Когда не стало Изабеллы, я, кроме ничуть не тяготивших меня суровых монастырских обязанностей, должен был лишь проводить большие работы по восстановлению Ордена, которые живо меня занимали. Не утратил я и воинственный пыл — Господь свидетель, я не уклонялся от участия в боях. В 1208 году, когда вторая дочь Изабеллы, Алиса, выйдя замуж за Гуго I, сына своего отчима, стала королевой Кипра, Совет королевства озаботился замужеством наследницы престола, Марии Иерусалимской, и выбор супруга для нее предоставили сделать королю Франции. Филипп-Август — все такой же великий политический деятель — выдал семнадцатилетнюю королеву за шестидесятилетнего шампанского барона. Но этим бароном был Жан де Бриенн, безупречный рыцарь, человек, совершивший тысячи подвигов, перед которым склонялись мужчины и по которому женщины сходили с ума, потому что возраст не убавил ни его силы, ни его обаяния. Впрочем, и маленькая Мария влюбилась в него с первой минуты знакомства и жестоко страдала из-за этой любви... и из-за приезда почти следом за Бриенном прекрасной графини Бланш Шампанской, связанной с ним такой безумной страстью, что Филипп-Август как раз эту связь и хотел разорвать, отправляя любовника Бланш править в Сен-Жан-д'Акр. Но Бланш последовала за ним, поскольку она была не из тех женщин, которые считают необходимым утаивать правду. Мария, несмотря на все старания ее мужа, вытерпела все муки ада. Произведя на свет девочку, которую назвали Изабеллой, она покинула эту землю с тем чувством избавления, какое испытывают те, с кем жизнь обошлась слишком жестоко.

Оставалась еще третья дочь моей королевы, самая дорогая моему сердцу, и я опасался брака, к которому ее могли принудить. От ее тетки Хелвис, через посредничество Рено Сидонского, поскольку женщины в наши монастыри не допускались, я узнал, что опасения мои были не напрасны. По государственным соображениям для нее был выбран худший муж из всех возможных. Боэмунд IV, хотя и был князем Антиохийским и графом Триполитанским, менее ужасным от этого не становился. То, что он был крив на один глаз, — это еще полбеды. Он был старше жены на сорок лет, а кроме того, отличался злым, лицемерным, хитрым и изворотливым характером. Без угрызений совести он совершал разного рода предательства (Антиохией он завладел грабительским путем, и из-за этого весь север Сирии едва не был разорен и выжжен). От первого брака с Плезанс де Жибле у Боэмунда было четверо сыновей, так что он мог бы на этом и успокоиться, но он любил молоденьких девушек, а свежая, как роза, Мелисенда была очень похожа на мать. Она понадобилась ему еще и для того, чтобы заполучить иерусалимскую корону, — впрочем, право на корону было сомнительным, поскольку у Марии родилась дочь, но Боэмунд был уверен в том, что, если бы Мелисенда родила ему сына, он сумел бы расчистить себе дорогу к трону...

Брак был заключен... и Мелисенда родила дочь. Старый муж тотчас сослал ее в небольшой замок на берегу Оронта, почти без слуг, — с ней поехала только ее нянька Амина, присматривавшая за Мелисендой со дня смерти ее матери, — а в своем антиохийском дворце поселил красавицу гречанку, которую тотчас принялся украшать драгоценностями Мелисенды. Обо всем этом я узнал только после своего возвращения из Египта.

Дело в том, что Жан де Бриенн отправился в египетский поход, поскольку в те времена ключи от Иерусалима находились в Каире. Поход продлился три года, мы захватили Дамиетту и могли уже вернуть себе Иерусалим, который султан предложил отдать нам в обмен на этот город, но все рухнуло по вине папского легата. Кардинал Пелагий, до глупости гордый испанец, неизменно одевавшийся в красные одежды, от шляпы до сапог, вообразив себя великим стратегом, вынудил короля Иоанна повиноваться под угрозой отлучения от Церкви, и в конце концов мы потеряли все, кроме чести. Когда кардинал вернулся в Рим, на его голову обрушился гнев Папы, но свое черное дело сделать он успел.

Я же в Египте приобрел друга. Как раз под Дамиеттой я встретился с Олином де Куртилем, несколько ошеломленным тем, что оказался на берегах Нила, тогда как в крестовый поход вместе с графом Эрве де Донзи94 он отправился для того, чтобы помолиться у гробницы Христа и попросить для своей жены и себя самого счастья иметь сына. Они были женаты уже много лет, а никакого потомства и не намечалось.

