бы пролить свет лишь Тибо де Куртене, но где он был и жив ли рыцарь вообще?

Однако Ричард Львиное Сердце, ничего не смысливший в политике, воевать умел. Он не хотел возвращаться с победой, которую не только он один одержал, поэтому решил отвоевывать королевство. Почти насильно оторвав войско от наслаждений Акры (едва не погибший от жажды город успел уже оправиться), он двинул его к югу. Армия находилась в полной боевой готовности, герцог Бургундский и прочие правители сошлись на том, что руководить боевыми действиями они предоставят Ричарду, как наиболее талантливому полководцу.

Госпитальеры и тамплиеры следовали за войском. Последние, сильно поубавившиеся в числе и обесчещенные поступками Жерара де Ридфора (пусть и погибшего у стен Акры), были благодарны Ричарду за то, что он дал им нового магистра в лице своего друга Робера де Сабле, которого король очень любил, потому что тот, как и сам он, был трувером, ему нравилось петь и сочинять песни. Робер был дважды женат, оставил в Европе сына и двух дочерей, а обет дал, только уже прибыв в Акру. Но его мудрость, отвага и безупречная честность были известны всем, и тамплиеры, которых почти не осталось, встретили его с огромной радостью. Кроме того, он сумел сохранять дисциплину и благоразумие в начинающемся походе, чтобы как можно скорее заставить позабыть о прежних ошибках. Как и раньше, тамплиеры шли впереди. Госпитальеры, все еще очень могущественные под руководством Гарнье Наблусского, сохранившие укрепленный замок Маргат, а главное — неприступный Крак де Шевалье в Ливанских горах, следовали арьергардом.

Армия выступила двадцать третьего августа и двинулась вдоль берега по направлению к югу. Идти под палящим солнцем было трудно, кусты и травы поднимались так высоко, что хлестали пеших по лицам и щекотали ноздри коням. Приходилось к тому же и отражать короткие набеги мамелюков Саладина, которые нападали на них, не доводя дело до сражения по всем правилам, но навязывая трудные и изнурительные перепалки. Турки следовали по суше путем, соответствовавшим тому, каким двигались по морю суда крестоносцев. Так продолжалось до 7 сентября, когда, наконец, под Арсуфом завязался бой.

Франки сломили там сопротивление Саладина и открыли себе дорогу на Яффу; город они нашли лежащим в развалинах, но зато вокруг росли обильно плодоносящие деревья: у них были теперь гранаты, инжир и оливки, а также виноград. Да и флот, стоящий на якоре в порту, снабжал их продовольствием. Саладин же удалился в Иерусалим, разрушив перед тем стоявшие поблизости крепости и оставив за собой выжженную землю. И тогда Ричард остановился в приветливой долине Шарон и провел там четыре месяца, не решаясь вести армию к чередованию бесплодных гор и тесных ущелий, за которыми был Иерусалим. Призрак хаттинского сражения, о котором Ричард раз за разом просил рассказать ему во всех подробностях, являлся ему по ночам. Кроме того, он не сумел снискать расположение французов, которыми командовал герцог Бургундский, а его собственные войска начинали проявлять нетерпение. Конечно, Ги де Лузиньян ни на шаг от него не отходил, но Ричарду потребовалось совсем немного времени для того, чтобы понять, чего на самом деле стоит этот слишком красивый человек. Познакомился он и с Онфруа де Тороном, которого привела к нему надежда снова увидеть жену. Что же касается Конрада де Монферра, недовольного тем, что он оказался всего-навсего наследником престола, то он обиделся и заперся в Тире... с Изабеллой!

Возвращение мужа — да еще к тому же и недовольного! — не принесло молодой матери никакой радости. Падение Акры и пыл, с которым Монферра намеревался отстаивать свои права на корону жены, позволяли ей надеяться на спокойные осень и зиму. Тир, надежно охраняемый и, кроме того, располагающий мудростью Балиана, вернувшегося в город, чтобы залечить рану, полученную во время последнего штурма, не очень-то нуждался в своем сеньоре, а Изабелла — и того меньше!

Она с первой минуты, как только ей положили девочку на руки, влюбилась в свою крошку. Добрая фея постаралась избавить ее от свойственной многим новорожденным неприглядности, Мария была прелестным младенцем, пухленьким и гладким, с легкими, словно птичий пух, темными волосами над хорошеньким личиком. Молодая мать, как и все окружающие, не могла налюбоваться на своего первенца. Королева Мария, Евфимия, придворные дамы, младшие сестры Изабеллы — особенно Хелвис, только что ставшая женой Рено Сидонского, — все были без ума от малышки. Особенно это касалось Хелвис. Она вышла за бывшего мужа Аньес де Куртене по любви, зародившейся у нее с детства, а Рено этот брак с юной особой принес обновление, похожее на дуновение весны, столь драгоценные для сорокалетнего мужчины. Когда-то он любил Аньес, но из-за ее беспутного поведения очень скоро к ней охладел. Большие восхищенные глаза шестнадцатилетней девочки вернули ему уверенность в себе и веру в любовь. И Балиан д'Ибелин охотно отдал младшую дочь своему другу и соратнику по оружию. С самого рождения Марии молодая жена Рено почти не отходила от ее колыбели.