Он довольно ловко избавил меня от застрявшей у меня в плече стрелы, и мы очень быстро сдружились. Я даже добился того, чтобы он заменил моего щитоносца, которого я потерял в этом сражении. Когда мы вернулись в Палестину, я сумел помочь ему исполнить его желание, проводив его, насколько это было дозволено, до окрестностей Иерусалима. Вместе с группой только что прибывших паломников он смог добраться до Гроба Господня.

Я думал, что после этого он вернется на родину, но он предпочел остаться со мной. Его притягивали Святая земля и жизнь тамплиера. Так что он явился в крепость, но позже, когда магистр отправил меня в Тортозу, чтобы проследить за ходом работ, он решил, наконец, отплыть оттуда домой. Возможно, он надеялся, что его желание будет исполнено, пока жена не слишком состарилась? Таким образом, он получил возможность помолиться перед написанным Святым Лукой образом Пречистой Девы, который хранился в базилике Богоматери в Тортозе и был в этом значительном владении Ордена предметом поклонения. Вот тогда-то судьба меня и настигла.

На третий день нашего пребывания в городе, перед вечерней службой, мне сообщили, что со мной хочет поговорить женщина, находящаяся в доме паломников. Она заболела, а кроме того, при ней был ребенок, младенец нескольких дней от роду. Я отправился ее навестить, и Олин, который не отходил от меня в эти последние перед разлукой дни, пошел со мной. Женщина и в самом деле выглядела совершенно измученной. Ее лицо показалось мне знакомым. И тут она сообщила, что узнала меня накануне, когда я проходил мимо, и что сам Бог захотел этой встречи, поскольку, когда ее настигла болезнь, она направлялась в Акру, чтобы увидеться со мной.

— Я — Амина, нянька и верная служанка принцессы Мелисенды. Это она послала меня к вам, чтобы вы спасли ее сына. Если Боэмунд Кривой схватит этого ребенка, ему будет грозить смертельная опасность...

Она показала мне грудного младенца, мирно спавшего в своем одеяльце; он выглядел совершенно здоровым. Амина добавила, что мальчик окрещен, его зовут Рено...

— Почему же, в таком случае, ее муж может захотеть его убить? Ведь сын — это благословение...

— Только не в том случае, если он — от другого мужчины... Да и мать может погибнуть!

— От другого? Но чей же он, в таком случае?

Она притянула меня к себе, чтобы нас точно никто не мог услышать, даже Олин, поглощенный восторженным созерцанием закутанного в одеяльце малыша. Амина прошептала, что речь шла о любви с первого взгляда: охотник, заблудившийся в поисках своего сокола, увидел сидевшую на берегу реки молодую и одинокую владелицу замка. Ее сопровождала всего лишь одна служанка, а неподалеку виднелись башня и несколько полуразвалившихся строений. Красавец охотник, рассказывала она, приходил снова и снова, и случилось то, что должно было случиться. И еще она сказала, что возлюбленный ушел на войну и так и не узнал, что их любовь принесла плод.

Я стал допытываться, кем же был этот охотник, и имя, которое она мне назвала, меня потрясло; я понял, что младенца и в самом деле надо спасать. Потом Амина добавила, что ей было поручено передать мне младенца для того, чтобы вывезти Рено из страны. Я был единственным человеком, способным о нем позаботиться, потому что этот мальчик был моим внуком.

— Но что я могу сделать? У тамплиеров нет никакой собственности, и в монастырь не допускаются дети, а уж тем более — младенцы.

— У меня есть для него немного золота, а козье молоко можно найти везде... даже и на судах, плывущих на Запад...

— Почему на Запад? В этой стране довольно места для того, чтобы его спрятать.

— Нет. Если мы хотим его спасти, надо отослать его очень далеко... Я готова была отправиться туда вместе с ним, но, как видите, заболела. Его мать хочет, чтобы он рос христианином, а здесь — с его-то происхождением! — нельзя быть уверенным в его будущем! Не отказывайтесь, прошу вас! Вы — единственный человек, которому она доверяет. Ее мать, Изабелла, всегда говорила Мелисенде, что, если случится беда, она должна обращаться именно к вам...

Изабелла! Амина произнесла то единственное имя, которое было способно сломить любое сопротивление! Этот ребенок был внуком Изабеллы... и моим тоже. Но пока что я, немного испуганный неожиданными переменами, вызванными этой новостью, пытался что-нибудь придумать и, чтобы выиграть время, спросил:

— А как вы добрались сюда и каким образом намеревались попасть в Акру? Одна и пешком?