— Вот поглядите, какой чудесный ребенок может получиться у мужчины в возрасте моего мужа! — твердила она. — Если я хочу, чтобы у меня был такой же, мне надо почаще внимательно смотреть на этого младенца!

И все вокруг смеялись. Но с возвращением Конрада смех затих. Он едва взглянул на девочку, совершенно равнодушную к его высочайшему присутствию и сосредоточенно спавшую в своей колыбели, плотно сомкнув веки и чуть приоткрыв губы в легкой улыбке.

— Девочка! — пренебрежительно бросил он. — А я так ждал мальчика, который поддержал бы мои права, когда Лузиньян наконец-то убрался бы!— У нас девочки получают те же права, что и мальчики! — запротестовала возмущенная Изабелла. — Разве не лучшее доказательство этого то, что бароны признали меня королевой? А вот о вас этого не скажешь. А если вы недовольны — давайте разведемся, и ищите себе другую жену!

Ее гнев остудил негодование маркиза. Меньше всего ему хотелось делать ее своим врагом сейчас, в это сложное время. Тем более что он желал ее все так же сильно, как и раньше, и даже сильнее, потому что, став матерью, она восхитительно расцвела. И Монферра присмирел.

— Прошу вас простить меня, дорогая! Вы правы: главное, чтобы наш брак приносил плоды и чтобы все это видели. У Лузиньяна теперь нет жены...

— Но он может жениться снова, — вмешалась Хелвис, которая ненавидела маркиза и совершенно не давала себе труда это скрывать. — Он красавец-мужчина, и в желающих занять место Сибиллы недостатка не будет!

— В постели, наверное, да, а вот у алтаря — это другое дело. Этому никудышному королю следовало бы жениться на принцессе, но ни одна из них не согласится пойти за него, зная, что ее потомству ничего не достанется, поскольку по соглашению наследником престола стал я. И какая же коронованная девчушка захочет, чтобы я стал ее сыном?

Он сам засмеялся своей шутке, но никто его не поддержал. Изабелла была обижена его равнодушием к маленькой Марии. Однако Конрад, сознавая, какое ужасное впечатление он произвел, и раскаиваясь в своем поступке, изо всех сил старался загладить обиду. Ему хватило такта не домогаться жены; впрочем, и врачи запрещали близость до тех пор, пока она не оправится после родов: девочка была чудесная, но молодой матери она досталась нелегко, и надо было дать ей время полностью восстановить силы, прежде всем зачинать столь желанного сына. Конрад искал утешения у красавицы-пизанки по имени Маргарита, первенствовавшей среди куртизанок Тира.

Эта теплая зима была особенно приятной для Изабеллы, словно коконом защищенной своей любовью к дочери и заботой о ней, а кроме того, возвращением своих прежних грез. Эрнуль де Жибле, вернувшийся в замок вместе с Балианом, проводил с ней много времени, читал ей стихи и пел девочке. Молодой женщине было с ним хорошо. Среди прочего он упомянул о рыцаре под белым покрывалом, чьи мимолетные появления сеяли ужас в рядах врага, уверенного, что имеют дело с прокаженным королем. Изабеллу восхитил, но не очень удивил этот рассказ. После чудесного исцеления Арианы на могиле Бодуэна она уверилась в том, что после долгой агонии, которой завершилась жизнь ее брата, Господь причислил его к сонму блаженных. И теперь она обращалась к нему в кратких, наполовину благочестивых, наполовину родственных молитвах, прося его за тех, кого любила: прежде всего за свою дочь, но также и за мать, сестер и отчима... и за того, кто пропал, затерялся во тьме за городскими стенами зимним вечером, и чей образ неотступно преследовал ее по ночам, заставляя проливать слезы.

Только с Хелвис, ставшей ее наперсницей, она осмеливалась говорить о Тибо, зная, что та его очень любила, восхищалась им и с великолепным оптимизмом, делавшим ее столь драгоценной собеседницей, отказывалась вычеркивать его из числа живых.

— Он такой сильный, такой отважный, такой искусный в сражениях и во всем, за что ни возьмется, что мне трудно поверить, что людская злоба способна довести его до такого тяжелого положения, от которого может избавить только смерть.

— Хелвис, ему не оставили никаких возможностей. И он еще должен был благодарить за то, что избежал костра! Что его не покарали за преступление, в котором он неповинен!

Хелвис и слышать ничего не желала и только качала белокурой головкой, а между тонких бровей у нее залегала упрямая складка.

— Я считаю, что он способен выпутаться из самого трудного положения, и вместо того, чтобы оплакивать его, вам, сестрица, следует молиться о том, чтобы когда-нибудь снова его увидеть, потому что, если он жив, ничто его не остановит, не сможет помешать ему вернуться к вам. Какая вы счастливая, Изабелла, что вас любят такой великой любовью! Я думаю, если бы я так сильно не любила своего мужа, то обязательно полюбила бы мессира Тибо.