— Ради нее я была готова и на это, но у меня были мулы, и со мной поехал безраздельно преданный Мелисенде старый монах, который и окрестил малыша. Сейчас он в церкви. О, мессир Тибо, неужели вы покинете нас и заставите вернуться обратно, когда я выздоровею?

— Но, в конце концов, почему Мелисенда не подумала в первую очередь о своих тетушках, о графине Си-донской или принцессе Тивериадской?

— Госпожа Хелвис оплакивает мужа и никого не хочет видеть. Что же касается госпожи Маргариты, она слишком жестокосердна... В самом деле, не остается никого, кроме вас...

Не ответив, я наклонился и взял младенца из рук Олина. И, когда я поглядел на него, мое сердце растаяло от любви. Конечно же, теперь я уже ничего на свете так не хотел, как заботиться об этом малыше и оставить его у себя! Но как это сделать, не навлекая на себя недовольство Ордена, который может навсегда разлучить нас? In pace95для меня? А для него? Любое богоугодное заведение... или Бог знает что?

— На Запад! — повторил я. — Но куда? К кому?

— Моя госпожа говорит, что вы из рода Куртене и в вашей стране это знатный и богатый род.

— Моя страна — здесь... Я даже не знаю, где находятся земли Куртене.

— А я знаю, — спокойным голосом вмешался Олин. — Это недалеко от моих владений. Если хотите, я могу позаботиться об этом мальчике, ведь я возвращаюсь домой. Моя добрая жена примет всей душой, ласково, я уверен в этом. Кроме того, хоть я и не Куртене, у меня есть кое-какое имущество. И я вот о чем подумал: а вдруг... а что, если это и есть ответ Господа на мои мольбы? Мы с женой уже не молоды...

У этого славного человека на глазах показались слезы, и я, не удержавшись, обнял его. Мне уже больно было думать о том, что придется навсегда расстаться с Рено. И я мгновенно принял решение уехать вместе с ним, бросить все, что составляло мою жизнь, покинуть мою страну, могилы тех, кого я любил, и даже пренебречь спасением собственной души ради того, чтобы последовать за этим мальчиком, который связывал меня с Изабеллой. Тем хуже, если мне это даром не пройдет... Да, я тоже уеду!

Если бы великим магистром в те времена все еще был Жильбер Эрайль, я поспешил бы в Акру и попросил бы его отправить меня во Францию. Но теперь магистром был Пьер де Монтегю, человек жестокий, высокомерный и безжалостный. Он не понял бы меня, и я рисковал бы получить отказ, но последствия могли оказаться и куда хуже! И тогда я решил, что, как только Рено поселится у Куртиля, я повинюсь перед ближайшим командорством, чтобы остаться верным обетам, которые со временем стали мне дороги. По крайней мере, наказан я буду на той земле, где будет жить Рено... Вот так я и покинул Орден тамплиеров.

Несколько дней спустя монах и выздоровевшая Амина вернулись к Мелисенде, а мы, в одежде паломников, отплыли из Триполи на провансальском судне, прихватив с собой козу, чтобы кормить ребенка молоком. Достойная вдова из Марселя, которая возвращалась домой, совершив паломничество, добровольно взяла на себя заботу о нем на время путешествия, которое было для меня путешествием в неизвестность. Господь, Пресвятая Дева и море были к нам милосердны, и ни бури, ни недобрые встречи не помешали нам втроем достигнуть берегов Прованса...


* * *

День уже давно угас, и ночь подходила к концу, когда Рено добрался до последней страницы. Свеча, при свете которой он читал, еще горела. Рено задул ее и немного посидел в сером и зыбком свете раннего зимнего утра, уронив руку на кипу страниц, из которых только что вынырнул, словно из странного и немного страшного сна. У него голова закружилась, когда он узнал, как глубоко уходят его корни в Святую землю и со сколькими знатными людьми он связан родством...

Все еще опираясь на книгу, как будто боясь, оторвавшись от нее, потерять равновесие, он встал, заметил, что огонь гаснет, и поспешил разжечь его вновь. Затем повернулся к постели. Старый Тибо спал, сложив руки на груди, и так походил на надгробное изваяние в соборе, что Рено испугался: уж не уснул ли он вечным сном? Всерьез испугался, потому что этот благородный старик таинственным образом стал ему дорог... и потому что его рассказ породил столько разных вопросов! Он наклонился, уловил его дыхание. Успокоившись, взял кувшин и пошел за водой...